Владимир Брайт - 32. Агония мира
Решение пришло мгновенно. Рука протянулась к карману жилета, в котором находились гранаты. С промежутком меньше секунды вниз полетели два трехсотграммовых заряда, начиненных чудовищной смесью дроби, смерти и боли.
Сектор поражения осколками составлял около двадцати пяти метров.
Взрывы прозвучали практически одновременно.
Вертолет встряхнуло от взрывной волны, и по днищу забарабанил град осколков.
Около двадцати человек скончались мгновенно.
Еще пятьдесят получили ранения различной степени тяжести.
— Что ты делаешь? — В глазах второго пилота, повернувшегося к Каре, стояло невыразимое удивление, смешанное с прорывающимся наружу ужасом.
Только что он стал соучастником зверской расправы над несколькими десятками ни в чем не повинных людей.
— Снижайся.
Лицо человека, отдавшего приказ, не выражало ничего. Оно было олицетворением бездушной пустоты манекена. От успеха этой операции зависело, быть или не быть еще одной ядерной трагедии, — по крайней мере, такую вводную дал полковник Фабел своим подчиненным на коротком инструктаже. А значит, прямо сейчас на весах находилась с одной стороны жизнь полусотни людей, а с другой — нескольких миллионов.
Выбор был очевиден.
Вертолет начал снижение, и Кара дал длинную автоматную очередь поверх голов.
Впрочем, это было уже лишним — площадь перед стадионом захлестнула паника и без этого дополнительного акта устрашения.
Люди, расталкивая и сбивая друг друга, бросились со всех ног прочь от места кровавой бойни.
Огромная боевая машина, сеющая смерть и разрушение, ужасна сама по себе. На неподготовленную психику гражданских она оказывает неизмеримо большее воздействие, чем на умы ко многому привыкших военных.
— Будешь прикрывать, — бросил через плечо Кара, пристегивая карабин к спусковому тросу.
Вспышка ничего не ответил. Все было ясно и без слов. ЛСД по-прежнему не приходил в себя.
* * *
Я был слишком сконцентрирован на беге и на постоянном поддержании в сознании образа ромашек, поэтому не смог не только оценить последствия случившегося, но и вообще воспринять должным образом два взрыва, прозвучавшие где-то впереди по ходу движения.
Милая, вероятно, тоже не хотела меня расстраивать раньше времени, потому что дорога в ад вела только в одну сторону — на стадион. Повернуть было нельзя — узкий трехкилометровый переулок был стопроцентной смертельной западней для обессиленно мечущейся в поисках выхода крысы.
Напрягая последние силы, я наконец пересек финишную черту — условную линию, отделяющую площадь от прилегающей улицы. Но вместо заслуженной награды — лаврового венка на шею и ликования восторженной толпы, в необъятном чреве которой я намеревался раствориться, меня ожидало совершенно другое — кровь, смерть, боль и пустота. В радиусе сотни метров не было никого, кроме убитых и тяжелораненых.
Где-то вдалеке, на самом краю мира, садилось солнце, освещая багряными лучами место недавней трагедии. Бесконечно длинный летний день подходил к концу...
Вертолет завис в десятке метров над землей, и по выброшенному тросу спустился всего один человек. Его истинное имя было Боль, хотя, быть может, кому-то другому он был известен под другими прозвищами.
Я остановился, тяжело хватая широко раскрытым ртом непослушный тяжелый воздух. Легкие напряженно работали, пытаясь устранить недостаток кислорода. Сердце стучало тяжелым молотом в висках и в затылке... Я был измучен не только этой безумной гонкой, но и всем предыдущим днем.
Мысль о предстоящей схватке со свежим, прекрасно подготовленным и вооруженным противником вызывала гнетущую, невыразимую тоску.
Сплошная череда событий, преследующих меня с самого утра, подвела организм к тому пределу усталости, за которым не было ничего, кроме темноты забвения.
— Их всего двое — этот и его напарник в вертолете. — Успевшую просканировать прилегающее пространство Милую, казалось, ничто не могло смутить, она никогда не испытывала ни усталости, ни депрессии. — Летчиков можно не принимать в расчет — они совершенно не при делах, — все в том же оптимистичном тоне продолжала она. — В группе захвата были трое коммандос, но один из них сейчас в глубоком обмороке. Вероятно, именно он проецировал глюки.
Мысль о том, что создатель бесподобно гнусной желтой обезьяны пребывает в отключке, откровенно порадовала меня.
