Антон Краснов - Леннар. Псевдоним бога
— Олег Орестович! Вы успокойтесь. Вот что. В холодильнике еще пиво… Возьмите… Да вы не волнуйтесь, мне и не такую чушь вот на этой кухне приходилось выслушивать. М-да. Взять хотя бы Шурика Артеменко… Он тут недавно просил выгнать из комнаты говорящую белую болонку. Собаковод… Да хрен с ним. Значит, и с вами… нелады?
Тут следователь повел себя по меньшей мере странно. У него затряслись руки. Он дернул ногой, едва не вышибив из-под себя расшатанный табурет, и воскликнул:
— Кто ты такой?!
Костя Гамов отозвался с некоторой оторопью:
— Вы что… опять во мне видите корень каких-то там ваших бед?
— Я не к тому… Кто ты такой, что у тебя есть вот… вот такой дядя? Возглавляющий этот чертов НИИ? Никогда не верил в бесовщину и разного рода нечистую силу, а тут впору поверить, тем более что и эти инопланетяне, те, что торчат у Луны которую неделю… трансляции по всем каналам!..
— Никогда не был знатоком демонологии, так что ничем не могу вам помочь, — холодно ответил Гамов. — А инопланетяне что, уже вступили с нами в прямой контакт? Я, простите, не в курсе.
Олег Орестович осмотрелся. Он даже заглянул под стол, а заглянув, подошел к окну и прижал свое лицо к стеклу так, что нос расплющился на пол-лица, а губы, размазываясь, выкривились вправо. Олег Орестович яростно потер лоб и сказал:
— Мне вот почему-то упорно кажется, что если они и вступят с нами в контакт, ты непременно узнаешь об этом… без малейшего промедления. Один… один из первых. Можешь обозвать меня дураком, но что требовать от человека, которого за мгновение зашвырнуло за пару тысяч километров от изначального местонахождения? Который находит в аквариуме мерзких рептилий? У которого до сих пор не выходит из головы твое лицо, там, в две тысячи четвертом, когда ты бормотал об орбите Луны и о том, что через три-четыре года там появится огромный космический корабль?!
— Вы приехали ко мне, гражданин следователь, лишь затем, чтобы выпустить на свет божий всю эту ахинею? Мне нечего ответить. Мне правда нечего ответить, потому что вы, кажется, вообразили, что я знаю обо всех этих фактах больше, чем вы. Это не так.
— Будем считать, что я тебе верю, — выдохнул Грубин, почувствовавший спасительное легкое опьянение. — Хотя в других обстоятельствах я нашел бы… много причин не доверять… Но сейчас! Не поверишь, я не живу дома. Не могу. Давит. Аквариум этот разбитый… На полу лужи до сих пор. Жена дура… Никогда бы не поверил, что Олег Грубин станет таким чувствительным, прямо как институтка какая. Поселился вот у двоюродного брата, у него сломался телевизор, и сам он глухонемой. Счастливый человек! На работу не хожу, оформил отпуск по болезни. Вот что… Ты, конечно, вправе послать меня на х…, потому что я не при исполнении и без ордера. Но я прошу об одолжении. Пойми…
— Ну?
— Я хочу осмотреть твою дачу.
— Желаете купить?
— Не ерничай. «Купить»! Да, конечно, дорого бы я дал, чтобы разобраться в этой чертовщине, головоломке, подобрать к ней хоть сколько-нибудь вменяемые отгадки!
— А знаете что? Ищите. Я даже в некоторой степени рад, что вы появились. Не вам самому, конечно, гражданин следователь, вы уж извините, — а тому, что еще у кого-то не выходит из головы это дело с Крейцером и всеми сопутствующими… Поройтесь. Может, чего и найдете. А мне скрывать нечего.
Олег Орестович резко отставил пивную бутылку и, перекинув на Костю взгляд сощуренных глаз, спросил отрывисто:
— Может, желаешь прогуляться со мной?
Гамов колебался только мгновение, а потом отрицательно покачал головой:
— Ну уж вы скажете, гражданин следователь. Что ж, я должен искать улики на самого себя, что ли? Или вы скоропостижно исключили меня из списка подозреваемых, хотя продолжаете держать в голове события четвертого года, о которых вы мне недавно так красочно рассказывали?
Грубин свирепо дернул шеей и исчез. Гамов услышал, что он спускается в подвал. Подвал изобиловал живописными достопримечательностями, среди которых преобладали пустые бутылки из-под водки, вина и пива, а также несколько мятых и ржавых кастрюль, в которых в пору бурной студенческой юности Костя и его сотоварищи варили в молоке коноплю, получая дивный напиток под звучным названием «манага». Костя передернул плечами и, взглянув на часы, подумал, что спать еще рано, а делать все равно нечего. Неожиданно для себя нашел початую водку, которую какой-то высокий интеллектуал — судя по отпечаткам пальцев, Казаков, — поставил в раковину, в гору немытой посуды.
