Андрей Годар - Под тенью Феникса
Пока он находился внутри, караульный наблюдал за действиями исследователя через бойницу. Он смотрел, как приборы закреплялись в разных местах Точки, соединялись между собой, подключались к одному маленькому приборчику, и внезапно понял, что увиденное совершенно не напоминает обычные ритуалы с измерительной аппаратурой. Зато очень похоже на минирование объекта для разового подрыва с гарантированным разрушением.
Караульный окликнул Шепарда, приказав ему остановиться, в ответ на что учёный начал пререкаться и запускать Точку, утверждая, что ему нужно произвести последние замеры перед демонстрацией. Тогда караульный взял его на прицел и приказал прекратить работу, убрав руки от аппаратуры. Шепард медленно повиновался, пока рамки точки расходились, растягивая вширь Врата. А затем сделал шаг и исчез навсегда.
Проверка корпусов измерительных приборов выявила более двадцати килограмм тротила.
Глава 7
Феникс расправил крылья
Восьмой этаж. Девятый. Десятый. Вот и вершина Башни Феникса. Двадцать лестничных пролётов и никакой отдышки – я так часто поднимаюсь на крышу, что эта нагрузка уже давно стала незаметной. Вид, который открывается отсюда, стоит восхождения. А та радость, которую он доставляет сердцу и вовсе бесценна, но это часть платы за все наши труды на протяжении последних двух с небольшим десятилетий. Дышать вольным ветром, наблюдать, как с каждым месяцем город растёт, крепнет и хорошеет, ощущать, как прямо на глазах увеличиваются наши силы… Не знаю, что может сравниться с этим удовольствием.
На крыше всегда людно. Кто-то назначает здесь встречи, кто-то приходит в свободное время посидеть с книжкой или, как я, безо всякого повода приходит просто насладиться зрелищем. На севере и на востоке из-за городской стены торчат жёлтые стрелы кранов, они то и дело шевелятся, перемещаются, выдвигаются и втягиваются, выполняя свою работу. Пространства внутри нашей девятикилометровой стены уже не хватает и вскоре её придётся переносить и удлинять – благо, сделать это не так уж и трудно.
На другом берегу реки уже заканчивали расчистку новой строительной площадки и начинали свозить тяжёлую технику. Совсем скоро там у нас появится своя небольшая промзона, а потом и она, наверняка, увеличится до размеров огромного комплекса, накачивающего стальные мышцы восстающего из праха Человечества. Это сравнение вовсе не было таким уж глупым. Протянувшиеся во все стороны провода восстановленной телефонной связи, соединявшие нас с каждым посёлком, были нервами одного большого организма. Раскинувшиеся уже на пределе видимости возделанные поля – это наша крепкая плоть. Стоящие ровными рядами солдатские бараки и офицерские корпуса – наши крепкие руки. Административный квартал с научно-исследовательским центром и великолепной Башней Феникса стал мозговым центром. Так, день ото дня, взрослел и мужал наш прекрасный Солис.
Долгое время Город в названии не нуждался, путать его было не с чем. Имена собственные носили наши многочисленные кормушки, разбросанные по всему Уралу. А вот слово Город всегда произносилось эдак со значением: сразу становилось понятно, что он не чета всем другим поселениям, живым и мёртвым. Но чем больше наше общество, начинавшееся с объединения нескольких отрядов численностью в сотню человек, развивалось, тем сильнее нам не хватало всего полагающегося полноценному государству: названия и герба.
Когда на одном из юбилейных заседаний, посвящённом подписанию указа об учреждении клановой системы поднялся вопрос о том, чтобы дать Городу название, выяснилось, что едва ли не каждый из генералов уже много раз думал об этом и даже имеет свои готовые варианты. Все предложения тут же были составлены в единый список, поверхностно обсуждены и выведены на голосование. И так случилось небольшое историческое событие. Столь затяжного, изобилующего спорами и выкриками обсуждения у нас не было ранее никогда.
Основной список был достаточно быстро пройден, и ни одно из предложенных названий не было признано подходящим. Зато мы определились с основными требованиями:
Во-первых, имя города не должно было совпадать ни с одним названием населённого пункта прошлых времен, так как оно должно было подчеркнуть начало и расцвет новой жизни нового мира по новым правилам.
Во-вторых, оно обязательно должно подчёркивать «перерождение и неотвратимое восхождение человечества», как заявил ударившийся в прозу Влодек. От его пафосной формулировки все покривились, но против самой мысли никто возражать не стал.
