Дмитрий Казаков - Удар молнии
Отступать было поздно и поэтому я покорно поплелся за главой обители. Он шагал быстро и легко, а мне только и оставалось пялиться в его бритый затылок и предаваться горестным мыслям.
Брат-казначей обнаружился после того, как мы спустились по вырубленной в скале лестнице и некоторое время блуждали по коридорам. Судя по всему, монахи соорудили тут целый лабиринт. Оставалось задуматься – на кой ляд им тогда дома снаружи? – Ну что, будущий брат, – сказал брат Владимир, когда казначей открыл дверь в огромную пещеру, уставленную сейфами, шкафами и стеллажами, – здесь ты расстанешься с греховностью, принесенной из внешнего мира. Уродство отпадет от тебя и останется красота…
Мне так и хотелось сказать "Намек понял", но я сдержался и принялся избавляться от "уродства". При виде пистолета монахи издали сдавленное восклицание, а когда я вытащил из внутреннего кармана комбинезона пачку федеральных купюр, на брата-казначея напала икота. – Много грехов скопил ты в мирской жизни, – сказал брат Владимир удивленно, – и тем почетнее будет от них избавиться…
Я только засопел и начал снимать одежду. Вот вернуть все себе, когда я соберусь удрать из обители, будет вполне почетным делом. Замок на двери болтался хлипенький, с ним справлюсь даже я.
Голым оказалось неожиданно холодно. Рана, подставленная воздуху, зазудела. – Пойдем, – проговорил отец Владимир. – Для начала зайдем к брату-лекарю, он посмотрит твое ранение, а потом я отведу тебя в Пещеру Одиночества, там ты пробудешь до вечера…
Я с тоской вспомнил, как недавно, на Картере, грезил о мягкой постели и роскошном ужине. Об этих мечтах, судя по всему, придется забыть на неопределенное время.
Земля на первый взгляд выглядела мягкой, но после того, как я поелозил в ней руками пару часов, пальцы оказались ободранными, а местами порезанными. Другого же способа уничтожения сорняков, кроме прополки, в обители Созерцающих не признавали.
Пройдя очередную грядку, я распрямился и потер натруженную поясницу. В оранжерее, где монахи выращивали овощи, было жарко и сыро, как в парилке, хотя после Линча я чувствовал себя тут не так плохо. – Что, брат Герхард, устал? – спросил меня работающий на соседней грядке брат Иаков, пожилой, с лысиной и брюшком. – Ничего, привыкнешь… – Только и остается на это надеяться, – промычал я в ответ и вновь опустился на колени. Осторожно, стараясь не тревожить все еще побаливающую рану.
В обители я жил третий день и пока только привыкал к здешнему размеренному существованию. Начиналось все с подъема до рассвета, потом шла молитва в общем зале, очень скромная, без всяких церемоний, за ней утренняя трапеза. Утро посвящалась работам, после обеда некоторые монахи разбредались по домикам во дворе – созерцать красоту. Я пока до этого не допускался и даже не знал, чем они там занимаются.
На время созерцания мне обычно находили еще какую-нибудь работу.
Вечером следовала еще одна молитва, после нее – сон.
Вообще, все тут выглядело довольно странно. Я не заметил никаких икон или священных изображений, даже книг в обители не было. Ничего показательно религиозного не происходило, обычные, повседневные вещи, сон, еда, работа, за исключением молитв.
Даже посвящение в сан состоялось буднично. Мне задали пару вопросов, после чего вручили серый балахон вместе с прочими шмотками и отвели в пустовавшую ранее келью.
Утром следующего дня разбудили и повели на молитву.
Сам я пока ориентировался в тоннелях довольно плохо. – Брат Герхард, – голос брата Владимира, прозвучавший от входа в оранжерею, заставил меня распрямиться. Глава обители говорил негромко, чуть пришептывая, но так, что его всегда слушали. – Да, брат Владимир? – я отряхнул ладони от земли.
– Пойдем со мной, – сказал он негромко. – Пора показать тебе, как мы на самом деле служим Всевышнему…
Мы вышли из оранжереи и направились к одному из домиков во дворе. Большой ключ, извлеченный отцом Владимиром из-под балахона, со скрежетом повернулся в замке. – Заходи, – пригласил глава обители.
Еще не войдя, я ощутил запах краски, настолько резкий, что в носу зачесалось. Домик состоял из единственной комнаты, в центре ее расположился самый настоящий мольберт, а рядом, на низком столике – кисти, краски, еще какие-то штуковины. – Вы рисуете? – более дурацкий вопрос трудно было придумать, но в этот момент я понял, откуда те разноцветные пятна на одежде братьев. – Не просто рисуем, – ответил отец Владимир, – мы созерцаем красоту Бога и пытаемся выразить ее на холсте… Взгляни!
