Андрей Горюнов - Контакт первой степени тяжести
Ему почти удалось раскаленным шнуром пробуравить толпу с налета, но тут он, налетев на массивного пассажира, везущего дверной проем и два оконных блока, затормозил на полсекунды, скинул темп.
Эта задержка его погубила.
– Что ж ты прешь-то как танк, людей давишь? – спросил Власова милиционер, выволакивая его из толпы – позорней некуда – за шиворот.
Милиционер обладал совсем не высоким званием – рядовой.
– Вот наглый-то! – рядовой мотнул Власова за шкирку, прочь – столь грубо и размашисто, что Власов еле устоял.
– Еще полезешь, – упадешь! – пригрозил милиционер. – По роже вижу, что не наш, не вологодский…Хам!
Власов молча, решительно выхватил из нагрудного кармана служебное удостоверение, ткнул рядовому под нос:
– На!
Милиционер взял аккуратно документ:
– Ого! Российская прокуратура! Старший следователь по особо важным делам, – он читал старательно, шевеля от усердия губами и бровями: – Птица-а-а…
– Сейчас же обеспечь мою посадку!
– Сейчас обеспечу! Посадку… – милиционер махнул куда-то вбок – призывно – и тут же на полшага отступил от Власова.
В ту же секунду два амбала в гражданском с красными повязками на рукавах скрутили Власова так, что он заорал благим матом на весь автовокзал.
– Тпр-р-ру!! – скомандовал им рядовой, а Власову, качая перед его носом его же удостовереньем, пояснил: – Такие вот, особо важные, прокуроры-триколоры, они, знаешь, обычно ведь на черных «Волгах» ездят.
– Естественно! – ответил Власов. – Когда охотиться и отдыхать.
– А ты куда намылился? – равнодушно поинтересовался рядовой и зевнул прямо в лицо Власову, даже не прикрывая рукой рта. – Тоже ж, нябось-ить, на охоту? Вчерась за рекой магазин-то ограбили – охотнички, как ты, гляжу.
– Я еду по делу! Не на охоту, а по делу!
– Что ж ты, раз по делу, да и с самой Москвы, машинку-то себе не заказал? А, деловой?
– Да потому что когда по делу, так сроду нет у вас бензина, шоферов, желанья, то да се… Только на пьянки горазды!
– А, говоришь – на пьянки мы только горазды? Лады! Давай его, братцы, в дежурку! Посмотришь сейчас, как у нас работают! Может, и сам работать научишься. Проверим сейчас твой фальшивый документ: у нас узнаешь «то да се»!
– Я точно старший следователь!
– Так что волнуешься?! Сам порядок, значит, знаешь! Начальству будешь качать права, понял?! Ефрейтор Елкин вот придет после обеда – по-свойски с тобою и разберется… Что говоришь? Телефон тебе? Сейчас получишь «телефон» – дождешься!
* * *Иван Петрович Калачев сам пришел в камеру к Белову.
– Доброе утро!
– Здравствуйте.
– Вот, проходил здесь мимо и зашел спросить: вот эта вещь – не ваша ли? – Калачев взял висевшую у него через локоть штормовку Белова и показал ее со всех сторон…
Это была та самая штормовка, которую Белов отдал бомжу в милиции в обмен на длинное бомжовское пальто.
– Моя.
– Ну, разумеется! Мои ребята случайно, можно сказать, выловили ее на Москворецком рынке, как раз когда новый хозяин втюхивал ее за три бутылки.
– Так… Но я оценил бы ее дороже.
– И не ее одну, кстати.
– Простите? Я что-то не улавливаю…
– Так она же еще и с часами!
– Что – «с часами»? Я вас не понимаю.
– Да вот – часы. В нелепом месте: в кармане, на груди, в наружном. Бомж утверждает, что они, часы-то эти, не его. А были здесь, в штормовке. Я ему поверил. Действительно, на них есть надпись: «Тренихину Б. Ф. за подготовку XIX городской партконференции. – Переславль-Залесский. 1986»
– А, да, помню! Он им панно отгрохал огромное в восемьдесят шестом. А я слегка помогал ему. Памятная история.
– Взял Борька мою куртку там, надел ее, пошел гулять. Погулял в ней, вернулся. Смотрит – обед на столе. Пошел к речке, решил перед обедом руки вымыть, снял свои часы, чтобы не залить, сунул в нагрудный карман – совершенно машинально. Руки вымыл, пошел обедать. Ну, или кто-то разговором его отвлек. Словом, засунул и забыл. Потом уж хвать – а где часы? Поискали, поискали – нет нигде! В моей куртке, в кармане вот посмотреть он, видимо, не догадался. Решил, что потерял. Очень, кстати, жалел о часах. Хоть и старался вида не показывать. К счастью, видите, часы нашлись. Но, к сожалению, нашлись уже тогда, когда потерялся их хозяин. Однако будем надеется, что все образуется: найдет горшочек крышечку, как в детской сказке.
– А куртку вашу надевал-то он зачем?
