Александр Валидуда - На задворках галактики
– Так что там, в восемнадцатой роте? – Масканин поймал момент, когда Зимнев наконец прервал словоизлияния, всё ещё переживая перипетии прошедшего боя. – Восемнадцатая траншею не дочистила? И хаконы от неё одновременно с контратакой ударили?
– Да, почти… Чергинец… Чергинец не дал им развернуться, – вновь затараторил Вадим. – Восемнадцатая рота сильно завязла… А потом твои ракеты! Мы в штыки, а у восемнадцатой что-то случилось… Хаконы обратно дёру дали…
– На выпей, полегчает, – Масканин протянул фляжку с водкой. Много их на роту раздавали после боя, хоть упейся. Но не упивались, сгорал алкоголь без остатка у тех, кто брал и свои двести грамм, и по столько же – за погибших друзей. Были и такие, кто и не притрагивался вовсе. – Выпей, выпей, стресс снимешь.
Вадик взял флягу, приложился. И затянул носом воздух, чуть не закашлявшись. Вроде проняла его водка, прямо на глазах он как-то успокоился. Интересно она на Зимнева повлияла, слишком быстро пожалуй. К водке он был не привычный и не охочий, организм её как яд воспринимал. Потому и не брал частенько прапорщик полагавшиеся порции. Вот если бы вино давали или пиво с ликерами…
– Слушай, Вадик, давно хотел у тебя спросить. А чего ты в военное училище пошёл? У тебя же отец – крупный промышленник. Связи, состояние и всё такое прочее. Зимнев задумчиво повёл плечами.
– Знаешь, Макс, может я тебя и удивлю, но это был обыкновенный юношеский бунт. Я только теперь это понял. Да, ты прав, у отца большие деньги и связи. И он хотел, чтобы я на физтех поступал, в Светлоярский ГэУ. Вышел бы из меня толковый инженер или нет, но уж всяко не на войне сынуля. Понимаешь?
Масканин понимал, очень даже хорошо понимал. Новороссия не Островной Союз и не какая-то там Новая Бразилия. Ещё в конце прошлого века крупному капиталу все пути к власти и возможности влиять на неё были перекрыты раз и навсегда. Государственная власть и коммерция любого уровня находились в разных плоскостях и не пересекались. Богатство и связи не имели значения, когда у отпрысков мужского пола подходил призывной возраст. Повлиять можно было только на определение места будущей службы. Но и такая форма коррупции не процветала, а если подобные факты вскрывались, то скандалы гремели громкие. Единственный законный способ избавить любимое чадо от армии – это учёба в ВУЗе. Но только в государственном ВУЗе и обязательно на факультетах связанных с прикладными науками. То есть, будущие юристы, экологи и прочие гуманитарии от призыва не освобождались.
– Учиться я всегда любил, не в пример большинству мальчишек моего круга. Думаю, сдал бы вступительные без проблем. Дальше учился бы себе спокойно, война войной, а закон трогать будущую научно-техническую элиту запрещает. У студентов-технарей от мобилизации железная бронь. Об этом мне и талдычил отец. Но понимаешь, у меня тогда было такое чувство, что это не правильно. И я здорово с отцом поругался. Он даже пригрозил, что наследства лишит. А я, на зло ему, в вежецкое пехотное поступать поехал. В военных училищах как раз конкурсы отменили, гребли всех подряд. Это потом отчисляли тех, кто учёбу не тянул. Но с учёбой у меня всё нормалёк было, а вот остальное…
– Что, так тяжко пришлось?
– Для меня – да. Не физо даже напрягало, а… Ну представь, расслабленное, взращённое в тепличных условиях тело да сразу в казарму! Первые месяцы я вообще сбежать хотел. Гордость только не позволила. Отец несколько раз приезжал, а ему врал, что все нормально. А потом он признался, что гордится мной. Ты не представляешь, что эти слова в его устах значат… Потом-то я втянулся, два года пролетели и вот он я, прапорщик Зимнев. Вадим снова отхлебнул, скривился и спросил:
– Сам-то, Макс, почему не пьёшь?
– Потребности нет.
– Как так? – не понял Вадим и сделал ещё глоток. – Сам же говоришь, стресс водка снимает.
– Снимает, это правда. Только мне сейчас свежая голова нужна. Да и стресса у меня нет.
– А как же?.. – Зимнев растерялся. Не понимал он, как это у человека нет стресса после боя.
– Что 'как же'? – ухмыльнулся Масканин. – Вадик, ты по сторонам побольше смотри. Наблюдательность тренируй. Раз уж попал в вольногорский полк, так выводы делай. Мы вот сюда пока шли, много ты по пути употребивших бойцов видел?
– Видел. Но правда не много… Стоп, командир, ты чего это мне хочешь… сказать? – у Зимнева едва не сорвалось 'втереть', но вовремя остановился. Всё-таки некоторые грани переступать нельзя. – По-твоему, вольногоры все такие трезвенники? Да бухают как черти! Сам же временами… прикладываешься.
