Владимир Петько - Город (СИ)
— А что такое тогда — город? Вы знаете?
— Конечно. Бездушная система. Автомат.
— Как это?
Чеслав пожал плечами.
— Долгая история. Человечество само виновато. Слишком нахальное, слишком самодовольное. Лезло куда ни надо, ломало чужие игрушки. В ответ было само сломано. Представь себе разум из другой вселенной. Как ты его видишь?
— Что‑то вроде тех экспериментаторов? «Изыскателей?»
— Нет, это такие же инструменты пришельцев, как и ваш город. А настоящий разум чужаков сюда и не проникнет. На самом деле мы настолько чужды, что и люди найдя его, не поняли, что перед ними разум, и те, с другой стороны, восприняли человечество, как что‑то вроде болезни. Вирус или, скажем, раковая клетка.
— Они решили, что заболели нами? — поразился я. — Какой же у них масштаб?
— Немаленький наверно, — ответил Чеслав. — Но это я упрощаю, перевожу на человеческий язык. Что они там на самом деле думали никто не знает.
— И что случилось дальше?
— А что случается, когда кто‑то заболевает? Приходит доктор, достаёт инструменты или пилюли какие‑нибудь, и начинает лечить. Напрямую они с нами взаимодействовать не могли, как мы не можем взаимодействовать с вирусами, поэтому создали специальные инструменты.
— Значит, когда они мучали людей — это они так проводили процесс лечения? Я ещё могу понять эксперименты, может они не понимали, что приносят мучения, но там, в последнем мире, я видел, что они убивали просто так, ради интереса…
— Это твоё, эмоциональное восприятие. Поставь себя на место автомата, который изучает абсолютно новую, очень заразную болезнь. Как она развивается, как взаимодействует с раздражителями. Они лишь брали многочисленные аспекты человеческой жизни и рассматривали их со всех ракурсов, пытаясь понять своими негуманоидными мозгами, как и что у нас происходит. Не их вина, что человек настолько агрессивное, деструктивное существо, что куда ни ткни, вылезет только злоба и жестокость.
— Неправда… — выдавил я. — В человеке есть и другая сторона.
— Есть, — согласился Чеслав. — Её наверно тоже исследовали, насколько это было необходимо. Но в основном человеческие массы конкурируют между собой отнюдь не с помощью сочувствия и доброты.
— Хорошо, — сказал я. — Но зачем тогда Город? Зачем создали нас? Кто такой Антон?
— Антон? Такая же программа, как и все. Просто с другими функциями. Что он думает, кем себя считает — не важно. Это просто заложено в нём. Город — тот самый инструмент. Просто болезнь вылечили, а инструменты остались. По нашим меркам они сверхразумны и невероятно могущественны. Они изучали человечество, создали какие‑то структуры, которые были мостиком между нами и ними, потом с помощью этих структур «вылечили» человечество. Но сами автоматы и структуры никуда ведь не делись. Созданные наполовину по нашей логике, наполовину по их, они по — прежнему функционируют. А единственной их задачей было изучение и «лечение» человечества. Чем они и занимаются. Логику, по которой они это делают нам до конца не осознать.
— И что вы хотите? Уничтожить все инструменты и пилюли?
Чеслав засмеялся.
— Они раздавили человечество, даже не поняв, что это развитая цивилизация, покорившая звёзды, оседлавшая энергии, способные вывести за пределы родной вселенной. Как микробы могут воевать со скальпелем? Масштабы несоизмеримы.
— Тогда для чего всё это?
— Если нельзя победить, значит нужно искать другой путь. Самый лучший — чтобы они никогда на нас и не нападали.
— Но ведь это уже произошло!
— Ты правильно обозначил проблему. Беда случилась далеко в прошлом. Значит надо вернуться туда.
— Вернуться? — мысли мои совсем спутались. — Вернуться в прошлое?
— Ну да.
— А причём тут город? Вы ведь и без него это можете!
— Одно дело — перемещаться между маяками, которые расставлены в пределах нашей жизни, и совсем другое — на тысячи лет назад. Впрочем, эта проблема к городу не относится. Ведь кроме того, чтобы добраться, нужно ещё найти кого‑то, кто всю эту кашу заварил, и объяснить, чего нам надо. Только как ты будешь разговаривать с тем, кто тебя не замечает или, в лучшем случае, воспринимает как вредоносный вирус?
— Понятия не имею.
— Нужен тот самый «мостик» между ними и нами. Родственный и тем и другим.
— То есть, вы хотите, чтобы город был посредником?
— Весь город нам не нужен — слишком большой и сложный. Обойдёмся небольшой его частью.
— Какой ещё частью? — спросил я, обомлев от страшной и нелепой догадки.