— Какие будут планы? — Вопрос был стандартный, успевший за последние несколько часов набить оскомину, но, пережив клиническую смерть и череду бурных событий, последовавших вслед за ней, я уже не имел ни сил, ни желания генерировать даже самые простые идеи.
Противник, спускавшийся по тросу, достиг земли, и теперь нас отделяло расстояние не более двадцати метров.
— Просто убей его.
Ответ был безусловно гениальным. И так же как все очевидные вещи не подразумевал альтернативных вариантов.
Я невесело усмехнулся — окровавленное лицо перекосила не то улыбка, не то гримаса. Будучи наполовину человеком, наполовину неизвестно чем, я все же практически полностью состоял из плоти и крови. И сейчас эти компоненты пребывали в настолько плачевном состоянии, что даже все мои хваленые рефлексы, так разрекламированные мистером Залабски, могли оказаться не у дел.
— Других вариантов не предвидится? — Мне хотелось быть абсолютно уверенным в том, что дорога, ведущая на эшафот, не имеет никаких ответвлений.
— Этот единственный.
— Если бы я принимал ставки, поставил бы сотню к одному против себя.
— При любом раскладе ты не можешь им проиграть...
Истинная суть этой странной фразы в полной мере стала ясна мне только через несколько минут, а пока что я в очередной раз невесело ухмыльнулся, задав самый последний вопрос:
— Ты сможешь мне чем-нибудь помочь?
Расстояние, отделяющее противников друг от друга, сократилось до неполных десяти метров...
— Нет. — Она была слишком серьезна, чтобы заподозрить в ее словах возможность дружеского розыгрыша.
— Хорошо...
Образ ромашек, постоянно поддерживаемый сознанием, на какое-то мгновение померк, и, как назло, именно в этот момент мой оппонент запустил пробный шар — ментальный удар по печени вызвал состояние, близкое к болевому шоку...
* * *
Кара был не только не вооружен (противника нужно было взять живым), но даже снял сковывавший движения бронежилет. Он надеялся в основном на свою физическую подготовку — у Чужого, по всей видимости, был иммунитет к психологическим атакам, поэтому, не сбрасывая со счетов возможность ментального нападения, Кара тем не менее избрал самую простую и верную, с его точки зрения, тактику — дожать изможденного противника физически. К тому же психологический прессинг подразумевал определенную долю концентрации, которая была невозможна во время схватки.
* * *
Я скривился от боли, согнувшись напополам, и враг без промедления использовал еще один ментальный удар, но на этот раз безрезультатно — образ цветов прочно закрепился в сознании.
— Ты можешь как-то... — Закончить предложение не удалось, Порождающий боль подошел на расстояние удара.
Наши шансы были неравны изначально — я слишком много пережил за прошедший день, чтобы достойно противостоять заведомо более свежему и быстрому сопернику.
В воздухе с невероятной скоростью замелькали две пары рук — обмен ударами и блоками проходил почти непрерывно, но длилось это недолго — всего несколько секунд. Затем ему удалось пробить мою защиту, нанеся удар в голову. Правая часть лица, и без того пострадавшая от падения об асфальт, получила еще одно повреждение. Удар пришелся вскользь — разбив надбровную дугу. Кровь из лопнувшей запекшейся корки вкупе с кровью из свежей раны мгновенно залила правый глаз.
На какую-то секунду замешкавшись, я получил еще один удар, ногой в грудь, и был отброшен назад. При этом я не удержал равновесие и грузно упал на землю.
* * *
Альфа, никак не выдававший своего присутствия, наблюдал за поединком, сидя в машине на противоположном конце огромной площади. Он по достоинству оценил действия Кары и пришел к вполне профессиональному выводу, что поединок закончится в течение ближайшей минуты.
Он не ошибся насчет продолжительности боя, но дал промах в определении фаворита матча, поставив не на того, на кого следовало.
* * *
Взрывная волна от брошенных Карой двух гранат выбила окна близлежащих построек. А так как наш спарринг проходил неподалеку, то нет ничего удивительного, что я упал в крошево разбитых стекол.
Решение пришло мгновенно. Руки сжали два острых осколка, и кровь брызнула из порезов, окропив тяжелой влагой это импровизированное оружие. Боли я не почувствовал, наверное, потому, что по сравнению с предыдущими испытаниями эти легкие раны были практически неощутимы.