– Х-хе! Зоркий глаз, блин, нашёлся… Зоркий, не подбитый… – Максим подавил просившийся смешок, не хотелось иронизировать. Обидчивый Вадим, в силу возраста поймет ещё что-нибудь не так. – Как черти, говоришь? Есть такое дело. На отдыхе, на привале, да в тылу, пока, например, я не вижу… Бывало, конечно, спьяну в атаку ходили, удаль молодецкую показать. Некоторые даже живыми остались…
– Эт когда такое было? Не помню.
– Давненько. В самом начале войны. В конце февраля, когда дивизию расширять захваченный морпехами плацдарм бросили. Высотка там одна была, сильно нас нервировала. Батальон её два раза безуспешно штурмовал. А в одной из рот офицеров не осталось. В роте парни все сплошь молодые, до четвертака, да лихие. Вечерком наклюкались втихаря, меру превысили. И решили отвагу показать, никого не поставив в известность. О трибунале никто из них не подумал. Так там, на той высоте, почти вся рота и осталась.
– Погоди, Макс… – поразился Вадим. – Чтоб вот так, по-глупому гибнуть! И там ещё кто-то живой остался?
– Повезло, наверное. Хотя я в везение не верю. Может, потому живым и остался…
– Так ты про себя что ли? – Зимнев обалдел. – Просто ты сказал, рота без офицеров осталась, вот я и…
– Угу. Ты забыл, что я не кадровый. Экзамен на прапора я уже потом сдал. А бой тот… Отчаянные мы были, но дурные. Я тогда в пять минут протрезвел. И то всё помню как-то смутно… Помню, выбили мы хаконов, потом их атаку выдержали. А потом к нам тринадцатая рота подошла. А на утро Бембетьев мне и другим морды набил.
– Из-за этого не пьёшь? В смысле, из-за высоты. Я не про Бембетьева.
– Я понял… Отчасти разве что. Говорю же, потребности нету.
– Ну не знаю, так и в дом скорби загреметь можно, если всё в себе носить. Я вот поговорил с тобой, водки тяпнул, и сразу как-то похорошело. Я и раньше положенные двести грамм брал, редко, конечно, но брал. Хоть в последствии блевал постоянно. А от одного запаха потом так замутит! Но чтоб вот так, душевно поговорить с кем-то… Стеснялся.
– Вот и не стесняйся больше. Меня не стесняйся. Плохого не посоветую, от дурного отговорю. А водка, Вадик, что мне водка… Хлебну иногда как снотворное, а не антистрессовое. Да и заразу всякую водка изводит.
– Не, Макс, не пойму. Штучки ваши вольногорские?
– Да какие штучки? Идет война. Я воин. Стало быть в своей стихии. Война закончится, займусь чем-нибудь другим. Путешествовать, к примеру, буду, – Масканин посмотрел куда-то вдаль. И мечтательно добавил: – С детства географией увлекался, да книжками про путешественников зачитывался… – вдруг лицо его стало жестким. – И уж точно никакими синдромами страдать не буду, как это любят обсасывать наши и забугорные интеллигенты. Буду жить без истерик и спать без кошмаров. Зимнев улыбнулся недоверчиво. И снова отхлебнув, скривился и просипел:
– Откуда такая уверенность?
– Корни, гены, воспитание. Не знаю. Отец же мой живёт нормально. Старший брат тоже, хоть и на костылях с последней арагонской пришёл. Зимнев задумался. И вдруг вспомнив что-то, спросил:
– Это правда, что ты в армию с шестнадцати п-пошел?
– Правда. Не до двадцати же балбесничать.
– А Чергинец у тебя к-комодом был?
– Брешет он, – Максим улыбнулся и аккуратненько изъял у начавшего резко хмелеть Вадима флягу, от греха подальше. Вон и язык вдруг заплетаться начал. Наблюёт ещё прямо тут, натощак ведь нахлебался и без закуси. – Трепло он. Чергинцу тогда семнадцать было. Кто б его отделённым в мирное-то время поставил? Это потом он на сверхсрочную остался. В унтер-офицерскую школу предложили, он и пошёл. Зимнев и впрямь начал косеть. А выпил-то от силы полтораста грамм.
– Так, Вадик, давай дуй, почавкать что-нибудь себе поищи. Заодно узнай, когда там кормёжка будет. Потом можешь подрыхнуть минут сорок-пятьдесят если новых приказов не будет.
– Понял, командир, – губы Зимнева растянулись в совершенно глупой улыбочке, – щас всё узнаем!
Оставшись в одиночестве, Масканин прошелся по искромсанному выбоинами и осколками бетону. Где-то впереди, в паре километров, все ещё продолжался бой. Батальон продолжал наступать. А сзади послышался нарастающий рокот двигателя. Знакомый звук. Кажется, кто-то топливом для БТРа разжился. Впрочем, ничего особенного, комбат гостей обещал, могли и они горючки подбросить, чтоб не на своих двоих добираться. Сам Аршеневский сейчас где-то впереди, а вот Негрескула свободно могла принести нелёгкая.
