Михаил Михеев - Крепость
Впрочем, эти неудобства с лихвой окупались осознанием того, что он находится на мостике своего корабля. Севастьяненко попытался вспомнить, есть ли на флоте хоть один командир миноносца, возрастом младше него. Про звание даже не задумывался, младше некуда, а вот по возрасту? Однако, сколько мичман не ломал голову, вспомнить хоть один подобный случай у него не получилось. Головокружительная карьера выходила, лучше всех, пожалуй, есть, чем гордиться. Теперь главное — не наделать глупостей, уж что-что, а старую истину, гласящую "чем выше взлетишь, тем больнее падать", Севастьяненко помнил хорошо.
К Вейхавею они вышли в темноте, точно как и рассчитывали. Соваться к этому формально нейтральному порту, северной базе британского флота, днем было бы, как минимум, опрометчиво. Британцы — враги, и как бы они ни рядились в овечьи шкуры, в подобной ситуации лучше всего было бы не попадаться им на глаза. А вот для того, чтобы высадить человека, ради которого они сюда, собственно, и пришли, этот порт подходил не хуже любого другого. Более того, в этом змеином гнезде их наверняка не ждут, а раз так, то и проскочить будет легче, чем в месте, казалось бы, более спокойном.
Единственной проблемой виделась сложность ночной высадки. Сам-то миноносец сориентировать проблемы не составило — к вопросам навигации англичане подходили серьезно, и маяк работал штатно. Вдобавок, хотя Вейхавей сложно было назвать большим городом, огней в нем было предостаточно, и разглядели их еще издали. А вот подойти ночью, к берегу, на маленькой шлюпке — задача не из самых простых. Не видя, куда высаживаешься, легко разбить шлюпку и потерять людей. Однако же обошлось — Севастьяненко послал самых опытных и осторожных из своих людей, проверенных, тех, с которыми ходил в десант, и час спустя шлюпка вернулась к миноносцу. Чуть не проскочили в темноте мимо, но тут спасла матросская смекалка. Ночью даже тусклый свет фонаря виден далеко, и потому на носу и на корме миноносца поставили по фонарю, направив луч так, чтобы он шел параллельно берегу. Промахнулся — увидишь свет и правь на него. Так, в принципе, и получилось, вот только никто не сможет сказать точно, скольких нервов стоило командиру "Стерегущего" ожидание. Впрочем, сам он отнесся к этому философски, резонно считая, что такова доля человека, взявшегося распоряжаться жизнью и смертью подчиненных. Вот только когда миноносец ушел далеко от этих вод, он заперся у себя в каюте и хорошенько напился дрянного трофейного коньяка. Утром его мучало жесточайшее похмелье, но это, возможно, было и к лучшему — мичман был занят головной болью, а не переживаниями и самокопаниями, о которых так любят писать "знатоки" русской души вроде Достоевского.
А потом — бросок к точке рандеву, и снова экономичным ходом. Можно было бы перехватить какой-нибудь угольщик, но для этого надо его сначала встретить. Именно поэтому Бахирев и дал Севастьяненко совет беречь уголь. Удастся пополнить запасы — хорошо, нет — экономичным ходом, скорее всего, удастся дотянуть до базы.
К счастью, судьба оказалась к ним благосклонна. На полпути "Стерегущему" встретился крупный пароход, нагло идущий под японским флагом и не боящийся неизбежных на море случайностей. А зря, кстати — предположить, что в этом районе появится русский корабль, сложно, но можно. Не с севера, так с юга — идущую с Балтики эскадру еще никто не отменял, и мало ли, какие сюрпризы она готова преподнести. Вдруг Рожественский послал в разведку пару крейсеров, да еще и коротким путем, через Суэцкий канал? Плюс рейдер, который и без того уже натворил много бед. Только вот японцы, очень похоже, банально привыкли чувствовать себя здесь в безопасности, и в результате заливший брызгами палубу фонтан воды от разорвавшегося перед самым носом снаряда оказался для капитана транспорта неприятным сюрпризом.
В море уйти от миноносца практически нереально, это понимали все. Будь шторм или хотя бы свежий ветер, шанс бы имелся. Все же океанский пароход — судно большое, устойчивое, и приспособленное к борьбе с волнами. Другое дело миноносец. Стихия таких кораблей — лихие кавалерийские атаки, но любое серьезное волнение резко снижает его эффективность. Малое водоизмещение тут играет против корабля, не дает развить хорошую скорость, мешает прицельно стрелять, а в хороший шторм даже сам корпус может не выдержать ударов волн. Но сейчас на море стабильно держались два балла, а это меньше, чем ничего, и потому капитан транспорта предпочел лечь в дрейф и не испытывать судьбу, тем более, со "Стерегущего" передали, что не пожалеют на него мины.
