Бен Бова - Колония
Откуда-то с высоты темноту пронзил единственный луч света. Он осветил какую-то картину, увидел аль-Хашими. Подошел поближе…
— Это же «Мадонна с младенцем» Леонардо Да Винчи!
Гаррисон в темноте позади него тихо рассмеялся.
Вспыхнул другой луч позади него, и, повернувшись, аль-Хашими увидел статуэтку пожилой женщины, — безусловно работы Родена. Третий луч-Шагал. Четвертый — крошечная пара золотых колесниц на бархатной подушечке. Аль-Хашими подошел изучить их. Их не закрывал никакой стеклянный колпак, он мог взять их в руки.
— Это из древнего Вавилона, — глухо прошептал он.
— Совершенно верно. Недалеко от Багдада, если лететь реактивным самолетом
Аль-Хашими выпрямился. Он разглядел резко очерченное верхним светом лицо Гаррисона.
— Но они же были похищены лет десять назад из Багдадского Музея, — проговорил он.
— Да. Разумеется. — Гаррисон мелко рассмеялся, и вспыхнули новые лучи. — Брейгель, Пикассо, Донателло, древнекитайские картины на шелке, электронная скульптура в стиле ультра-модерн, масло, бронза, гравюры, обтесанные и разрисованные неизвестными первобытными руками камни.
— Все похищены! — прохрипел Гаррисон. — Все до одной! Похищены у владельцев, прямо из-под носа. Вон там Гунсбергер… абстракционист… заполучил его работу, пока та находилась на пути в Белый Дом! — Он согнулся от такого сильного смеха, что внезапно затрясся от кашля.
Теперь на всем потолке пылали световые панели, и аль-Хашими увидел, что в одном конце этого небольшого помещения стояло полное витражное окно из какого-то европейского собора. А в другом конце находилась за золотой статуей сидящего Будды в натуральную величину невероятно сложная стена черепичной мозаики.
— Все предметы здесь краденные, — сказал Гаррисон, справившись наконец с кашлем.
Аль-Хашими огладил подстриженную бороду, не зная, что ему испытывать — гнев, ужас или отвращение.
— Послушайте, — сказал Гаррисон ставшим вдруг твердым голосом. — Когда у тебя есть все деньги, какие ты и за всю жизнь не потратишь, когда ты можешь купить все и всех, кого хочешь, что тогда остается? Только бесценные вещи — какие никто не продаст, никогда. Вот этим то я и забавляюсь. Я похищаю художественные сокровища. Это мое хобби.
— Вы призываете похитить их для вас.
— Это одно и тоже, — нетерпеливо отмахнулся он. — Важно, что я отбираю их у людей, которые никогда бы мне их не продали. Бесценные произведения искусства. Ха! Пусть себе остаются бесценными. Я мог бы предложить по сто миллионов за каждый образец, но похищать их куда забавней. Разбивает им сердца. Эти надутые индюки думают, будто смогут сохранить что-то, чего хочется мне! Не продается ни за какую цену, да? Хорошо!
Аль-Хашими медленно обвел взглядом помещение.
— Смотрите хорошенько! Вы всего седьмой из всех, кто когда либо бывал в этом помещении. И последний на Земле кто видит это. Вся коллекция отправляется вместе со мной на «Остров номер 1», теперь уже совсем скоро.
— Как скоро?
— Через несколько недель. Мы все улетим прежде чем все развалится. Нам надо быть в безопасности на «Острове номер 1», прежде чем начнется стрельба.
— А моя дочь?
— Мы найдем и повезем туда с собой, — сказал Гаррисон добавив про себя: Если сможем.
26
Если астроном М.Т.И. Том Маккорд прав, то в поясе астероидов летают сотни миллионов миллиардов тонн железоникелевых сплавов. Экономический потенциал этого склада металлов, в случае, если человечество покорит и индустриализует космос, просто потрясающий.
Доктор Кларк Р. Чепмен, «Внутренние планеты», «Скрибнерс», конец 1977_гДэвид поднимался по склону указанной летчиком горы, медленно, осторожно волоча ноги по скудной, жесткой коричневой траве, неся Бхаджат на руках, словно ребенка. Она не шевелилась и не открывала глаза. Он бы подумал, что она умерла, если бы не проникавший сквозь тонкую рубашку ее лихорадочный жар.
— Это хороший жар, говорил он себе. Лихорадка означает, что тело борется с вторгнувшимися микробами. В деревне найдется врач. Мы скоро будем там.
Солнце опустилось ниже слоя облаков, но его косые лучи совсем не горели. Серо-коричневый горный ландшафт казался пустынным и мрачным. И холодным. Дэвид сообразил, что пыхтит от усилий; он не мог накачать в легкие достаточно воздуха. У него начала кружиться голова. Глядя на Бхаджат, такую маленькую и хрупкую у него на руках, он дивился, почему она кажется такой тяжелой. Ноги его сделались словно свинцовые гири. Руки и спина болели.