– Ну, он любую вещь мог надеть и, более того – любил носить чужое. Это, кстати, довольно распространенная черта – по жизни. Странно, что вы, как следователь, с этим не сталкивались на практике. Девицы часто платьями меняются – неужели не знаете? Нищета, зависть, ну и «коммунистический подход», вбиваемый десятилетиями. Словом, это норма была: Борис мог воспользоваться чужим предметом одежды, инструментом, посудой, содержимым холодильника – всем абсолютно, кроме зубной щетки. Единственное исключение, пожалуй что.
– А что ж такое исключение?
– Да тоже просто. Он никогда не чистил зубы. Он их на ночь клал в кружку. Частенько в кружку с водкой – чтобы не допили ночью. Друзья-товарищи. А утром встанет, вставит – и залпом похмелится. Ну, не всегда так – после крепких сабантуев, конечно же. А то, я смотрю, вы подумали уж…
– Вы можете, наверно, мемуары о Тренихине писать…
– Да. Оттого я здесь и сижу.
Калачев долго молчал, а потом неожиданно сел напротив Белова.
– Вот что я скажу вам, Николай Сергеевич… Я долго думал… И я боюсь, что здесь тот самый – очень редкий на практике случай – когда вы, небезосновательно, в общем-то, подозреваемый, причем на основании многих улик, хоть и косвенных, вы тем не менее совершенно, ну абсолютно ни при чем!
– Благодарю! Я всецело разделяю ваше мнение.
– Однако, Николай Сергеевич…
– Однако я буду осужден?
– Да, – с прискорбием вздохнул Иван Петрович. – И если даже нет, то нервы вам крепко испортят. Очень крепко!
– Да уж куда еще больше?
– О-о, это что еще! Цветочки. Вы здесь сейчас прям как член правительства. Цветов только нет. А вот если в общую камеру переведет вас Власов – тогда вы хлебнете.
– Что же делать? Хлебать мне не хочется. Да и не с чего. Почему я должен хлебать?
Иван Петрович доверительно склонился к Белову:
– Могу предложить вам заведомо кощунственный вариант. Боюсь только, что он вам покажется неприемлемым.
– Если уверены, то и не предлагайте.
– Я все же рискну, потому что уверен в том, что если вы последуете этому варианту, то открутитесь наверняка и в конечном итоге – спасетесь.
– Я понимаю, к чему вы клоните. – Белов поморщился. – Вы предлагаете мне сознаться в том, чего я не совершал?
– Вот именно! Я клоню к тому, что вам следует немедленно оговорить себя.
– А дальше, дальше что? – вскипел Белов. – Под суд? По обвинению в убийстве?
– Конечно нет! Зачем же? Как уляжется, дадите задний ход: я, дескать, сам себя оговорил.
– С чего это я себя вдруг оговорил – ни с того, ни с сего?
– Да просто от страха. Калачев и Власов страшные такие – боюсь их, да и точка. Вам следователей сменят: нас с Власовым – долой, а нового дадут. И дело направят на доследование. Паники, пожара уже никакого не будет. Тот, новый следователь, уже вполне спокойно поговорит с вами – и сто вторая распадется вдрызг через неделю, а то и вообще через день.
– Но пистолет-то все же останется?
– А как же? Останется! Но что останется-то? Двести восемнадцатая, голая – незаконное хранение, ношение. Ерунда.
– Но посидеть-то придется тем не менее.
– Отнюдь! Вы подключите адвоката: то да се, повышенная криминогенность общества, милиция защитить не способна, все боятся даже по своей квартире без оружия ходить, вы человек не бедный, заслуженный художник, черт возьми.
– Это верно, – кивнул Белов. – Все вооружаются сейчас.
– Конечно! В каждой второй квартире хранится ствол, а в престижных, что называется, и два, и три – такие арсеналы попадаются, прости Господи! Адвокат все это прожужжит, заплатит кому следует, позвонит куда надо, подаст петицию, прошение, протест. Ну и так далее. Отпустят вас под залог. Потом получите свои два года.
– Два года?! – ужаснулся Белов.
– Да не пугайтесь вы, – условно!
* * *– Простите, Христа ради! Явите милость Божию… Вот ведь накладочка! – ефрейтор Елкин суетился вокруг Власова, едва ли не сдувая пыль с его ботинок. – Помяли вас немного, поколотили. Вот идиоты же! Ну да до свадьбы заживет, вы не отчаивайтесь!
– До свадьбы? – иронично хмыкнул Власов. – Вообще-то я женат, дочь взрослая. Девушка.
– Мы и это мигом исправим! Нам только доверь – нам больше ничего и не требуется.
– Что – «доверь»? Что вы исправите?
– Да все! Да ситуацию… Что-что, а уж исправлять – это у нас мастера великие. Что не дай – у нас исправят в одночасье. Специалисты! Вы не сомневайтесь совсем! Вот Скворцов сам, подполковник он, он уж приедет… О-го-го! Будьте в полной уверенности! И продолжайте в ней же пребывать! Он-то, Скворцов, уже мы звонили, выехал он. Мы вас прямичком по дорожке-то в Шорохшу на «Волжанке» за миг и прокатим-с! – Ефрейтор Елкин доверительно склонился к уху Власова и затараторил далее уже вполголоса: – Даже бензинчик у нас есть для нее, полный бак! Припасе-е-ен!
