Саймон Кларк - Кровавая купель
Изо всех сил.
Вдруг давление на позвоночник пропало. Я столкнул с себя Креозота и вскочил, готовый снова двинуть его булыжником.
Без надобности. Дело было сделано. Его затылок прогнулся внутрь в месиве крови и мозгов.
Первый человек, которого я убил.
Секунду я на него смотрел, пытаясь подавить возникавшее изнутри чувство. Но долго его подавлять я не мог. Оно рванулось вверх.
И это было хорошее чувство. Тот мудрый старик внутри меня поздравлял.
Я побежал к берегу реки. Теперь надо было сделать – или сдохнуть.
Ближе к дамбе я увидел, что она сидела низко в воде и то и дело шевелилась – по ней шли волны, когда кто-то смещался, получше хватаясь за соседа, и дамба чуть притапливалась.
Если замочить ботинки, я их уже не высушу. А сейчас очень важно сохранить ноги в хорошем состоянии. Поэтому я быстро снял ботинки и привязал их к рюкзаку за шнурки. Потом, держа автомат на изготовку, я прошел босиком к берегу по снегу.
И на этот раз шел осторожно, высматривая любые признаки идущих через лес Креозотов.
Я шел по берегу, пока не оказался ярдах в тридцати от дамбы. Креозоты все еще шли через нее, но их уже было немного. Я насчитал на самой дамбе только четырех. Все шли в одну сторону – с этого берега на другой, там они поднимались на холм и исчезали за гребнем. Без сомнения, их целью была какая-то группа детей.
Я осторожно подобрался к дамбе, пытаясь не реагировать на это жуткое зрелище вцепившихся друг в друга людей, образовавших через реку дорогу из мяса и костей.
Когда дамба очистилась и на ней больше не было идущих Креозотов, я побежал по замерзшей грязи к началу дамбы возле уреза воды.
И на секунду отпрянул. Мысль о том, чтобы идти по этим людям, была отвратительной. Червяков в рот не берут – я не хотел этого делать.
Оглянувшись, я увидел дюжину Креозотов, идущих через лес ко мне.
Это решило дело.
Будто шагая по электрическим лампочкам, я осторожно шагнул на первое человеческое звено цепи. Человек сдвинулся под моей босой ногой и поднял лицо, чтобы на меня посмотреть. Это была вспухшая маска с двумя красными дырами, где раньше были глаза.
Я шел по дамбе, тела чуть поддавались. Я не останавливался и шел насколько смел быстро по скользким спинам и головам сотен людей.
Слева от меня со стоном умерла женщина. Она отпустила хватку и поплыла по течению. Дамба погрузилась, и я вдруг оказался по щиколотку в ледяной воде.
Люди у меня под ногами сцепились крепче и снова подняли меня из воды. По живой дамбе пробежала волна кашля, отчего она задрожала из конца в конец, но они все так же крепко цеплялись друг за друга – так крепко, что нельзя было сказать, где кончается один человек и начинается другой.
В середине дороги было несколько человек, давно уже мертвых, и их держали только те, что были вокруг. Я наступил на живот уже настолько разложившийся, что моя нога с хлюпом ушла внутрь. Как будто наступил на гнилую дыню, и жидкость залила ногу.
Ну и хрен с ним.
Я бежал по ярдам кожи и голов, прижатых друг к другу тесно, как булыжники мостовой; ботинки на рюкзаке бешено раскачивались, ноги стукали по грудям и спинам, животам и лицам, выдавливая из тел дыхание. И за мной несся ветром звук:
– У-у-у-у!
– Будто дорога из мяса дергалась, стонала и пыхтела у меня под ногами.
– У-у-у-у!
Мой тяжелый бег ломал носы, пальцы, руки, и они трескались, как сухие ветки.
Когда я пробежал уже три четверти пути, мясную дорогу охватила судорога, она стала выпирать горбами из воды, как морская змея. Руки вцеплялись мне в лодыжки, но я не останавливался.
И когда добежал до другого берега, тоже не остановился. Я бежал через лес до тех пор, пока не оставил за спиной реку и то, что в ней было.
Следующие сорок восемь часов я был машиной для ходьбы. Ничто не могло меня остановить – ночь, снег, буря, голод, усталость. Наверное, были какие-то препятствия, но я шел через них напролом, как танк через стену.
Ел я на ходу – иногда даже спал на ходу.
Пока наконец не понял, что мне надо остановиться и отдохнуть – я выдохся и весь промок. Возле какой-то каменной стены я нашел лежащую на боку машину. Сняв автомат, я прострелил бак. Из него потекла струйка, как моча, и я поднес к ней спичку.
Следующие два часа я жарился в тепле этого ада. Было так горячо, что снег расплавился на пятьдесят футов вокруг. Лицо горело, а от одежды шел пар, пока она вся не высохла.