Угольщиком трофей, правда, не был. Обычный грузовой корабль, везущий полные трюмы всего подряд, от бальзы до мороженого мяса (один из трюмов был переделан под рефрижератор), но его бункера оказались практически полными, и с них Севастьяненко смог пополнить запасы своего корабля, вновь забив углем все, что только можно. Правда, миноносец сразу же приобрел неумытый вид от моментально набившейся во все щели угольной пыли, но тут уж никуда не деться. Качество угля, кстати, тоже вызывало сомнения, но на крайний случай пойдет.
Сразу после этого у мичмана возникла дилемма: а что делать с трофеем? Пускать на дно рационально, но жалко, тащить за собой — просто глупо. И потом, куда девать японский экипаж? На дно, вместе с кораблем? Так это какой же надо быть скотиной… С собой? На миноносец? Это даже не смешно. В шлюпки? Так или погибнут, или, что более вероятно, догребут до берега и там доложат, кому надо. После этого развернется охота, и воды, ранее казавшиеся практически безопасными, сразу превратятся в охотничьи угодья, где за наглым миноносцем начнут гоняться все, кому не лень. Словом, куда ни кинь — сплошные проблемы.
Однако Севастьяненко очень хорошо понимал: назвался командиром — будь готов принимать решения. Не можешь — значит, это должен сделать кто-либо более компетентный, но и командование в этом случае тоже придется передать ему. Мичман помнил, как сам поднялся на мостик "Стерегущего", и не собирался уступать это место кому бы то ни было. И, немного поразмыслив, он нашел вариант, может, и не лучший, но в тот момент его устраивающий.
Островов здесь хватало. Немного отклонившись от курса, они быстро обнаружили подходящий. Если верить справочнику, остров, формально принадлежащий британской короне, оставался дик и необитаем просто потому, что на нем не было ничего интересного. Ни алмазных копей, ни золотых приисков, ни даже удобной бухты, в которой можно размесить базу. Может статься, и обитались здесь какие-нибудь туземцы-каннибалы, но таких британцы традиционно за людей не считали и об их существовании не упоминали. Не в первый раз, кстати. Абсолютно никому не нужный клочок земли посреди океана, и столь же непримечательный. Красиво здесь, правда, было до умопомрачения, но кого интересуют эти красоты? Среди моряков хватает романтиков, но, во-первых, романтика быстро отступает под напором суровой прозы жизни, а во-вторых здесь таких островов из дюжины двенадцать. Художников вроде Верещагина или Шишкина, способного не только оценить, но и запечатлеть эту диковато-необузданную красоту, тоже немного, и в результате ничего, что прославляло бы этот остров, до визита сюда русских в природе не существовало, да и после того, как они ушли, честно говоря, тоже.
Впрочем, туземцы вкупе с красотами не интересовали и Севастьяненко. Главное, ни один дикарь не мог всерьез угрожать его планам, а шансов на то, что к острову в ближайшее время подойдет чей-нибудь корабль, было немного. И место для стоянки найти удалось быстро — флот здесь, как это любят делать британцы, конечно, не разместить, но для двух-трех кораблей места в живописной бухточке оказалось достаточно. В нее и загнали трофей, установили на него подрывные заряды, высадили японцев на берег, а при корабле оставили десять человек, резонно рассудив, что хотя японцев и вдвое больше, но они-то будут на берегу и безоружные, а значит, в драку не полезут и бузить не начнут. Особенно учитывая обещание японского капитана вести себя тихо — японцы, как известно, ценят данное слово. Будущее показало, что в этом Севастьяненко ошибся.
Японцы, как оказалось, имели о благоразумии совсем другое, по сравнению с европейцами, представление. Стоило хищному силуэту миноносца растаять на горизонте, и они начали действовать. Из подручных средств было построено некое подобие плотов, и ночью, в собачью вахту, они попытались взять корабль на абордаж. Вот только не учли при этом, что если у мичмана по молодости и неопытности сохранились какие-то иллюзии насчет честного слова, данного японским капитаном, то не все его люди такие наивные. Да, разумеется, японцы — не британцы, которые свято следуют правилу: джентльмен — хозяин своего слова. Захотел — дал, захотел — взял обратно. Но дело в том, что японцы, как и многие другие восточные народы, во многих отношениях подобны ортодоксальным евреям. Они считают людьми только своих соплеменников, и потому слово, данное чужеземцу, сдерживающим фактором для них не является. Те, кто долгое время общался с ними, привыкли это учитывать, и оставленный на хозяйстве кондуктор Сазонов, однажды уже прошедший эту войну, горевший и тонувший, по поводу капитанского слова не обольщался. Как следствие, ночью посты были усилены, и приближение японцев обнаружили заблаговременно. Сюда не попадал ветер, и потому даже легкий плеск воды разносился далеко. Плюс там, где весла взбаламучивали воду, она вспыхивала неярким светом потревоженных микроорганизмов. Совсем несильно, это все же не южные моря, однако когда ждешь и смотришь, то разглядишь.