Материал для заполнения вечернего досуга был найден.
Стакан, хищный, увесисто-граненый, бочком вкатился в пальцы.
Вспомнилась мать. В последнее время Гамов вспоминал о ней редко, и если подобные мысли и касались его, то едва приметно и тонко, словно подушечкой пальца — к нежной коже виска. Гамов не вспоминал ее такой, какой она была последние годы, ему было проще и естественнее возвращать ее из дальнего детства, из тех времен, когда у него, Кости, еще были коротенькие синие штанишки, нелепая разлапистая походка, шаловливая мальчишеская рожица, а также гнутая жестяная ракета и неуемное желание стать космонавтом. Кто не знает, у советской детворы такое было не редкость… И еще — эта песня, от которой замирало сердце и волшебный, завораживающий холод лился по спине, старая добрая советская песня: «И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева, а снится нам трава, трава у дома… Зеленая, зеленая трава».
Костя опрокинул в себя полстакана с отравой и замер, таким полноводным потоком детские эти воспоминания и мечты вдруг вернулись к нему и встали в полный рост, обрастая грозной, мускулистой плотью действительности. Оборачиваясь вот этой реальностью, вот этими мистическими домыслами Грубина и проклятым гигантским НЛО — где-то там, над головой, на орбите Луны! Мама, мама… Простая школьная учительница, она порой смешно и трогательно рассуждала о высшей справедливости и, порой не находя ее в окружающей серой жизни, говорила сыну что-то вроде: «Вот представляешь, Костя, сынок… А ведь в один прекрасный момент вдруг окажется, что наша планета Земля — это только маленький замкнутый мирок, и все, кто живет в нем и грызется друг с другом — это только паучки в банке, пожирающие друг друга… Паучки, которые не видят ничего, кроме друг друга и вот этой банки, в которой они копошатся. И вдруг придут они — величественные люди с далекой планеты. Наверное, они красивы. Наверное, они справедливее и добрее нас. Ты думал о том, какими могут быть они, люди из других миров? Вот я думаю, что они непременно красивы. Никакие не мыслящие спруты, не уродливые говорящие головастики или разумное желе. Они — такие же, как мы, только лучше нас. Быть может, ты когда-нибудь увидишь их, сынок. Ведь к тому времени, как ты вырастешь и станешь большим, человек будет летать в космос так же запросто, как ты ездишь в школу на троллейбусе…»
Костя слушал разинув рот… Позже он попытался описать возможную эту встречу с пришельцами в рассказе — точно такими же неуклюжими полудетскими фразами, как описывают это многие мальчики-фантазеры во всех странах мира, когда мечтают о покорении Вселенной и встрече с неведомым.
Спустя много лет Гамов нашел эту детскую тетрадку на чердаке своей дачи. Она лежала под канистрой с бензином. Буквы расплылись. Страницы были испакощены радужными пятнами, а между третьей и четвертой страницами скончался большой страшный клоп.
3Гамов проснулся оттого, что яркий электрический свет бил ему прямо в глаза. Он по-прежнему полулежал на кушетке под шкафом, с которого, как известно, время от времени падают летающие тарелки. Напротив сидел следователь Грубин. Он с мрачным каннибальским видом поедал телячью колбасу. У его локтя стояла настольная лампа, и ее свет бил в лицо полусонного Гамова. Верхний же свет на кухне был потушен.
— Это… что за методы НКВД? — пробормотал Константин. — Убери лампу… Ну что… нашли что-нибудь, Холмс вы наш?
— Нашел, — с набитым ртом отвечал Грубин.
— Ученик двадцатой московской школы Коля Герасимов находит… в подвале заброшенного дома машину времени… Надеюсь, вы не всю колбасу съели, гражданин следователь?
— Я нашел много интересного, Гамов, — игнорируя животрепещущий вопрос о колбасе, сухо произнес Грубин.
— Аннигиляционную пушку на базе антинейтринного излучателя? Квантовую винтовку? Пояс невинности? Святой Грааль?
— Вот. Взгляните.
Костя поднялся с кушетки и посмотрел на поверхность стола, туда, куда указывал палец Грубина. С первого взгляда он ничего не увидел. Грубин отодвинул в сторону тарелку… Ничего. Ничего, кроме кучки какого-то хлама: тускло поблескивающий металлический цилиндрик размером с патрон от калаша, измазанный какими-то темными разводами; кольцо эллипсовидной формы с желобком по всей окружности; и, наконец, какой-то желтоватый сплющенный камешек с раскиданными по видимой Гамову поверхности темными пятнами. Углублениями? М-да… Впервые за все время этой своеобразной встречи со своим недавним мучителем Константин подумал, что Грубин немного не в себе. Что он представляет интерес для врачей известного профиля — точно так же как весной две тысячи четвертого сам Гамов.
