Дмитрий Янковский - Рапсодия гнева
Фролов уже год был знаком с Японцем, когда замыслил некий «спортивно-реабилитационный лагерь» для перековки мечтателей в ответственных людей. Протоплазмой он бы заниматься не стал. Противно.
Жизнь в Крыму давала массу возможностей для претворения в жизнь этого плана, и первый опыт Саша провел первым же выдавшимся свободным летом. Это было не дело – только полдела, но этап важный, ответственный.
Марина, Сашина жена, называла сей период гостиничным, потому что в домик на Лагерной Японца селить было рано – помер бы на третий день, так что пришлось превратить трехкомнатную фроловскую квартиру в общежитие. Но Марина – женщина вдумчивая, ответственная, все поняла правильно, хотя подопечный мужа безмерно раздражал ее своей жуткой, катастрофической неприспособленностью к жизни под солнцем.
Вечерний поход по чужому городу, даже с Фроловым, был для Японца настоящим испытанием на прочность. Он вздрагивал от каждого звука – вдруг это гопники решили напасть, – шарахался от каждой тени, вертел головой на сто восемьдесят градусов, как летчик во время воздушного боя, и сжимал в кармане куцый перочинный ножик, коий, по его разумению, должен был выступить в роли меча борца за справедливость, если что. Смотреть на Японца было смешно, но насмешек Фролов себе не позволял – непедагогично это. Жена тоже держала себя в руках.
На самом деле все было не так уж смешно – Японец впервые в жизни отъехал так далеко от дома самостоятельно. Полторы тысячи километров – не шутка! Смеяться мог кто угодно, но только не он, и Фролов его понял – для подопечного это был настоящий подвиг. Не менее важный, чем закрытие амбразуры для Александра Матросова. Это надо было поощрить. Саша поощрил. Запомнилось.
Дальше больше. Как-то, под видом особой занятости, Фролов остался дома, отправив Японца в город одного. Пришел подопечный поздно, совершенно пьяным и совершенно счастливым. Он сделал это! И снова смеяться было не над чем – все было совершенно серьезно. По-настоящему. Это была победа.
Постепенно Японец понимал, что может обходиться без посторонней помощи, что он сам значит в этой жизни больше, чем самому казалось. Он уже мог утром не будить хозяев, а самостоятельно согреть себе чай, не испугавшись незнакомого устройства под названием «газовая плита» – дома в Москве была электрическая, – он мог сам слить себе воду на руки, когда не шла из крана… Он мог почти все!
Потому что иначе было нельзя. Нянек не было.
Под конец отпуска подопечный стал совсем другим человеком – приятно посмотреть. Он даже в пугающее море научился заходить, даже в небольшой шторм, даже удовольствие от этого получать. Хотя удовольствие было явно не от купания, как у визжащих от восторга ребятишек, даже не от победы над стихией, а скорее, наверное, от победы над самим собой. Но в любом случае уехал Японец счастливым – в Крыму ему понравилось. Вообще он остался очень доволен собственными достижениями на выбранном Сашей пути. В качестве символической награды за успехи он получил от бывшего снайпера в подарок стреляную гильзу от КСК «Рысь» – единственную оставшуюся от лихих времен, жена никак не могла найти случай выбросить.
Все было нормально, к осени он нашел других музыкантов, снова начал работать. Но уже в начале зимы скис, – видно, что-то не сладилось, – впал в уныние и стал частенько выпивать. Снова требовался стимул, и Саша был к этому готов как морально, так и материально. Он собрал манатки и поехал в Москву. Не в его принципах было бросать начатое из-за каких-то там трудностей, пусть даже они казались неразрешимыми, а уж оставлять друга в беде – вообще нонсенс.
ЗА ГОД ДО УБИЙСТВА АЛЕКСА БЕРТРАНА.
ВОСПИТАНИЕ ЯПОНЦА
Приехал он вовремя – в квартире Японца царил творческий кризис.
Сосчитав под столом пустые пивные бутылки, а на видике кассеты с аниме, Саша принялся за реанимационные мероприятия. Для начала он беззастенчиво стал пожирать съестные припасы, оставленные уехавшими на дачу родителями, при этом он от души обругал все написанное Японцем, причем так, как умел только он – небо показалось с овчинку. Мозги подопечного встряхнулись и стали на место, настроение ухудшилось до нулевой отметки, что и требовалось, потому что когда хуже некуда, двигаться можно только к лучшему. После этого в Японце взыграла гордость – неотъемлемое качество ответственных и сильных людей, а следом за ней показалось и честолюбие, захотелось доказать, что может писать лучше. Процесс захватил, и через два дня Фролов уехал выжатый как лимон, но оставил друга в состоянии, пригодном для дальнейшего существования в этом нелегком мире.
