Вячеслав Шалыгин - Провокатор
– Я слышал, что за особые заслуги меня могут посвятить в серпиенсы первого уровня. – Гюрза улыбнулся в ответ. – Это ли не решение проблемы?
– Дерзкое существо, – Арианна «возмутилась» мягко, будто бы в шутку. – На что ты намекаешь?
– Я? – Гюрза удивленно вскинул брови. – Никаких намеков, госпожа. Просто, когда я стану серпиенсом, пусть и первого уровня, вам будет не так трудно признавать мою правоту.
– Серпиенс первого уровня – почетное звание, Гюрза, – сказала Арианна почему–то с легкой грустью. – Получив его, ты не станешь настоящим серпиенсом. Ты так и останешься человеком. Так что это решение лишь одной проблемы.
Она вдруг снова коснулась Гюрзы, провела пальцами по его щеке. Агент невольно покраснел. Не столько от прикосновения, сколько от досады на самого себя. Тупица! Спрашивая, на что он намекает, Арианна говорила не о делах! В ее вопросе был явный второй смысл!
В груди у Гюрзы заполыхал пожар и начал бить гулкий набат – это сердце захлебнулось эмоциями и адреналином. Арианна имела в виду не деловые отношения с агентом, а личные! Поверить в такое счастье было трудно, да и счастье ли это? Но Гюрза все равно хотел в него верить. Пусть это легкое увлечение всемогущей хозяйки, пусть интерес от скуки, пусть… что угодно, даже тактическая игра, в результате которой Арианна разменяет Гюрзу, как пешку. Логика и здравый смысл были бессильны перед волной эмоций, которую поднял этот неожиданный полунамек Арианны на особое отношение к агенту.
– Мой приказ остается в силе, – после недолгой паузы мягко проговорила Арианна. – Грин должен быть уничтожен в течение десяти Ра. Иди, Гюрза.
«Десять суток, – перевел для себя Гюрза. – До первого декабря включительно. Уложимся».
Он вышел из квартирки и буквально полетел над ступеньками гулкой лестницы вниз. Такого душевного подъема Гюрза не испытывал, пожалуй, со времен туманной юности.
«А говорил, выгорела душа, говорил, что не нужна она серпиенсу первого уровня. – Гюрза мысленно усмехнулся. – Нет, и серпиенсы живые твари. Что у них там вместо души – неизвестно, но чувствуют они почти как люди. И нелюди. Вроде меня».
13. Москва, Лосиный остров, декабрь 2014 г
Земля была тяжелой, липкой, но не мерзлой, как предполагали ребята. Кирка не пригодилась. Фил каблуком счистил со штыка армейской лопаты налипшую землю, утер грязным рукавом со лба пот и снова принялся за дело. Пока что яма была не слишком глубокой, до нормальной могилы не дотягивала, но как ни притормаживай, работы все равно оставалось на полчаса, не больше. Что ж, лишние полчаса жизни тоже нормально. Главное, чтобы ребята не замерзли и не решили урезать срок. Они, конечно, люди слова, раз пообещали выполнить последнее желание приговоренного – вырыть нормальную могилу, – значит, выполнят, вот только какая яма в их понимании «нормальная»? В рост, больше, меньше?
– Хватит, – буркнул один из ребят. – Вылезай.
Грин ждал этих слов, но все равно вздрогнул, словно от удара бичом. В животе неприятно похолодело, а лопата сама собой выскользнула из рук. Фил пошарил в грязи, отыскал инструмент и протянул черенком вверх. За грязный черенок ухватились двое, Рыжий и Танк. В принципе, не будь черенок таким скользким, вытянуть мог бы один Танк, очень уж здоровый черт.
Очутившись наверху, Фил отпустил лопату, вытер руки о штаны и привычно кивнул – «спасибо». То ли от столь естественного кивка, то ли оттого, что наступил момент истины, расстрельная команда и приговоренный замерли в импровизированной немой сцене, которая затянулась на целую минуту. Пауза, хоть в театр.
Впрочем, Филу любая пауза была сейчас на руку. Перед смертью, говорят, не надышишься, это верно, но и просить, как в кино: «Давайте поскорее покончим с этим», – дудки!
Филипп окинул взглядом бывших братьев по оружию и отметил про себя занятное обстоятельство. Все шестеро бойцов расстрельной команды стояли практически там же, где находились, когда приговоренный только начал работу. Если сдвинулись, максимум на два шага, чтобы не замараться землей. И физиономии почти у всех были, честно говоря, не очень. Кислые какие–то. А уж про фанатичный блеск в глазах нечего и говорить. Хотя оно и понятно. Одно дело страстно клеймить предателя в трибунале и совсем другое – участвовать в его казни. Если ты не садист, глазам блестеть не с чего. Разве что от слез.