Но он шел дальше вверх по склону. Еще сто метров, побуждал он себя. Ты бывал и в худших переделках. А вероятнее всего, семьдесят метров. Отсчитывай их. Каждый шаг… раз… два…
Он потерял счет времени и расстояния. Весь мир, вся вселенная, сузилась до этой единственной цели; гребня этой выщербленной горы и венчавшего его хохолка в виде коричневого кустарника. Тело Дэвида двигалось как автомат. Он не обращал внимания на боль и усталость во всех мускулах и просто двигался вперед, медленно, шаг за шагом.
И когда он наконец добрался до гребня горы, то споткнулся и чуть не рухнул без сил. Деревня, о которой говорил пилот, располагалась далеко внизу, угнездившись среди горных склонов. Полдюжины каменных лачуг. Из отверстия в крыше самой большой лачуги лениво поднималась тонкая струйка дыма. На земле перед другой сидела пара крохотных детей. Где-то выл пес.
Сцена казалась выдернутой прямо из неолита: первобытная деревня, отставшая от цивилизации на столько же лет, на сколько и километров.
Испытывая такое ощущение, словно он с каждым шагом спускается в каменный век, Дэвид понес Бхаджат по склону в деревню. Когда он приблизился к ней, несколько собак подняли лай и вой. Из лачуг вышло около дюжины людей, и они выстроились в ряд, уставясь, разинув рты, на него и его ношу.
Они не дикари, подумал Дэвид. Они носили брюки, свободные рубашки и наброшенные на плечи колоритные красно-белые одеяла. Он не заметил у них никакого оружия.
Из хижины вышли новые жители и скопились вместе с остальными, пока в целом не набралось около трех дюжин. Взрослые мужчины — Дэвид насчитал их пятнадцать человек — шагнули вперед и образовали шеренгу перед женщинами и детьми. Один из малышей — трудно сказать кто, мальчик или девочка, так как у всех была одинаковая одежда и стрижка под горшок — высунулся между ног одного из мужчин. Женщина — его мать — рванула ребенка обратно на положенное ему место. Никто не произнес ни слова, не издал ни звука.
Дэвид остановился в нескольких шагах перед строем неулыбающихся мужчин. Он держал на налитых свинцом руках Бхаджат.
— Она больна, — сказал он. — Ей нужен врач.
Они не ответили. Это были мужчины коренастые, широкоплечие и бочкогрудные. С такими же широкоскулыми лицами и сильно изогнутыми носами, как у древних инков.
— Она больна, — повторил Дэвид, жалея, что он не говорит по-испански. — У вас есть врач? Лекарства?
Мужчина в середине шеренги произнес что-то на непонятном Дэвиду гортанном глухом языке.
Он в отчаянии спросил:
— Абла эспаньол?
Они остались столь же неподвижны, как окружавшие их горы. Подул холодный ветер, и Дэвид увидел, что солнце очень скоро исчезнет.
Он поднял Бхаджат одной рукой, высвободив правую руку, и коснулся ладонью своего лба, а затем ее. Мужчины озадаченно переглянулись. Дэвид повторил свой жест; а затем показал на них.
— Коснитесь ее лба, — подозвал он заговорившего. — Увидите, какая она горячая.
Мужчина медленно, колеблясь, вышел вперед. После еще несколько демонстраций Дэвида, он очень осторожно коснулся лба Бхаджат кончиками пальцев, а затем быстро отдернул руку.
— Нет, — покачал головой Дэвид. — Вот так. — Он положил ей на лоб ладонь правой руки. Его левая рука стонала под ее тяжестью.
Мужчина мрачно поглядел на Дэвида, затем снова протянул руку вперед. И положил ее на лоб Бхаджат. Глаза его расширились. Обернувшись он позвал кого-то из толпы. Через строй мужчин проталкивалась толстая старуха, лопотавшая на том же резком языке. Она остро посмотрела на Бхаджат, а затем коснулась ее лба.
— А! — воскликнула она, а затем что-то сказала тому мужчине. И без малейших признаков страха подняла руку и коснулась щеки Дэвида. Для этого ей пришлось встать на цыпочки. А потом сжала запястья Бхаджат.
Она щупает ее пульс!
Старуха настойчиво обратилась к мужчине, который был, похоже, деревенским вождем. К обсуждению присоединились и другие мужчины, в то время как женщины и дети с любопытством посматривали на Дэвида.
Дэвид не понимал их слов, но интонация казалась ясной. Большинство мужчин явно высказывалось против допуска чужаков в деревню. Женщина показала на Бхаджат и сказала что-то язвительное. Дэвид увидел что она практически беззубая. Вождь казавшийся самым старшим из присутствующих мужчин — в его густых волосах проглядывали пряди седины — говорил очень мало.