Правда, Джек уверял Сашу, что тот только зря тратит время, мол, случай совершенно неизлечимый, многие пробовали – ничего не вышло. Но остановить бывшего снайпера было ничуть не легче, чем летящую с Останкинской телебашни наковальню. Он продолжал гнуть свое.
Следующим летом он поверг приехавшего Японца в легкий шок – поселил его одного на Лагерной. Мало того, он соврал, что ему нужно срочно уехать на четыре дня. Это оказалось смелым экспериментом… Слишком смелым, надо признаться.
Однако через четыре дня подопечный был еще жив. Конечно, он исхудал, осунулся, глаза горели горячечным блеском, лицо и руки в ссадинах – заблудился в лесопарке, пытаясь выйти к продуктовому магазину, свалился с обрыва, разорвал рубашку, измазал штаны и даже потерял одну из контактных линз. Под его подушкой, на измятом ночными страхами диване, Фролов без всякого удивления обнаружил ржавый топор, видать для самообороны, а на столе обрезок не менее ржавой водопроводной трубы, скорее всего для гарантии. Куцего перочинного ножика нигде видно не было, в данной сверхтяжелой обстановке он уже всерьез не воспринимался. И то хорошо.
Самое главное, что Японец был дома, а не в морге, не в больнице, не в милиции и не в психлечебнице. У Саши отлегло от сердца. Эксперимент был условно признан успешным.
На следующий день подопечный отошел от шока, стал выговаривать членораздельные фразы и даже изредка улыбаться. Он понял, что может жить совершенно один. Автономно. Теперь его без всякого страха можно было оставлять на два дня. Прогресс был налицо, но Джек все равно лишь посмеивался, не верил в успех предприятия. Он приехал из Москвы через неделю, составив Японцу компанию в домике, а тот уже вовсю чувствовал себя хозяином, закупал на двоих продукты и не только смело варил пельмени на жутковатом стареньком примусе, но дважды отважился приготовить мясо, которое все поели без явного отвращения. Потом, сжалившись, Фролов разрешил Джеку купить на Лагерную электроплитку и чайник.
Дни текли неспешной чередой, и подопечный все уверенней начинал чувствовать себя мужчиной, хозяином положения. У него появилась ответственность. Ему все больше нравились реальные экстремальные ситуации, вносившие в жизнь неповторимый аромат, он перестал их выдумывать, перестал существовать в постоянном накрученном страхе. Процесс пошел.
Реального экстрема прибавить не мешало… В то время Фролов подрабатывал охранником на складе стройматериалов, склад был далеко от города и в четырех километрах от человеческого жилья. В степи. Сославшись на подкосивший его грипп, Саша попросил Японца подменить его на дежурстве. Тот снова впал в шок, но согласился – деваться было некуда, не гнать же на пост больного друга!
Службу Фролов решил проверить ночью, ожидая увидеть запертую на засов дверь и пожелтевшее от страха лицо, спрятавшееся под одеялом. Каково же было удивление, когда из темноты его окрикнул бодрый голос подопечного, – мол, стой кто идет! – а из-за железобетонной плиты в живот уставился ствол знакомого пневматического карабина. Сашиного карабина, который был торжественно вручен Японцу перед дежурством.
Вот это был номер! После этого Фролов не побоялся бы поручить другу и что-то действительно серьезное – не подведет.
Каждому герою – своя награда. Ждала такая награда и Японца.
– Будем учиться стрелять… – заявил ему как-то утром Саша.
– Из этой пукалки? – пренебрежительно глянул подопечный на стоявший у стола пневматический карабин.
Фролов улыбнулся. Значит, уже пукалка? Отлично… Ребенок избавляется от детских фантазий. Он молча взял из тумбочки связку ключей и поманил Японца за собой. В сарае Саша раскидал сложенные у стены дрова, зажег керосиновую лампу и стал ковыряться ключами в скважине замурованной дверцы.
– Поди сюда… – тихо позвал он.
Японец присел на корточки – и обмер, глянув через плечо друга. В нише, настороженно опершись на массивную сошку, словно ждущая хозяина собака, лежал Хитрый Обманщик.
Вариация тринадцатая
ЛЕТО ЗА ГОД ДО УБИЙСТВА АЛЕКСА БЕРТРАНА.
ОБУЧЕНИЕ СТРЕЛЬБЕ
На самом деле мало кто знает, что в обучении стрельбе патроны не нужны вовсе – только мешают. Грохот выстрела и отдача начисто скрадывают ощущения самого выстрела, самое важное, что в выстреле есть. Правильный взгляд, дыхание, плавное нажатие на спуск. Больше в выстреле нет ничего, как ни тужься. Острый взгляд нужен был лучникам, стреляющим без прицела, а верная рука киношным ковбоям, для которых скорость выхватывания оружия решала все, потому что огневые контакты велись на дистанциях около двадцати шагов.