Фил украдкой взглянул на единственную девушку среди бойцов. Нет, у нее глаза тоже не блестели, ни от праведного гнева, ни от влаги. Сухими были глаза. А еще пустыми и холодными. Грин сначала даже расстроился, но потом все понял и успокоился. Вика не плакала, но и не была равнодушна к происходящему. Ее отсутствующий взгляд как раз об этом и говорил. Она пыталась задавить кипящие в котле души эмоции, обрушив на этот самый котел глыбу ледяной отрешенности.
Не переборщила бы, вместе с котлом и очаг не затушила, не заморозила бы. Ей ведь еще жить. А с ледяной душой какая жизнь? Так, растительное существование.
Взгляд как–то сам собой скользнул вправо и остановился на Воронцове. Пожалуй, только он был относительно бодр и тверд, возвышаясь над товарищами, как вилка, воткнутая в горку квашеной капусты. Ну, еще бы! Такой шанс. Даже два. Во–первых, выполнив постановление трибунала, Ворон заметно прогнется перед начальством, а во–вторых, станет еще более популярным в народе.
«Это какой Воронцов, тот самый Ночной Потрошитель, которого так боятся серпиенсы? И тот самый, который расстрелял Грина? Ах, какой дважды герой! И какой красавец, два метра ростом, косая сажень в плечах. Ну, настоящий герой! Дайте пожму ему руку. Неделю мыть не буду! Хотя нет, все–таки помою, какой–то серой от него попахивает… слегка. Ну, да герою простительно».
Фил незаметно хмыкнул и вдруг понял, что в животе снова потеплело, руки больше не дрожат, а из всех переживаний осталось только сочувствие бывшим товарищам. Им ведь грех на душу брать, тяжело это, даже если ты уверен, что прав. И к Воронцову, железному человеку с тяжелой рукой и припаянной башкой, тоже ничего, кроме сочувствия, не осталось. Он ведь так никогда и не поумнеет, а это еще хуже, чем грех на душе. А уж к Вике…
Понятное дело, мыслей Фила никто не улавливал, по лицу тоже вряд ли кто–то умел читать – да и не смотрел на него никто, только косились – но одновременно с приговоренным перестали мандражировать и палачи.
– Слышь, Ворон, – коротко откашлявшись, позвал Боря. – Ну, чего, включаем?
– А готово? – Воронцов поиграл мерзлой березовой веточкой.
– Полный онлайн, – заверил Борис, открывая заслонку объектива простенькой на первый взгляд видеокамеры. – Сразу на «тьюб» пойдет и на «мобильный репортер».
– Значится, так тому и быть, – явно пытаясь подражать известному киногерою, сказал командир. – Врубай! Маски надеть!
Бойцы натянули черные шапочки–маски и взяли наизготовку «калаши». Все, кроме Вики. Она даже не шевельнулась, так и стояла, безучастная и отрешенная, глядя куда–то в глубь холодной лесной чащобы.
Фил ожидал, что следующим кадром будет крупный план щелкающих переводчиков огня и клацающих затворов, но Воронцов с командой промедлил – Боря подал командиру знак, что у него какие–то нелады с аппаратурой. Танк, воспользовавшись паузой, опустил автомат и легонько толкнул в плечо Вику.
– Маску надень.
– Что? – В чудесных голубых глазах девушки, наконец, появилась искра мысли.
– Маску надень, в эфир выходим.
– Я… – Вика на миг зажмурилась. – Я просто отвернусь.
– Не дури. – Танк понизил голос. – Такие правила, ты же знаешь. Тоже под трибунал хочешь?
– Тоже? – Вика вдруг вспыхнула и пошла багровыми пятнами. – Тоже?!
Фил встревожился. Что будет дальше, он знал не понаслышке. Если Вика заведется, плохо будет всем, но в первую очередь ей самой.
– Марта, спокойно! – окрикнул ее Воронцов.
– Пошел ты! – зло щурясь, прошипела Вика. – Я тебе не Марта! Козу свою Мартой называй, козел драный! И маску надевать я не буду! Положить на ваши правила!
– А есть что положить? – неожиданно спросил кто–то за спиной у Воронцова.
Бойцы, как по команде, развернулись кругом и вскинули оружие. Незаметно подкравшийся к лобному месту человек медленно поднял руки и осуждающе качнул головой.
– Дети вы еще. – Он снисходительно хмыкнул и, не мигая, уставился на Воронцова. – Давай, Ворон, командуй, пока они не пальнули с перепугу.
– Опустить оружие, – приказал Воронцов. – Здравия желаю, товарищ Дед.
В его голосе слышались нотки недовольства. Тем не менее дальше он повел себя так, будто заранее знал, что в нужный момент на сцене появится седьмой и что им будет конкретно этот дядька средних габаритов, неопределенного возраста, со слабо запоминающейся внешностью и с абсолютно невыразительным голосом. То есть «товарищ Дед».
Ворон перехватил автомат за цевье и протянул незнакомцу руку.
