Владимир Брайт - 32. Агония мира
Напрягая последние остатки сил, одним мощным рывком я вскочил на ноги, приняв защитную стойку.
Кара вновь атаковал, направив основную часть ударов в правую половину корпуса и головы, — мой залитый кровью глаз практически ничего не видел с этой стороны. Пропустив еще пару ощутимо болезненных ударов, я наконец сумел привести в исполнение задуманное.
Рука описала широкий полукруг, всего лишь чуть-чуть не достигший лица противника. Однако десятисантиметровый осколок стекла, являющийся ее продолжением, сделал свое черное дело, глубокой рваной морщиной располосовав кожу на лбу.
Через несколько секунд кровь из раны залила глаза моего врага. Он смахнул ее рукавом, на несколько мгновений потеряв контроль над поединком. И сразу же был наказан за это, пропустив подсечку.
Ноги Кары взлетели вверх, после чего сам он, взмахнув руками в бессильной попытке сохранить равновесие, упал на спину.
Он еще даже не достиг земли, а мое тело уже устремилось вниз, вслед за ним — в последнем смертельном пике.
Два события произошли практически одновременно. Удар сбитого с ног тела о землю и вход острого стеклянного клинка в брюшную полость жертвы.
Зрачки Кары стремительно расширились, заполнив собой глазницы, так что глаза стали казаться иссиня-черными. Рот широко открылся в беззвучном, рвущемся из искореженных внутренностей крике. И только после всего этого человек, порождающий страдания, на личном опыте наконец-то познал, что такое настоящая боль...
26
Альфа вышел из машины, широким шагом направившись к месту недавно разыгравшейся трагедии.
— Подожди меня здесь, я быстро, — бросил он на ходу через плечо одноглазому водителю.
— Подожду...
Человеку со стеклянным глазом не нравился этот самоуверенный незнакомец, но чувства не играли никакой роли — он был на службе. Впрочем, так же как и его пассажир.
— Вспышка, я беру операцию под свое командование. — Альфа переключился на волну группы, только что потерявшей командира. — Отведи вертолет подальше, может быть, удастся уговорить нашего противника внять голосу разума и просто сдаться.
— Понял.
Была бы его воля, Вспышка разрядил бы весь магазин в дьявольское отродье, зарезавшее Кару прямо у него на глазах. Но сделать этого он не мог. Поэтому оставалось только одно: подчиниться приказу старшего по званию и продолжать оставаться всего лишь пассивным зрителем.
То, что Каре уже не помочь, Альфа понял с полувзгляда на тело, распростертое на земле. Удар был нанесен таким образом, что только немедленное медицинское вмешательство могло спасти умирающего. Но, во-первых, в течение ближайших нескольких минут об этом не могло идти и речи — операция по задержанию Чужого не закончилась. А во-вторых, Чужой, словно хищник, опьяненный жаждой крови, не отпускал свою добычу. Он стоял на одном колене, наклонив голову, как будто о чем-то серьезно задумавшись, при этом продолжая сжимать осколок стекла, большая часть которого находилась во внутренностях Кары.
Палач и его жертва оставались связанными тонкой стеклянной нитью, разорвать которую было под силу, пожалуй, только кому-то по-настоящему сильному...
Кара жестоко, непередаваемо жестоко страдал, перед самой смертью расплачиваясь за всю ту безраздельную боль, которую когда-то причинил другим. Он знал, что умрет прямо здесь и сейчас, но не эта простая и ужасная истина причиняла ему невыносимые мучения, а ведро раскаленного свинца, кипевшего внутри и выжигающего последние остатки здравого смысла.
Все его мысли были обращены к смерти... Весь его разум был устремлен к ней...
Альфа был телепатом, поэтому не мог не услышать мольбы о помощи, рвущиеся наружу из оков искореженного болью сознания.
Он не сомневался ни секунды.
Пистолет произвел всего один выстрел, и Кара получил то, о чем так страстно мечтал: забвение и пустоту.
* * *
У меня не оставалось сил даже на то, чтобы просто встать, не говоря уже о каких-то более решительных действиях. Поединок выжал организм, словно лимон, выкачав последние остатки физической и ментальной энергии.
Я стоял на колене, продолжая судорожно сжимать осколок стекла, поразивший моего истинного врага. Кровь из разбитого лица стекала тоненькими струйками по щекам, чтобы упасть вниз, растворившись в большом темно-красном пятне, расползающемся по животу моего врага.
То, что со стороны могло показаться особо извращенным садизмом, было обыкновенной всепоглощающей усталостью.
