Михаил Михеев - Крепость
Японцы, как оказалось, имели о благоразумии совсем другое, по сравнению с европейцами, представление. Стоило хищному силуэту миноносца растаять на горизонте, и они начали действовать. Из подручных средств было построено некое подобие плотов, и ночью, в собачью вахту, они попытались взять корабль на абордаж. Вот только не учли при этом, что если у мичмана по молодости и неопытности сохранились какие-то иллюзии насчет честного слова, данного японским капитаном, то не все его люди такие наивные. Да, разумеется, японцы — не британцы, которые свято следуют правилу: джентльмен — хозяин своего слова. Захотел — дал, захотел — взял обратно. Но дело в том, что японцы, как и многие другие восточные народы, во многих отношениях подобны ортодоксальным евреям. Они считают людьми только своих соплеменников, и потому слово, данное чужеземцу, сдерживающим фактором для них не является. Те, кто долгое время общался с ними, привыкли это учитывать, и оставленный на хозяйстве кондуктор Сазонов, однажды уже прошедший эту войну, горевший и тонувший, по поводу капитанского слова не обольщался. Как следствие, ночью посты были усилены, и приближение японцев обнаружили заблаговременно. Сюда не попадал ветер, и потому даже легкий плеск воды разносился далеко. Плюс там, где весла взбаламучивали воду, она вспыхивала неярким светом потревоженных микроорганизмов. Совсем несильно, это все же не южные моря, однако когда ждешь и смотришь, то разглядишь.
Японцам дали подняться на палубу, ничем не выдав, что заметили чужое присутствие. Их капитан, очевидно, решил, что от русских серьезного сопротивления ждать не приходится, и, вооружившись, подобно своим матросам, коротким широким ножом и увесистой дубиной, возглавил штурм. Пока Костин, левой рукой подняв незадачливого капитана над палубой, выколачивал из него это пагубное заблуждение рукоятью трофейного револьвера, его товарищи осветили японцев прожекторами и взяли на прицел. Те попытались было дернуться и, как оказалось, зря. Не стоит злить русских, особенно когда они усталые и невыспавшиеся. В результате, когда стрельба прекратилась, японцев осталось в живых трое, включая капитана. Ожидать угрозы от двух инвалидов и одного контуженного уже не приходилось, так что и проблема была решена, и грех на душу не взяли — все же они только защищались, и, соответственно, были в своем праве.
Словом, призовая команда решала сваленные на нее по неопытности молодым командиром проблемы. Надо отдать морякам должное, матом они Севастьяненко не крыли — мичмана в экипаже уважали, и неизбежные для молодости ошибки сходили ему с рук. Впрочем, ошибок этих с каждым днем становилось все меньше и меньше. А оставшееся время пребывания на острове и вовсе запомнилось морякам как хороший отдых с дополнительным пайком — мало того, что в трюмах корабля еды было навалом, так еще и рыбалка здесь оказалась шикарной. Ну и на берегу было чем поживиться, крупного зверья, правда, не обнаружилось, но весьма приличных на вкус птиц оказалось предостаточно. Не зря же и спустя много лет майор по адмиралтейству Сазонов, поглаживая привезенного из тех самых мест попугая, вспоминал стоянку на острове как самый приятный эпизод войны…
А "Стерегущий" тем временем рассекал острым носом волну и стремился к цели… вновь отклонившись от генерального курса. Его командир, чуть подумав, решил реализовать идею, пришедшую на ум одному из казаков. На миноносце их первоначально было шестеро, на случай, если придется кого-то брать на абордаж, и один раз лихие наездники, переквалифицировавшиеся в пиратов, уже пригодились. Сейчас четверо загорали вместе с трофейным кораблем, а двое остались на миноносце. И вот один из них, улучив момент, подошел к командиру и изложил свою задумку.
Нельзя сказать, что мичман был от нее в восторге, уж больно она шла вразрез с культивировавшимися среди российского офицерства понятиями о чести и достоинстве. И, тем не менее, он был молод, а молодости свойственно искать новое и ломать стереотипы. К тому же, он неплохо знал историю этой войны, его отец вернулся с нее без ноги, и мичману очень хотелось отомстить. А еще он, поднявшись на капитанский мостик, стал видеть куда дальше людей пусть старших и более опытных, но и, при этом, находящихся в подчиненном положении и менее самостоятельных. Больший кругозор требует и иной работы мозгов, умения анализировать… Севастьяненко понимал, что если не удастся удержать Порт Артур, все их предприятие станет пускай и небезнадежным, но очень сложным. И еще он помнил, как пала крепость. Именно поэтому он думал. Очень долго раздумывал, хотя служба на миноносцах учит принимать решения мгновенно. И все же мичман принял решение, делающее его военным преступником, но дающее крепости лишний шанс продержаться.