Во тьме, там куда ушел Дэнил завозилось что‑то большое. Скрежет и звяканье быстро перешло в поток едва слышных мелодичных звуков. Чеслав повернулся туда и сделав несколько быстрых шагов подошел к краю освещённой зоны. Звуки тут же исчезли.
— Вот и всё! — сообщил Дэнил из темноты. — Можно отправляться.
— Куда отправляться? — не сумев скрыть тревоги, спросил я.
— К вам в гости, — ответил Чеслав. — В город.
— Зачем? Что вы будете там делать?
— Если говорить по — простому — обрубим энергию.
— Для чего? Что произойдёт после этого?
— Ну, представь себе комнату без окон, которая освещается электрической лампочкой. А потом кто‑то выключает электричество. Что произойдёт?
— Станет темно, — ответил я быстро. — Но ведь наш город — не комната. Что станет с людьми?
— Это зависит от них. С тобой вот ничего не случится, хотя жить вечно ты после этого точно не сможешь. Но и управлять тобой никто не будет. Как отреагируют остальные жители сказать не возьмусь — это зависит от того, насколько они самостоятельны. Если могут думать и чувствовать без помощи автомата, значит тоже останутся живыми. Если же они всецело зависимы от машины, то и от них ничего не останется. Как думаешь, они настолько люди, что смогут жить без шаблона?
Я хотел твёрдо сказать — «да», но, если быть честным, я тоже не знал. Я и на счёт себя не был уверен.
Из темноты вышел Дэнил, посмотрел на меня оценивающе.
— Вот видишь, — сказал он без своей обычной ухмылки и издевательского тона. — Даже у тебя не получается их людьми считать. Почему тогда мы должны их жалеть?
— Если тебя это утешит, — добавил Чеслав, — то вернувшись назад, мы можем озаботится не только судьбой человечества, но и тех, кто дорог тебе. Нам не жалко.
— Тем более, что ты там тоже будешь, — добавил Дэнил. — Без тебя ведь ничего не выйдет.
— Подождите, — быстро сказал я, лихорадочно соображая. — Дайте им хоть один шанс! Позвольте мне пойти туда первым — я поговорю с людьми, постараюсь объяснить ситуацию… Если Давер безо всяких подсказок понял, что к чему, значит и остальные смогут!
— Герой — одиночка против системы, — ухмыльнулся Дэнил. — Эмоционально я тебя понимаю, но, если смотреть на вещи трезво — она тебя сожрёт. Слишком ты идеалистичный и романтичный. А чтобы сломать систему, нужно быть подлым и беспощадным.
— Я хотя бы попытаюсь.
— Против этого мне нечего возразить, — немного озадаченно ответил Дэнил. — С этим я согласен — пытаться надо даже когда шансов нет совсем.
Чеслав кивнул:
— Пусть будет так. Перезагрузишься в одиночку. Мы будем наготове, если твой план не удастся, начнём действовать. Но ты тоже для нас ценен. Если город тебя сломает, нам придётся возвращаться и начинать с последней контрольной точки.
— Такое уже было, — добавил Дэнил. — Причём из‑за твоей глупости!
— Я такого не помню.
— Ещё бы, — сказал Дэнил. — Ты же после этого умер. Чеслав вот уверен, что после перезарузки ты вспомнишь, в чём отличие первого варианта от этого.
— Есть возможность, что вспомнишь не только свою жизнь, — добавил Чеслав. — Может и способности чужие поймёшь. В твою голову город теперь просто так не залезет. Тем не менее, надо подстраховаться. Возьмёшь с собой это.
Он махнул рукой, блеснула полоса стали и холодный металл вошел в мою грудь, ломая рёбра и разрывая лёгкие.
Глава 33
Я полз по узкому лазу. В нескольких метрах впереди резало глаза яркое пятно света. Ход со стенами, по ощущениям сплошь состоящими из острых углов и граней, немного повышался, затрудняя и без того непростое продвижение. Через минуту, несколько раз зацепившись за что‑то и как минимум в одном месте порвав куртку, я высунул голову наружу.
Это были владения призрака. В воздухе всё ещё летали обрывки какого‑то мусора, поднятая пыль не успела толком осесть и сквозь неё невозможно было рассмотреть, что творится в той стороне, где остался Давер. Я ожидал увидеть огненный шар или хотя бы багровое зарево на полнеба, но перед глазами была только светло — коричневая муть, которая ела глаза и не давала дышать.
Всё‑таки Ференц сделал это. Было ли это героическое самопожертвование, поступок, достойный, чтобы остаться в человеческой памяти, как пример для подражания, или банальное самоубийство, совершённое, как только подвернулся повод чтобы его совершить? В груди смешалось, спуталось в огромный саднящий клубок, множество чувств: горечь от потери, стыд, облегчение от того, что остался жив, злость на Давера, от того, что бросил меня здесь одного, опустошение.
