Петр Воробьев - Разбой
Боргундских танов повёл в бой Кьяртан сын Свейна. Поморянская дружина разделилась на два копья, ведомые Кромославом из Брусова и самим Вратиславом воеводой. Копьё Кромослава преследовало разбойников, на давая пощады, а копьё Вратислава тушило пожары.
К рассвету седьмого дня до солнцележания, разбойники удержались только в Гамлеборге. Поморяне взорвали ворота очередью из многоствольной пушки и взяли замок. Олоф из Вика был вызван на поединок Кьяртаном сыном Свейна, но не принял боя, пытался бежать, и был пойман. В три часа пополудни, жители Хаммархуса, кто уцелел, собрали тинг. В присутствии Бельденака Слепого, законоговорителя, Олоф, Тангбранд, и их ватажники были объявлены вне закона. Хильдигунн вдова и Гудрун дочь Освифа, более других жестоко пострадавшие от бесчинств разбойников, повесили Олофа из Вика на стреле портового крана.
Из Кильды, Tьялдвагн, вестник Яросвета, сообщает, что в последнем бою было убито пять дюжин и два разбойника, без одного дюжина боргундцев, и три поморянина. Чертог Яросвета призревает три дюжины тяжелораненых, доставленных с острова вертолётом, включая пять бывших заложников.
«Голос Волына» также сообщает, что подморница Тангбранда Кривозубого «Вайда» со всей ватагой была потоплена долгим кнорром «Молния» на входе в устье Наревки.
Фотокитонист расстарался. На фотографии, сопровождавшей статью, были одновремнно видны поморянский стяг, венчающий Печную башню, дымы пожаров над островерхими крышами Хаммархуса, в левом нижнем углу – конный отряд, едущий по набережной, впереди – огромный поморянин в крылатых доспехах верхом на тяжеловозе в чёрной броне. Правый верхний угол украшали повисший в петле Олоф из Вика и закусывавшие Олофом чайки. Злорадно ухмыльнувшись, Вамба листнул страницу дённика, только чтобы передёрнуться от фотографии колошенца, в упор стреляющего в дельфина. Клеохронист, сделавший снимок, улыбался с другой половины той же страницы – свидетельство о дельфиньем забое в Ваде, что на Изогнутом острове, стоило бедняге жизни. – Погибель, – невесело заметил астроном.
– И не говори, – согласилась Кая, поднимаясь с привязанной к сиденью замшевой подушечки, внутри наверняка наполненной гелием. Оставив вскрытый микроускоритель и стопку заметок Ардерика на грамотейке[232], привинченной к переборке, дочь вождя подошла к книжным полкам. Вамба сын Гундемара запоздало решил, что сделал ошибку. Не стоило ему вместе с супругой (да!) поглощать удручающие новости в библиотеке аэронаоса «Клекотун Китового Чертога», отделанной тонким почти до невесомости цветным стеклом, газонаполненной серой замшей, и багряно-золотыми на чёрном этлавагрскими росписями. Лучше б последовать примеру Самбора и Меттхильд. Те просто с самого начала перелёта (даром что он должен был продлиться три часа?) заперлись в каюте. Летучий корабль время от времени покачивало – то ли от вихревых потоков в атмосфере, то ли от утех мечника и мечницы. Но Вамбе и Кае очень хотелось увидеть Поволяна, сына Буреслава (живого героя, почти полубога!), вроде бы летевшего в Кильду говорить перед тингом тем же кораблём, и они устроили засаду в в читальне, как в наиболее вероятном месте встретить мудреца. Мудрец же непредсказуемо блистал отсутствием, Янтарное море в высоченных стёклах портов, по периметру обвитых металлическим звериным узором, совершенно не оправдывало названия, а дённик угнетал.
