Дмитрий Курмаев - Игры Высоких
Путь до той стороны представился вечностью. Когда они наконец выбрались на песок, то первым делом выдули «для сугрева» прихваченное Сархеном вино.
– Водки бы сейчас литр, – мечтательно пробормотал Андрей. Вино помогло мало.
– Пошли обратно, там вон костер развели, – кивнул Сархен на дымок возле причала и суетившихся рядом охранников.
– Не иначе как сестра Луженой Глотки догадалась. Бой-баба! Ее к нам заместо лейтенанта надо определить, любую орду погоним! – Губы у пограничника были синие от холода. Ему досталось больше всех.
…Переправились они без приключений, хотя с женщинами возни хватило. Воины увязали одежду и доспехи на седла и, с лошадьми в поводу, перешли на тот берег по обозначенному броду. Женщины же раздеваться и лезть в воду нагишом, чтобы сохранить одежду сухой, отказались наотрез. Холодная вода и десять пар любопытных мужских глаз – да ни за что! Через реку они переправлялись верхом и в одежде. Коня Аниты вел Андрей: никому другому доверить свою персону она не пожелала. К счастью, в реку она не свалилась, и спасать ее не пришлось. А вот растирать ее ледяные ступни возле костра тоже выпало Андрею. При этом Анита преданно смотрела на него своими блестящими счастливыми глазами. И эти глаза яснее ясного говорили: «После того, что между нами было, вы просто обязаны на мне жениться». Сархен, которому достались куда менее соблазнительные ножки могучей тети Илены, смотрел на Комкова с откровенной завистью.
– Кажись, готова похлебка! – сказал старший охранник и передал ложку с варевом на пробу щербатому пограничнику.
Тот подул на нее и осторожно, вытянув губы трубочкой, отхлебнул.
– Соли мало, – сказал он. – А так готово, да. Давайте поедим, да в седло надо. Путь еще не близкий.
– Дагир! Глазам не верю. Великая Мать еще не оторвала твою пустую башку?
Джон положил на стойку полотенце, которым старательно тер бокалы.
– Нет, только слегка поцарапала, – сказал монгол. Он хлопнул бывшего пилота по подставленной ладони в знак приветствия. – У тебя есть пара кувшинов с хорошим вином для нас и какие-нибудь фрукты на закуску?
Джон кивнул и указал на столик рядом со стойкой.
– Садитесь здесь. Сейчас все будет.
Андрей с сомнением посмотрел на бокал, в который монгол набулькал ему красного ароматного напитка.
– А когда ты начнешь учить меня? – спросил он.
– А тебе так не терпится приступить? – усмехнулся монгол. Комков в ответ отрицательно покачал головой.
Монгол отхлебнул вина и зажмурился с блаженным видом.
– У Джона получается особое вино… Не вино, а нектар… Поэтому Великая Мать никуда и никогда не отпустит его… Впервые я узнал вкус вина именно здесь… Но тогда его делал не Джон.
Сархен залпом опрокинул свой бокал и отставил его в сторону. Он задумчиво уставился на мерцающий огонек свечи.
– Я родился в юрте пастуха и рос в степи. Широкой, без конца и без края… Если небо не скупилось на дожди, по весне наша степь превращалась в цветущий зеленый океан, по которому медленно кочевало наше племя со своими стадами.
Монгол закрыл глаза и тихо покачал головой. Андрей с удивлением увидел, как по его щеке покатилась слеза.
– Я был порядочным оболтусом тогда: дрался, буянил, частенько воровал с друзьями коней и баранов у соседей, хотя нужды в этом, конечно, не было. Просто из озорства… У нас никогда не было больших войн – так, мелкие склоки между племенами, когда было больше крика и шума, чем крови. А потом… Потом появилась Она.
Монгол зло отер тыльной стороной ладони непрошеную слезу и продолжил:
– Нашим главным богом был Бог Огня. Как не поклоняться тому, кто согревает в холодную ночь, дарит свет и тепло, без которого невозможно выжить зимой? И когда в окружении небольшого отряда Верных в наше стойбище прискакала юная дева в черном одеянии, шаман и старейшины сразу решили, что она дочь Бога Огня. Ее волосы горели как пламя. И она была прекрасна. Так, как не может быть прекрасна земная женщина.
Сархен вздохнул и наполнил опустевшие бокалы. Андрей понимал его: Илла и сейчас могла бы поспорить красой с кем угодно, если бы не окружающая ее аура холодного ужаса.
– Она собирала воинов для большого похода далеко за край Великой степи. Старейшины дали воинов из молодых повес вроде меня и, согласно обычаю, решили принести жертву.
Сархен невесело усмехнулся.
– Эту великую честь оказали мне, потому что я клал всех сверстников на лопатки, дальше всех бросал стрелы и был круглым сиротой после смерти отца. К тому же я уже всех достал своими проделками. Меня привязали к доске и развели большой костер. Дочь Бога должна была вырезать ножом ритуальный знак на моей груди и перерезать глотку. Потом мое бездыханное тело должны были метнуть в огонь, чтобы Бог сожрал предназначенную ему жертву. А я смотрел на нее влюбленными глазами и улыбался.