И я пошел дальше сквозь ночь, сквозь покинутые городишки, где жили одичавшие собаки и коты. Через пустынные поля. Общин детей я не встречал – только признаки того, что они тут были. Мистер Креозот работал, сука, тщательно.
И на ходу я пытался представить, что увижу в Эскдейле. И от этих картинок прибавлял шаг.
На вторую ночь моего пути за пять минут до полуночи я дошел до дорожного знака, сиявшего в лунном свете:
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК ЭСКДЕЙЛ
Я это сделал. Я пришел домой.
Но перед тем, как идти дальше, я должен был коснуться этого знака – доказать сам себе, что это на самом деле.
Меньше сотни миль мне пришлось идти четыре месяца. Год назад такая поездка заняла бы пару приятных часов.
Гостиница и дом Дел-Кофи были в трех милях отсюда.
И что теперь?
Я шел вперед, уже медленно, потому что понял, что у меня нет ни малейшего понятия, что я собирался делать, когда дойду.
Общий план состоял в том, чтобы сбросить Курта и его Команду и взять власть. Потом избавиться от Креозотов. Как это сделать фактически… а черт его знает.
Глава пятьдесят шестая
Я шагал по дороге, и луна сияла на остатках снега.
Через четверть мили я услышал свист.
Я шел дальше, думая, что это какой-то пацан свистит где-то в темноте. Но какой пацан окажется в наши дни в лесу в полночь?
Десять бутылок зеленого стекла Полные стояли на краю стола. Если бы упала бутылка со стола…
Я только что прошел арктическую пустыню, но никогда мне там не было так холодно, как стало сейчас. Я знал, кто свистит.
И я знал, что меня видят. В этом свисте было какое-то приветствие больного ума или предупреждение. Или угроза.
– Да слышу я тебя, па, – сказал я про себя. – Твой сын вернулся.
И под этот свист, плывущий через лунные поля и леса, я вышел на холм.
Всего в двух милях от дома Дел-Кофи я увидел с гребня холма огонь. Он освещал группу строений примерно в ста ярдах справа от меня.
Следуй своим инстинктам, учила меня Бернадетта. Слушайся тихого голоса изнутри. Я хотел бежать вниз в деревню и увидеть Сару – и ребенка, моего сына. Я же даже еще его имени не знал. Но инстинкт велел мне сначала проверить, чей это огонь.
И вот что я увидел, когда подошел. Возле костра на дворе фермы сидели семеро подростков. Шестеро выглядели крутыми парнями, одетыми в армейское снаряжение.
Седьмого я узнал сразу.
Таг Слэттер. Он сидел на бревне перед костром.
Когда я шел к ним по двору, шестеро пацанов встали, удивленные, что кто-то идет к их костру среди ночи.
Таг Слэттер только поднял глаза и затянулся сигаретой. Он не то что не удивился – вид у него был такой, будто он давно меня ждал.
Я присел с другой стороны костра и вытянул руки к огню.
Языки пламени бросали блики и тени на уродливое татуированное лицо Слэттера. Он глядел на меня и ничего не говорил.
Так мы сидели минуту. Армейского вида приятели Слэттера переглянулись между собой и обратились на Слэттера в поисках указаний.
Я смотрел в злобные звериные глаза Слэттера. И знал, что что-то изменилось. Что-то ушло.
Я поискал у себя в уме, что это.
Вот оно… Я кивнул. Глядя на Слэттера, я знал, что больше я его не боюсь.
Раньше страх перед ним – хотя я не признавался в этом даже себе самому – вынуждал меня к агрессии. Я его оскорблял, поддевал или даже нападал сам.
Теперь же – по крайней мере для меня – Слэттер больше не был чудовищем.
Бернадетта мне говорила о программах, лежащих в задних комнатах разума. Ими не пользуешься, даже не знаешь, что они вообще существуют. Но если нажать нужные кнопки, они оживают и тебя преобразуют.
Ты можешь стать Эйнштейном, матерью, отцом, воином, вождем, мессией – кем угодно, если требует ситуация. Все, что для этого нужно, – код доступа к этим программам.
И где-то на своем пути я его нашел. У меня в голове произошли изменения, и я теперь был другим Ником Атеном.
Я оглядел лица, смотрящие на меня и ожидающие, что я дальше буду делать.
– А я не отказался бы от пива.
И я взял себе банку, не дожидаясь приглашения. Прихвостни снова посмотрели на Слэттера, ожидая его реакции.
Он сплюнул в огонь:
– Ах ты, зараза… я думал, ты уже подох. Я ощутил, что отношение Слэттера ко мне изменилось. Слова – это был чистейший прежний Слэттер, но тон другой. Это, наверное, было наиболее близко к дружескому приветствию из всего сказанного им за всю свою жизнь.
– Ну… – Я выпил банку одним глотком. – Сам видишь, я жив. И вернулся не без причины.