– Что будет с пленными разбойниками? – спросила дочь вождя, сдвигая вбок тонюсенькое (тронуть страшно!) резное стекло в паутинном бронзовом переплёте из хитросплетения воронов, волков, орлов, и львов, хватавшихся друг за друга и за стекло лапами, пастями, клювами, а кое-кто даже хвостами. – Вылечат, и или виру назначат, или объявят вне закона, – предположил Вамба. – После того, что они устроили с заложницами, я б их сразу отправил бырсей кормить, но Яросветов завет и нитингов защищает. – Смотри, что я нашла! – Кая сняла с одной из полок здоровенную, в треть её роста, книгу. – Картины Фритьофа Найдёныша! – Тащи! – обрадовался Вамба. Незаслуженно полузабытый танами и венедами художник, химик, и механик был по-прежнему почитаем в Гуталанде и его колониях за изображения старых богов (особенно богинь!), альвов, и двергов. Но книга как назло открылась на «Осфо схоласте». На роскошно отпечатанном глянцевом листа замерли смятённые энгульсейцы и озадаченные альбинги в старинных одеждах. Посреди погружённого в полумрак пиршественного покоя, в луче света из высокого окна, гневный юнец в яркой для учёного тунике (цвет так и назывался – Фритьофова синька!) втыкал короткий меч под бритый подбородок разинувшему рот в последнем крике длинноусому, длинноносому, и венценосному мужу. Кровь обагряла стальные доспехи с золотой насечкой. На соседней странице (для тех, кто последний век проспал в берлоге?) рассказывалась история Диалайга конунга, скоропостижно, но заслуженно закончившаяся после очередного альбингско-энгульсейского спора о тонкостях права овцевладения. Альбингский посол предложил условия обмена пленными. Диалайг ответил: «Среди альбингов нет пленных, только предатели»! Осфо сын Филофило, успевший породниться с альбингами (и поднабраться у них сдержанности и терпения?), обоснованно возмутился таким небрежением участью соплеменников: «Среди альбингов есть только один предатель – ты»! Затем схоласт не замедлил подкрепить слово делом, вследствие чего вождям альбингских кланов пришлось выбирать нового конунга. Дальнейшая научная деятельность Осфо особенно не впечатляла, но его поступок положительно повлиял на исход переговоров (и, что тоже немаловажно, снабдил драматургов с художниками достойной темой!). Что было неприятно Вамбе, так это как уровень стародавнего беззакония перекликался с таковым в текущих событиях. Кая, словно читая мысли супруга (да!), поделилась: – Разбойники, острова, налёты… не разобрать, что из сегодняшних янтарноморских новостей, а что из «Хроник конунгов Альбы»! Неужто смертные ничему не учатся? – Чему-то учимся, – ответил, перешагивая через порог, новый посетитель библиотеки «Клекотуна». Вамбе он показался невероятно древним – как ископаемый звероящер. Впечатление создавали изрезанная глубокими морщинами пятнистая кожа, круглая голова, полностью лишённая растительности (даже без бровей!), на длинной, чуть вытянутой вперёд шее, и увеличенные очками для дальнозоркости глаза, когда-то голубые, но выцветшие до бледно-серого цвета, и повидавшие столько, сколько глазам и гросса средних смертных за всю жизнь не увидеть. Старца сопровождала волчица, и та с побелевшей от старости мордой. – Поволян свет Буреславович! – воскликнули почти хором Кая и Вамба, вскакивая с мест. Астроному пришлось пересмотреть первое впечатление – внешне, мистагог и космонавт всё-таки напоминал не чистокровного звероящера, а помесь означенного ископаемого с мифическим венедским мистиком, из тех, что селились в лесу в бревенчатой хижине, спали в домовине, лечили зверей, да изредка учили забредшего в чащобу богатыря боевым искусствам. – Вы Кая и Вамба? – скорее для значительности, чем по ветхости, опираясь на чупагу[233], мистагог прошествовал к креслу напротив резного (и для