Монгол положил руку себе на грудь.
– Она сделала здесь аккуратный надрез, вот так. – Он показал Андрею, как именно. – Потом подцепила лезвием кожу и стала медленно, очень медленно ее отдирать. А я все терпел и улыбался. Больше всего на свете я боялся проявить слабость и опозорить себя гримасой или криком боли. Она тоже улыбнулась мне. И еще она внимательно посмотрела мне прямо в глаза. «Что ты чувствуешь?» – спросила она. «Мне хорошо», – сказал я. Тогда она, все так же пристально глядя мне в глаза, вырезала еще один лоскут кожи с моей груди. «А теперь?» У нее был волшебный голос. «И теперь», – ответил я. Она приставила лезвие к моему горлу. Я был готов к смерти и ждал ее с улыбкой на устах. Но она вдруг выпрямилась и сказала собравшимся вокруг: «Я сама передам эту жертву отцу». И Верные принялись отвязывать меня от жертвенной доски.
Монгол замолчал и уставился в свой бокал, словно пытаясь разглядеть там картины из своего прошлого. Андрей не знал, зачем он все это ему рассказывает. Наверное, ему давно хотелось выговориться, и впервые в жизни такая возможность появилась.
– Нас было почти десять тысяч. Молодых воинов, что ушли в набег за Дочерью Огня. Так мы называли ее. Мы боялись и боготворили ее. Она была и жестока, и милостива. Могла одним прикосновением заставить могучего воина извиваться у своих ног в судорогах невероятных мучений, а могла, таким же легким прикосновением, исцелить любую рану. Илла тогда была Темной Богиней. Очень молодой. И это была ее первая Игра. Она училась повелевать и убивать. А мы шли за ней, готовые на все. И верили, что нас ведет воля Бога. Впрочем, так оно и было…
Сархен поднял на Комкова пустые глаза. Тому на миг стало страшно. Ему показалось, что монгол снова стал «тенью».
– Я был воином ее личной Черной тысячи. И очень старался отличиться и лишний раз попасться ей на глаза. Я был влюблен! И знал, что это безнадежно: ведь дочь бога не может снизойти к смертному… Мы шли на Запад, в страну городов. Наше войско было подобно взбесившемуся степному пожару. Позади оставались лишь закопченные руины и непогребенные трупы, на которых сидели обожравшиеся стервятники. Илла часто бросала нашу тысячу в самое пекло. И сама устремлялась с нами. В битве она становилась настоящей Дочерью Огня. Казалось, она может перебить всех врагов в одиночку. Я всегда старался встать в первом ряду, хотя там и было больше шансов отведать на вкус чужого железа. Я хотел быть поближе к ней. И она меня замечала. Я чувствовал это. Я даже несколько раз ловил ее улыбку. И знал, что эта улыбка предназначена мне. Только мне… Как пела моя душа! Как я был счастлив в такие моменты…
Сархен криво усмехнулся.
– А потом поход внезапно закончился – Великая Мать призвала Иллу к себе. И она ушла по Облачной Дороге. Она не забыла своей «жертвы» – я ушел с нею…
– Не помешаю? – Джон держал в руках еще один кувшин и еще один бокал, для себя. – Можно присесть с вами?
Андрей вопросительно глянул на монгола. Тот вяло махнул рукой:
– Садись, Джон.
Комков проснулся от холода. Они спали под одним плащом с Сархеном – свой Андрей отдал Аните, – и вредный монгол, конечно, перетащил все одеяло на себя. Андрей вяло попытался отвоевать свой край, но Сархен так плотно укутался, что это оказалось практически невозможно.
– Ох, мамочка! – прошипел Комков, морщась от боли в затекшем теле.
Он сел и огляделся. Тускло тлели красным угли прогоревших ветвей и сучьев. Рядом с костром клевал носом задремавший охранник. Андрей, кряхтя, встал. Ему настоятельно надо было отойти за кустики. Машинально он прихватил с собой перевязь с мечом. В предрассветной мгле деревья и лошади чуть поодаль проступали смутными контурами. Комков толкнул нерадивого часового – тот испуганно вскинулся:
– Кто? Где?
Андрей приложил палец к губам в знак молчания и указал на почти погасший костер. Потом он двинулся к заветным кустикам, осторожно переступая через спящих людей. Раздвинув ветви, он оказался возле неглубокого заболоченного оврага. Справив свои нехитрые дела, Комков немного постоял, вслушиваясь в тоскливый крик какой-то ночной птицы, и вернулся к их маленькому лагерю. Костер уже снова жарко пылал, языки пламени жадно облизывали подброшенные охранником сучья. Анита, прижавшись к необъятной груди тети Илены, жалобно поскуливала во сне. Девочке, видно, снился не очень хороший сон.
