Роман Злотников - Генерал-адмирал. На переломе веков
Однако пребывание в коррумпированной среде, где взятки значительно упрощали решение ряда вопросов, таило в себе и большую опасность, поскольку разлагающе действовало на наших людей — торговцев, финансистов, администраторов, интендантов. Когда взятка предлагается тебе не просто регулярно, но еще и привычно, рутинно, обычному человеку трудно остаться непреклонным. Пришлось создавать в местном жандармском управлении специальный антикоррупционный отдел, который занимался исключительно взяточниками и взяткодавцами. И в первую очередь под контролем находились именно полицейские и жандармы. А укомплектовал я этот отдел людьми из службы Канареева. Профессионализм в достаточной мере присутствовал и у обычных жандармов, беда в том, что они были бедны как церковные крысы и потому устойчивость к даже не слишком крупным взяткам у них была чрезвычайно низка. А вот мои люди… Нет, ангелами они не были. И святыми тоже. Но для того чтобы их купить, надо было предложить им настолько большие деньги, что в девяносто девяти случаях из ста полученный результат просто не окупал затраты. Конечно, оставалась еще опасность, так сказать, системной покупки. Когда человек покупается с потрохами и эта покупка выступает в виде этакой системной инвестиции. Но кроме пряника в виде неплохих доходов, в моей системе существовал еще и кнут. Больный. Вплоть до летального исхода. И каждый из тех, кого Канареев откомандировал на государеву службу, знал, что с переходом в официальную структуру этот кнут никуда не исчезнет… Впрочем, было еще и такое понятие, как «честь». В принципе, в этом времени с честью дело обстояло гораздо лучше, чем в покинутом мной, и она работала эффективнее любых материальных стимулов. Но я и о них не забывал. Может, поэтому у меня все и получалось.
Так что все вроде бы развивалось нормально. Но надо мной, да и над всей Маньчжурией витала тень скорой войны. На 1904 год я уже не рассчитывал. Информация, которая приходила мне по линии Бурова и Канареева, явственно показывала, что война разразится раньше. Намного или нет — не знаю. Японцы лихорадочно вооружались, и это не было секретом ни для кого. Курс на конфронтацию с Российской империей они взяли с 1895 года, когда Тройственная интервенция заставила их отказаться от аннексии Ляодунского полуострова как раз с теми самыми портами — Порт-Артуром и Дальним, которые сейчас пребывали под нашей рукой. А когда мы в 1897-м забрали их себе, желание поквитаться стало просто нестерпимым. Настолько, что в Японии была объявлена политика «Гасин-сётан»,[34] направленная на создание мощной армии и могучего флота, в первую очередь нацеленных против России, даже и за счет резкого снижения уровня жизни. А явно выраженное и к настоящему моменту поддержанное Россией стремление Кореи уйти под русскую руку вообще привело японские правящие круги в бешенство. Япония была крайне бедной на ресурсы островной страной. Ей жизненно необходимы были колонии. И первой из таковых они издревле считали Корею…
Вообще-то, разобравшись с ситуацией, я понял, что Россия просто никак не могла избежать войны с Японией. После Реставрации Мэйдзи Япония начала стремительно превращаться в главного восточного хищника. Нет, японцы и ранее не отличались благонравием, поэтому ближние государства на протяжении всей своей истории жестоко страдали от подобного соседства. Но раньше они находились приблизительно на одном технологическом уровне, а после Реставрации Мэйдзи это равенство осталось в прошлом. Япония резко вырвалась вперед, и теперь рассматривала соседей как свою законную добычу. Тем более что сама Япония обладала чрезвычайно скудными ресурсами по всему списку — от земли, пригодной для сельскохозяйственного производства, до железной руды и угля. Без внешних источников ресурсов, причем получаемых по самым дешевым, по существу грабительским ценам, Япония должна была вскоре просто задохнуться. А она не собиралась этого допускать. И потому изо всех сил, разрывая жилы, вооружалась и готовилась…
Вечный круговорот. Сначала кузнец выковывает более совершенный меч, потом воин с этим мечом идет на соседа и отбирает у него пищу и железо, которыми снабжает кузнеца, а тот взамен кует для воина еще более совершенный меч. Так было, есть и будет. И попытка вырваться из этого вечного круговорота никогда не приводила ни к чему хорошему. Китай являл тому наглядный пример. Его кузнецы отстали… Япония же не желала становиться вторым Китаем и не видела никакой возможности избежать этого, не ограбив своих соседей. Да и не хотела видеть. Не в нынешнем японском менталитете искать иные пути, если можно взять свое силой. Ни одна держава, даже сильнейшая из всех — Великобритания, не могла остановить Японию на