красоты, и для уменьшения веса!) столика, где лежали дённик и книга с картинами Фритьофа, и медленно сел, по пути успев с любопытством оглядеть грамотейку с ускорителем на ней. Волчица села рядом. Полуприкрытые веками глаза были равномерно молочно-белыми (от старости?). Ни Вамба, ни его супруга (каждый раз, когда астроном вслух или мысленно произносил это слово, его наполняла гордость!) не были из разряда робких или скупых на слова, но оба только кивнули. Поволян взглянул на картину со схоластом, убивающим конунга, покачал головой, и с лёгкой иронией в голосе сказал: – «Повторяется шёпот, Повторяем следы, Никого ещё опыт Не спасал от беды[234]
«. Положив топорик на колени, мистагог добавил: – Но чему-то всё-таки учимся. Диалайг пробыл конунгом Альбы пять лет. Может, и дольше бы продержался, не закичись он своей учёностью в языкознании и не окружи себя схоластами. А с нынешними конунгами Боргунда за четыре дня управляемся. В космос летаем, и зубы вставляем, что тоже нельзя недооценивать. – Почему ж тогда, сколько мы Диалайгов с Кальмотами и Олофами ни убиваем, на их месте всё новые появляются? – к Вамбе вернулась речь. – Поступательное движение вверх даже в теоретической механике невозможно без силы. Если примем, что «вверх» задаётся направлением в поле тяжести. А если термодинамику добавим, систему отсчёта нам придётся не только вверх толкать, но время от времени из неё и мусор выносить, иначе – энтропия и тепловая смерть. Ведь это как раз равновесное состояние. Равновесие – смерть, жизнь – отход от равновесия. А если мы при жизни ещё и хотим увеличить свободную энергию, это требует работы. В частности, от цеха мусорщиков. – Если ты на тинге то же скажешь, старшина мусорщиков точно за нас проголосует! – зачарованно молвила Кая. – Даже если про термодинамическое соотношение обратимости и слыхом не слыхал! – Цеха и так за нас, – обнадёжил старец. – Вот золотопоясные, о тех надо сомневаться. И об их демагоге, Рагаллайге. Он скажет: «Ни скиллинга на забавы, новый Фимбулвинтер близко, надо готовиться»! – «Забавы»? «Зима близко»? – повторил Вамба. – Самбор рассказывал, у нас в Айкатте недавний голова ту ж песню пел… Главное, как возразить? Действительно погода наперекос пошла. – С демагогом нельзя спорить логически. С демагогом вообще нельзя спорить, не опускаясь до его уровня. А как опустимся до его уровня, там он нас опытом побьёт. Его можно только на смех поднять. Здесь Гроа поможет, – мистагог почесал волчице загривок. – Я его спрошу: «Рагаллайг, так что ты хочешь, чтоб мы выбрали? Токамак строить или к зиме готовиться»? Понятно, он снова начнёт турусы на колёсах про зиму разводить. Тут я спрошу: «Рагаллайг, а для себя что сейчас выберешь? Чтоб тебя Гроа за нос укусила, или моей чупагой по лбу»? При упоминании своего имени в сочетании с «укусила», волчица слегка наморщила нос, показав внушительные зубы, находившиеся в безукоризненном для её возраста состоянии. – А что он ответит? – и без того очаровательное личико Каи просияло в улыбке. – Что бы он ни ответил, пока тинг смеётся, я скажу: «В обоих случаях, правильный ответ – и то, и другое! К зиме готовиться – токамак строить»! А зазевается, так и огрею! – старец с неожиданной прытью крутанул топориком. – Слегка. – Мистагог, схоласты! – со стороны кормы, в библиотеку просунул голову корчмарь. – Подогретое пиво с пряностями и ма-а-аленькие колбаски, жаренные с сыром! – Ты думаешь, мы землеройки, что кормить надо каждые полчаса? – беззлобно съязвил Поволян. – Дело чести, чтоб такие гости голодными не ушли! – А ергач у тебя есть? – спросил Вамба. – Лучший синеземельский! – корчмарь поднял с тележки термос. – И нам ергача! – сказал приодетый и очень, очень, очень довольный Самбор. – И колбасы с сыром! Мечник