— Что будем делать? — спросил я с каким-то отстраненным спокойствием.
Даже не поднимая взгляда и не прибегая к помощи Милой, я чувствовал, как ко мне приближается очередной, теперь уж наверняка последний противник.
— Ничего, — ответила она.
— Совсем?
Я не смирился с судьбой, просто в этом коротком ответе чувствовалась какая-то недосказанность — Милая никогда так просто не сдавалась.
— Совсем ничего.
— А как же наша великая цель? Спасение мира и все такое прочее? — Мне почему-то вдруг на мгновение стало почти весело.
— Да никак. Не получилось у нас — пришлют кого-нибудь другого. Только и всего. Можно сказать, запустили пробный шар. Не вышло, попробуют зайти с другой стороны. Время еще есть. К тому же, — продолжала она, — я уже оставила в местном Интернете зашифрованную информацию следующей группе. Может быть, наш опыт в чем-то сможет им помочь.
— А как же мы с тобой?
До этого мгновения она никогда не лгала мне, поэтому подозревать ее в чем-то подобном не было никакого резона.
— Ну, с нами проблем вообще никаких не предвидится.
Может быть, мне показалось, но в ее интонации временами проскальзывали веселые нотки.
— Я самоуничтожусь. Как говорилось в одном старом культовом фильме — «Asta la vista, baby». В саму природу искусственного интеллекта изначально заложена подобная возможность. Ну, а у тебя выбор побогаче — последовать моему примеру или подождать конца света для этой вселенной — пару с небольшим месяцев протаскавшись по местным лабораториям, где из тебя будут всеми доступными методами вытягивать информацию, о которой ты не имеешь понятия... Причем, — все в том же игривом тоне продолжала она, — на меня все свалить не удастся — тебе просто не поверят. А если даже и поверят, то только после трепанации черепа.
— А ты и впрямь милая, — я усмехнулся.
Именно после этих ее слов я окончательно уверовал в то, что все закончилось. На кровавых безумствах этого бесконечно длинного дня, начавшегося в баре «Эмилия», можно наконец-то поставить жирную точку.
Расчувствовавшись, я уже хотел было произнести какую-то совершеннейшую белиберду насчет того, что мне будет не хватать ее, но не успел.
Эта насквозь лживая железная сука обманула меня. Она усыпила сознание чудовищной ложью и нанесла удар, когда я уже ничего не ждал.
Если бы я не был так расслаблен, ей навряд ли удалось бы взять частичный контроль над телом.
Практически одновременно с выстрелом, оборвавшим земной путь Кары, моя правая рука выдернула стеклянный осколок из живота уже мертвого человека, поднеся его к моему собственному горлу.
— Неужели ты думал, что я имею право отпустить тебя? — Она издевательски расхохоталась.
Чудовищным усилием воли мне удалось на какое-то время остановить продвижение руки к шее.
— Что ты делаешь? — Мысли захлестнула паника.
— Обрубаю концы.
— Может, договоримся? — Вены на лбу набухли, запекшаяся было кровавая корка на лице лопнула сразу в нескольких местах.
Я пытался оттянуть неизбежное, но шансов не было — разум проигрывал битву более сильному противнику, а острый край стеклянного ножа миллиметр за миллиметром приближался к горлу.
Неожиданно до меня дошел смысл ее недавней фразы. «При любом раскладе ты не можешь им проиграть», — сказала мне Милая, после того как я оценил свои шансы в предстоящем поединке с Порождающим боль.
Я действительно не мог проиграть им в игре, ставкой которой была не моя жалкая жизнь, а судьба целой вселенной.
Если я и проигрывал, то только самому себе.
— Будь ты проклята...
Противостояние подошло к концу, потому что она полностью сломила мое сопротивление — кусок окровавленного стекла уперся в горло, натянув кожу в месте соприкосновения.
— Свои проклятия можешь приберечь для кого-нибудь другого, на меня они точно не подействуют.
Даже сейчас ей нельзя было отказать в логике — никакой наговор или порча не повлияют на кусок железа и пластика.
— А вот от этого молодого человека с пистолетом, — как ни в чем не бывало продолжала она, — будет зависеть, перережешь ты в конечном итоге себе горло или нет.
Мое полусклоненное тело рывком распрямилось, так что взгляд, оторвавшийся от созерцания мертвеца, переключился на новый объект.
Очередной противник стоял в пяти метрах от нашей группы, застывшей, словно скульптура на постаменте. Не хватало, пожалуй, таблички «Раскаявшийся палач», а впрочем, отсутствие надписей компенсировалось звуковым сопровождением.