В-третьих, это название должно звучать абсолютно одинаково на всех языках, ни в одном из них не имея дурных значений. Таким образом, подчёркивалось, что представители всех народов изо всех уголков земного шара, в исследовании которого мы всецело полагались на систему телепортации, могут рассчитывать на достойное отношение с нашей стороны.
Абсурд? Может быть. Но многодневный мозговой штурм способен творить чудеса с человеческими умами. Выжатое, как мочалка, сознание начинает мыслить на совершенно другом уровне, и ты весь превращаешься в один сплошной холодный мозг, не имеющий ни симпатий, ни отвращения. На решения, принятые в таком состоянии, можно полагаться.
В итоге, круг поисков понемногу сомкнулся на латыни, торжественное звучание которой приходилось по вкусу абсолютно всем. Кто-то вспомнил популярный вариант из первого списка «Надежда», и тут же закипела работа по удачному переводу его на язык древних римлян. Получалось плохо: в латыни это слово имело два перевода – неблагозвучное «спесь» и невразумительное «фидуция». Мы продолжали экспериментировать с подбором синонимов, когда Томми, до того момента сидевший молча, негромко хлопнул рукой по столу и произнёс короткую речь: «Любезные судари. Я хочу, чтобы вы раз и навсегда забыли о надежде. Нигде и никогда, ни в одном названии это слово встречаться не должно. Надежда делает человека слабым и безответственным. Нам же следует, прежде всего, держаться за веру и знание. Мы должны хорошо знать свои возможности и хранить непоколебимую веру в свои силы. Это приведёт нас к победе. А надежда нужна лишь тому, кто не знает или не верит, полагаясь на чудо, которое произойдёт само по себе… Таким не место в армии, а тем более в штабе».
Так мы отошли от предложенного варианта и начали искать в другом направлении. Никто не стал унижаться до того, чтобы тут же начать искать в латинском словаре Веру и Знание. Мы решили найти понятие, каким-либо образом объединявшее смысл этих слов и после не такого уж долгого обсуждения сошлись на слове Солис, обозначавшем восход Солнца, и одновременно его сияние, и жар его лучей. Заключённая в нём идея неизбежности наступления света, тепла и счастья пришлась по нраву почти всем. Возражали только Ерш и Велес из-за, якобы, дурацкого для русского уха, звучания. Большинством голосов наш прекрасный город получил своё имя.
С гербом история вышла гораздо более интересная, отчасти даже детективная. По самой сути никаких споров не было: все сразу же единогласно сошлись на том, что мифическая птица феникс как нельзя лучше отражает все наши усилия. Сгорает в пожарище собственного гнезда, а затем возрождается из пепла – ну прямо в десяточку попадание, лучшего символа нельзя и желать. Весь вопрос в художественном воплощении. Из штабных рисовать никто толком не умел, некоторые даже чертили с грехом пополам, потому объявили общевойсковой конкурс на разработку эскиза. За основу взяли рисунок, который долгое время красовался на передвижном командном пункте Томми.
Бойцы живо откликнулись на призыв и так расстарались, что разбирать их вдохновенные художества нам пришлось около двух недель. В основной своей массе эскизы были совсем никудышными, на уровне детских каракуль, хотя и обрисовывались с большим старанием и аккуратностью. Попадались и очень интересные варианты, мне больше всего глянулся рисунок одного сержанта из связистов. На нём вычурно угловатый феникс раскинул свои крылья не вверх, как это принято изображать, а в стороны – далеко за пределы пятиугольного щита, в который был вписан. Да и у каждого из генералов был свой любимый эскиз, а то и два или три.
Придти к согласию никак не удавалось – исходным образцом у нас был рисунок Томми, и, в таком ключе, все остальные варианты представлялись более или менее успешными попытками его творческой переработки. А рисунок Томми сам по себе был очень красивым, профессиональным и гармоничным, то есть улучшать там было просто нечего. Интересно, что сам Томми никогда художественными талантами не отличался, а на вопросы о происхождении красиво вписанного в кружок феникса всегда отвечал уклончиво. Мол, перерисовал откуда-то.
Само собой, после всех дебатов мы неизбежно пришли к тому, что исходный вариант лучше всех. Непонятно вообще для чего было устраивать весь этот фарс. Можно было с самого начала утвердить значок его и не морочить голову. Такие вот игры в демократию. Зато мы, наконец, обрели всё недостающее для полного осознания себя единой глобальной силой. Мы были уже не просто «Мы». Теперь нас можно было называть «Солис» или «Фениксы», солдатское сердце этому очень радовалось.