Прикрываясь темнотой, самым малым ходом "Стерегущий" прошел мимо японских дозоров. В принципе, это было не столь уж и сложно — здесь, на приличном удалении от крепости, вражеский заслон оказался тонок, как нитка. Может, вражеских кораблей здесь и вовсе не было — силы японцев далеко не беспредельны. И все равно, нервов всем, кто находился на борту корабля, этот прорыв стоил изрядно. Тем не менее, миноносец подошел к берегу и высадил двух человек, после чего развернулся и так же бесшумно ушел в ночь.
Однако скрыться просто так русским не удалось. Кто знает, что было причиной дальнейшего. Возможно, с какого-то японского корабля, оставшегося незамеченным, увидели сноп искр, вырвавшийся из дымовой трубы "Стерегущего" — как ни старайся, полностью избежать этого не получалось. Может статься, что крадущийся в темноте размытый силуэт кто-то заметил с берега. Как бы то ни было, они не прошли и мили, когда прямо в мостик "Стерегущего" уперся луч прожектора, и хриплый, жестяной от рупора голос на ломанном русском потребовал остановиться.
Со стороны японцев это было ошибкой. Скорее всего, они приняли "Стерегущий" за один из миноносцев, пытающихся вырваться из Порт Артурской ловушки, По их мнению, весьма, кстати, оправданному, деморализованные недавним поражением русские моряки уже не являлись организованной силой и вряд ли будут проявлять стойкость в бою. А когда их прожектора осветили "Стерегущего", они моментально опознали в нем корабль японского флота. Информация о том, что один из таких миноносцев захвачен русскими, доведена до их командиров не была, и потому, решив, что перед ними свои, они промедлили с открытием огня. Но это оказалось чудовищной ошибкой, стоившей жизни многим японцам, поскольку русские не собирались сдаваться и были готовы к любому исходу.
Давление в котлах машинная команда "Стерегущего" держала на максимуме, и это позволило миноносцу рывком набрать ход. Однако перед этим два минных аппарата выплюнули в сторону противника свою смертоносную начинку, и стальные рыбины скользнули в глубину. Скорость русского корабля в момент залпа была всего-навсего восемь узлов, у японцев и того меньше, и разделяло их не более пяти кабельтов. Словом, практически полигонные условия, и промахнуться в такой ситуации достаточно сложно. Тем более стреляя залпом — Севастьяненко хорошо помнил, что именно так вероятность поразить цель максимальна, и не собирался отказываться от опыта, приобретенного в прошлом… в будущем… а, неважно, главное, он попал.
Одна из мин все же прошла мимо противника, стреляли-то в темноте, можно сказать, навскидку, да еще и ослепленные вражескими прожекторами, зато вторая достигла цели, и миноносец "Одори" исчез в огненной вспышке. Удар самодвижущейся мины пришелся в район машинного, и одновременный взрыв ее заряда и раскаленных котлов превратил корму миноносца в пар в буквальном смысле этого слова. Из всех, кто находился на его борту, в числе живых остались только комендоры носового орудия, выброшенные далеко за борт взрывом. Правда, удача их была относительной — ночью, вдали от берега, продержаться до утра можно было лишь чудом. И это если поутру их еще начнут искать… Японцы и не продержались, и больше их никто и никогда не видел. Еще одна жертва, принесенная на алтарь бога войны, до которой, по большому счету, никому не было дела, потому что вокруг кипели страсти, и каждый был озабочен собственным выживанием.
Дав самый полный, "Стерегущий" ухитрился выскользнуть из лучей прожекторов и открыл огонь по ближайшему японцу. Стреляло все, что могло дотянуться до него, а учитывая малую дистанцию, это были все имеющиеся на борту миноносца орудия. Миноносец "Кагэро" открыть огонь чуть запоздал, а потом стало уже поздно. Он мгновенно лишился двух труб и носового орудия, а пятидесяти семи миллиметровые снаряды превратили его надстройки в подобие куска сыра. Зарываясь носом в волны и стремительно теряя ход, окутанный облаком пара из пробитого навылет котла, миноносец дальнейшего участия в бою не принимал. Его экипаж оказался в тот момент озабочен тем, чтобы удержать искалеченный корабль на плаву, и это ему удалось. Более того, удалось даже запустить машины и своим ходом добраться до базы, но ни одного выстрела "Кагэро" больше не сделал. Отчасти потому, что для уцелевших орудий русские оказались в мертвой зоны, а отчасти из-за отсутствия при них артиллеристов, вынужденно присоединившихся к борьбе за живучесть.