стоял чуть позади Меттхильд в проёме, что вёл вперёд по ходу «Клекотуна Китового Чертога». Если Самбор основательно разрядился, то с мечницы вообще можно было писать историческую картину в духе Фритьофа Найдёныша «Гуннхильд, мать конунгов» или «Главуша посадница», а то и «Явление Гулльвейг перед асами» (ту, разумеется, не воспроизводя слишком современные прямоугольные очочки без оправы). «И Самбору с женой повезло», – Вамба мысленно порадовался за товарища, не стоявшего без дела, а уже успевшего хозяйственно облапить плотно обтянутый драгоценной тканью стройный стан своей спутницы. – Вы вовремя, – сказал Поволян. – Как раз стратегию для тинга обсуждаем. Мне чимара, если есть, а нет, так воды. Мечник и мечница поясно поклонились старцу. – Чимара? Не сыщись, сам со дна моря б достал! – корчмарь на миг обернулся. – Йоккум, живо за кипятком! Какого велишь, динландского, саликского, или сересского? – Динландского, без затей. Слушай, Самбор. Ещё раз про тинг. Имеем цель – получить золота на переделку недостроенного токамака на «Гулльвейг» по твоей теории. Имеем два препятствия – Рагаллайга демагога и Сеймура Кнутлинга. До того места, где Гроа и я обезвреживаем демагога, мы уже добрались. Дальше может выйти твой черёд. Если кто спросит, почему первый токамак непременно нужно ставить на космолёт, ответишь ты. – Подводки для азота уже готовы, полость для плазмы… – Не это. Тингу нужна не техника, а драма. – Про драйгенских колонистов! – Вот. С колонистов начнёшь, мол, иначе им погибель неминуемая, чолдонцы все южные космодромы или захватили, или отрезали, а с «Ванахейма» межпланетную грузовую ракету не запустить. А дальше подойди прямо к скамье Йокки, и на неё вывали драйгенскую невидаль! – Мистагог, провидел ли ты, что это? – с надеждой спросила Кая. – Увы мне, внученька, не провидел. В лучший микроскоп, и то не все части разберёшь, но тот волновод, что на ней стоит… После тинга покажу, в чём там странность. – А с тем механизмом, что нам самусы передали, никак не связано? – уточнил Самбор. – На первый взгляд, скажем, что нет. Драйгенская невидаль – точно не с Хейма. Да и не с Драйгена. По начальной прикидке, изотопный состав вообще ни на что в системе Сунны не похож. А кусок машины, за который демонопоклонники готовы были целое стойбище перебить, на нём рунные числа, и разметка по-квенски. Дай срок, определим, как схема работает, и почему стольких жизней стоила, а тингу расскажешь только про драйгенскую диковину. Просто расскажешь. Первое, что уровень технологии там такой, что мы даже разобрать не можем, что это. Может, она ёжиков в слонов превращает – и того пока нельзя исключить. Это удар по жадности – кто знает, какие ещё тайны да сокровища за драйгенским эпициклом? Второе, что диковина стояла не то в крепости, не то на корабле, а на чём – не разберёшь, потому что крепость ли, корабль ли – неизвестно кто в куски разнёс. Это удар по страху. – Так вроде не первый уже след, что в космосе кто-то что-то неполюбовно делил? – спросил поморянин. – И не второй? Я читал, и Фейнодоксо рассказывал, вы на луне… – Вмиг тебе тинг вспомнит, что «Астрономический вестник» печатал две дюжины лет назад, – пресёк его старец, смягчая сарказм слов тоном голоса. – У рядовичей, кто туда за золотой сотней припрётся, понятия вообще едва ли больше, чем у коня. – Самую малость, но больше, – осторожно предположил мечник. – Рядовичи всё-таки не гадят всё время на мостовую, как кони. А когда и гадят, то больше по пьяни. Меттхильд улыбнулась, но ткнула супруга локотком в живот. В голове Вамбы успел созреть риторический вопрос – если силлогократия[235] так скверно работает, не стоит ли заменить её чем-то другим? Увы, ответ был известен – всё остальное, что перепробовали, работало ещё хуже[236]