Передо мной был набросок. Над темной холмистой равниной, в которой я узнал местную пустыню, восходила крупная золотистая луна. Небо было агатово-черным, с сотнями разноцветных звезд.
Пейзаж Эммериха, неправильный, фантастический! Звезд куда больше, чем на самом деле, да и спутника у планеты нет. Но все эти детали отступают на второй план перед спокойной, бесстрастной красотой, которой дышит картина. Я не разбираюсь в живописи, но это полотно заставило меня на мгновение замереть в немом восхищении. – Каждый из братьев видит красоту по-своему, – чуть грустно сказал брат Владимир, – кто рисует людей и иных разумных, кто – животных, а мне ближе – это… – Так вот почему у вас нет никаких икон, церемоний, священных рукописей? – догадка ударила с силой молнии. – Все служение Богу тут, в этих картинах? Это и молитва, и икона и сакральный текст, все сразу?
– Ты все понял верно, – на квадратном лице брата Владимира появилась улыбка. – Тебе осталось только научиться рисовать. – Мне? – я почти испугался. – Да я кисти в руках никогда не держал! – Научишься, – он безмятежно пожал плечами. – У тебя впереди вся жизнь… – И что с ней будет, с картиной? – спросил я. – Люди прилетают с других планет, чтобы купить наши картины, а мы их продаем. Надо же обители на что-то жить, – брат Владимир вновь улыбнулся. – Не все из новичков сдают в казну столько денег, сколько ты…
Я с трудом удержался от того, чтобы опустить глаза, ощутил, как покраснели щеки. Знал бы монах, кого он приютил в обители и как именно собирается "новичок" ее покинуть. В душе обнаружилось незнакомое мне ранее чувство – стыд. – Э, да… – только и смог сказать я. Слова куда-то делись. Эта картина сделала со мной что-то странное, я понял, что выйду отсюда другим, не таким, каким вошел.
Негромкий звон докатился снаружи. Брат Владимир поднял брови: – Стучат в ворота? Еще один неофит?
К выходу мы двинулись одновременно. – Накинь капюшон, – велел глава обители, – тем, кто пришел из внешнего мира, позволено видеть только брата-привратника и меня…
Я послушался.
Когда мы вышли, ворота были приоткрыты и брат-привратник, тот же самый, что встретил меня, с кем-то разговаривал сквозь щель. Слов я разобрать не мог, но судя по голосам, беседа шла явно не мирная. – Оставайся здесь, – велел брат Владимир и поспешил к воротам.
Брат-привратник сделал шаг назад и вслед за ним в пределы обители вступили люди, при виде которых я испытал желание оказаться в другом месте – здоровенные, наголо бритые, в хороших костюмах и с оружием в руках.
Сомнений быть не могло – Триада пришла на Эммерих. За мной.
Бежать я не стал, вместо этого осторожно, мелкими шажками двинулся к воротам. Если гангстеры кинутся обыскивать обитель, то лучший способ укрыться – в подземных коридорах, но туда я вряд ли успею добежать.
Остается лишь нагло выбраться наружу и с голыми руками захватить транспорт, на котором они явились. План отдавал безумием, но другого все равно не имелось. – Стойте! – брат-привратник раскинул руки. Монахи не собирались так легко пускать чужаков внутрь. – У нас нет человека, которого вы ищете! Я поклялся вам именем Бога, что вы еще хотите? – Правды, – гнусаво проговорил один из посланцев Триады, – монах, не лги мне, или умрешь! Мы знаем, что человек этот высадился на этой планете, в городе его нет, значит он у вас! – Я не лгу! – брат-привратник гордо вздернул подбородок. – Нам нет дел до того, что происходит за стенами обители, а человек по имени Александр Мак-Нил не входил в ее ворота!
Он действительно не лгал! Имя, под которым я явился сюда, Триаде известно не было, так что они полагали, что я действую под старым. – Ты сам выбрал! – гнусавый поднял руку, пистолет в ней чуть дернулся и брат-привратник упал с развороченной грудью.
Я вздрогнул, сердце сжалось от боли. Я видел смерть других, сам убивал, но впервые лицезрел, как человек умер за меня. Ощущение было жуткое, словно мне в голову угодил выстрел из парализатора! Мышцы сжались, я почувствовал, что не могу пошевелиться. – Что вы делаете, безумцы? – в голосе брата Владимира не было страха, только гнев. – Выполняем свою работу, – гнусавый повернулся к нему и криво усмехнулся. – Ну что, может быть ты окажешься более правдивым? Выдайте нам недавно пришедшего к вам человека и мы уйдем! – Он говорил правду! Здесь нет того, кого вы ищете! – отец Владимир, сам не зная того, не придумывал. Пришедший сюда три дня назад перепуганный беглец и убийца исчез, а вот кто явился ему на смену, я пока не мог сказать… – Ты уверен? – гнусавый пошевелил пистолетом. – И повторишь свои слова даже перед лицом смерти?