этом пути. Слишком далеко британцы были от потенциального театра военных действий. Слишком дорого обошлась бы доставка сюда военных сил и их снабжение. Слишком уязвимы были пути доставки. Пограбить вместе — да, несомненно, тем и занимались. Заставить Японию слегка потесниться и поделиться, то есть где-то и в чем-то ограничить и пересмотреть собственные аппетиты, — тоже да. Но вот остановить… Только одна из всех европейских держав могла бы сделать это. Та, у которой именно здесь проходила ее собственная граница, — Россия. Со всеми остальными Япония справилась бы. С кем-то быстро и просто, с кем-то долго и трудно, но справилась. В конце концов, японские пираты держали в страхе Желтое, Японское и все ближние моря уже много столетий, а уж теперь-то, когда им в руки попали современные броненосные корабли с дальнобойными пушками…
Столкновение между нами и Японией было совершенно неизбежным. Вопрос лишь в том, кто победит и какой ценой. Ибо поражение России из текущего момента представлялось очень маловероятным и совершенно не фатальным, а поражение Японии означало ее полный крах, что порождало в японских руководящих кругах бешеную мотивацию на победу. И это казалось мне самым опасным. Не будучи специалистом, все-таки рискну предположить, что и в другой реальности Россия была заметно сильнее Японии. Пусть не настолько, как сейчас, но сильнее. Однако проиграла. И я не мог бы дать руку на отсечение, что предпринятых мною усилий будет достаточно для того, чтобы мы сумели преодолеть это стальное японское стремление к победе.
Что ж, оставалось только ждать и надеяться.
Глава 3
— Вашскоблаородие!
Капитан первого ранга Сергей Мефодиевич Брилев-второй вынырнул из сна и оторвал голову от подушки. Над ним склонился вестовой.
— Что там, Потап?
— Дык это… ри… ну, значить, грамму принесли. Его блаародие мичман Штыров, значить…
Брилев откинул одеяло и сбросил ноги вниз, сев на кровати. После чего бросил взгляд на часы. Пять тридцать. Вот черт, значит, что-то важное. Мичман Штыров, командир БЧ-4, был нынче дежурным по радиостанции, и то, что он лично принес радиограмму, ни о чем не говорило. Но сам факт, что ради этой радиограммы разбудили командира…
— Сейчас… — хриплым со сна голосом отозвался капитан. — Скажи — пять минут. И это, мундир подай.
— Эт мы счас! — Вестовой тотчас прянул к двери капитанской каюты. — Эт мы сей момент!
Потап, старый матрос, потерявший во время перехода через Индийский океан четыре пальца на левой руке, перевелся на «Гридень» вместе с Брилевым-вторым, назначенным на крейсер капитаном с «Алмаза», флагманского корабля «золотой» эскадры генерал-адмирала. На «Алмазе» Брилев-второй был старшим помощником. Вернее, на том крейсере он прошел путь от четвертого штурмана до старпома. И всегда считал, что ему очень повезло. Потому что «золотая» эскадра была самой плавающей во всем Российском флоте. Нет, и сам Российский флот плавал много. Во всяком случае, поболее того же французского или немецкого. Такова была политика генерал-адмирала — он считал, что лучше пусть во флоте будет два корабля вместо трех, но их экипажи должны быть подготовлены так, чтобы в бою иметь возможность заменить эти три корабля. Потому Российский императорский флот плавал, стрелял, ремонтировался, а затем снова плавал и стрелял. За время службы практически каждый матрос, не говоря уж об офицерах, как минимум один раз принимал участие в операции по замене стволов орудий Главного калибра и в каком-либо среднем ремонте машин и механизмов со вскрытием палубы. Но генерал-адмирал также считал это не просто неким полезным опытом, а неотъемлемой частью подготовки любого матроса и офицера. Мол, экипажи обязаны знать свои корабли не только «снаружи», но и «изнутри». Все военно-морские базы Российского императорского флота были оборудованы ремонтно-восстановительными мощностями, которые в любом другом флоте непременно сочли бы избыточными. Но при той интенсивности эксплуатации кораблей, какой отличался русский флот, их едва хватало. Естественно, при таком подходе затраты на годовое содержание корабля превышали таковые в любом иностранном флоте. Даже у довольно много плавающих англичан. Отчего между Военно-морским ведомством и Министерством финансов были постоянные трения. Но великому князю каждый раз удавалось склонить чашу весов в свою пользу. По всему флоту ходила байка о том, как он во время очередных дебатов по бюджету метко срезал министра финансов Витте, когда тот начал возмущаться излишними, на его взгляд, расходами на содержание флота — мол, во всех цивилизованных странах на обучение морских артиллеристов выделяются куда меньшие суммы и России давно пора перестать «выстреливать деньги в воду». На это генерал-адмирал ответил одной фразой: «Потопим — пожалеют».
