Игорь Негатин - Есть время жить
— Должен?
— Да, должен! Мы не в Клинике; всё, что мог, я сделал. Считай, в полевых условиях операцию провёл. Посмотрим, вроде нормально всё прошло. Где Аста? Попроси её, пусть она мне чаю сделает…
Аста. 16 апреля, вечер
Нет! Тот, кто сейчас лежит в другой комнате — это не он… Это не может быть Роберт… Надеюсь, что сейчас ты где-то рядом, что всё еще с нами, и сам с удивлением смотришь на свое беспомощное тело, распростертое на смятых шерстяных одеялах. Может, даже рядом со мной, стоишь у меня за спиной и смотришь через плечо, как я пишу в твоем дневнике. И улыбаешься… Робби, ты так редко улыбался! Ведь теперь все позади… Ты будешь жить! Я так хочу! Ты должен!
Если бы ты знал, сколько раз хотела подойти к тебе, взять за руки и посмотреть в глаза! Просто посмотреть в глаза, даже не говоря ни слова… Может, даже один долгий взгляд смог бы изменить события и удержать тебя здесь, с нами? Кто знает… Теперь мне так хочется многое тебе сказать, но ты этого не услышишь… Ну почему, почему, почему я не сказала этого раньше? Ведь все мы знали, что ходим по краю пропасти, что каждый день может быть последним, и все равно — даже в аду проявилась неистребимая человеческая привычка откладывать всё самое важное на некое далёкое «потом», которое может и не наступить… Что это? Одна из немногих привычек, которую мы принесли из той, мирной жизни и сумели сохранить даже здесь? Вот и я поддалась такой простой, такой объяснимой и человеческой привычке, и всё откладывала, откладывала самое важное… А объяснения всегда найдутся — не до этого было, настроение не то, нужно найти подходящий момент, подходящее время и место… Да разве это важно?! И чем дольше пишу, тем отчетливее понимаю, что именно эти простые слова и могли удержать тебя здесь, с нами, в этом аду… Но разве я имела право удерживать?! Или это просто запоздалая попытка оправдаться, снять с себя горькую ответственность за поступок, вернее — за не-поступок, и найти никому уже не нужные оправдания? Совсем я запуталась… Ведь не-поступок тоже может оказаться поступком и потянуть за собой целый ворох тяжелых последствий. Не сказанное вовремя слово, не протянутая вовремя рука… И всё — момент упущен, события пошли по другому пути, и это может оказаться путь в никуда, в кромешную темноту, из которой нет возврата… И вроде бы никто не виноват, вроде бы оно само так сложилось… Не-поступок куда коварнее и опаснее поступка, который можно хоть как-то оценить и хоть как-то связать с последовавшими за ним событиями. Не-поступок — это шаг в никуда, в пустоту; ведь никто не может с уверенностью сказать, что было бы, если бы… Было бы лучше или хуже, легче или тяжелее… Кто знает…
И что теперь толку утешать саму себя и представлять, что ты стоишь у меня за спиной и читаешь эти строчки! Даже если это и так (на что я очень надеюсь, потому что больше мне все равно надеяться не на что!), мои слова ничего не изменят… Если бы они были сказаны вчера, они могли бы что-то изменить, а теперь? Я боюсь это произнести — может, уже поздно… Да, Робби, я понимаю, что должна была сказать это намного раньше, но и ты меня пойми — ты был очень закрытым человеком, никого никогда к себе не подпускал, и просто не смогла решиться. Всегда в голове крутились малодушные мыслишки — что ты скажешь, да как посмотришь, да что подумаешь, да как это будет выглядеть… Оказывается, для откровенности тоже нужно мужество, и у меня его не хватило…
Да, я знаю, что ты женат. Но сейчас… Сейчас это для меня не важно. Так хочется обнять тебя, прижать к себе, чтобы ты хоть на несколько секунд забыл об этом кошмаре, в который превратилась наша жизнь. Теперь ты без сознания лежишь на кровати, а мне остается только лить слезы над твоим дневником и писать бессмысленные слова, которые ты должен был услышать вчера… Когда примчался Линас с Доктором, меня выгнали из комнаты — дескать, ничем помочь я всё равно не могу, а плакать и в другой комнате можно, нечего себе и другим душу рвать… Левке-то проще — когда все только началось, он лег тебе на ноги, вцепился всеми когтями в камуфляж, уткнулся носом в колени и замер. Кажется, за всё время он даже не шевельнулся, только прижимался к тебе, словно пытался прикрыть собой… Никакими силами его не отдерешь! Да никто Левку отдирать и не собирался — не до него сейчас; лежит на одном месте, под ногами не крутится — и ладно! А если бы я тогда обняла тебя и уткнулась носом в шею, это что-нибудь изменило бы?! Жаль, нет у меня таких когтей, как у Левки, вцепиться не могу — намертво, чтобы не отодрали…
Айвар. 17 апреля, утро
Ночью я так и не заснул — ворочался с боку на бок, вставал, курил одну за другой. До двух часов просидел рядом с Робертом, потом меня сменил Альгис — мол, ему всё равно не спится, да и годы уже не те, чтобы их на сон тратить. Поднялся на второй этаж, к себе в комнату. Думал, что только до подушки доберусь — и выключусь. Ни черта подобного, хоть баранов считай! Так и промучался до самого рассвета. Когда начало светать, вышел на веранду, закурил, и вот тут меня и накрыло, словно волной… Вдруг стало страшно. По-настоящему страшно. Представил, что вчера всё могло закончиться по-другому, и даже скулы судорогой свело. Это что, усмехнуться пытаюсь? Ну-ну… Увидел бы кто-нибудь — испугался; больше на оскал похоже.
Обрывки мыслей, эмоций. Не отпускает. Противное это чувство — постоянное напряжение. Словно внутри не позвоночник, а струна, тронь — звенеть начну. Или порвусь? Нет, этого не будет… Не сейчас. У Робки тоже крышу сносит, сам на неприятности нарывается, словно сознательно смерти ищет. Сознательно, несознательно — дело темное, не узнаешь! И главное, причина мне непонятна, ведь за семьёй ехать надо, а он тут концерты, мля, устраивает… по заявкам. Аста на глазах чахнет, забьётся в угол и сидит как мышь, не шелохнётся. Плакала бы лучше, эмоции выплескивала! Что за народ — всё в себе держат. Вчера, когда Роберта из машины доставали, она кричала и рвалась так, что Альгис еле удержал. Кто бы мог подумать… Да что с ними, обоими, делать-то было — за шиворот, друг к другу тащить?! Теперь, конечно, не потащишь — у Робби контузия плюс одно серьезное ранение и два легких, по касательной задело. Док утверждает, что за две-три недели Робби поправится. Не знаю, я не медик, но что-то уж больно быстро… Хотя в нас вирус, да. С ним, по Лёшкиным словам, заживление идет быстрее. Ну, будем надеться, что он прав. Вторая головная боль — Каролис. Надо будет съездить к нему, только чувствую, что поздно, нет там уже никого. В живых, я имею в виду. Если ребятки искали, а они искать умеют, то ближайший к базе хутор проверят обязательно. С толком и расстановкой. А если найдут, то… Да и Виду будет жалко, бабка была неплохая. Хотя почему была? Может, ещё выжили… Нет, голову даю, что нет там уже никого. Но ехать надо. Кстати, а на чём — машины-то нет, из неё такой дуршлаг получился, и как меня не зацепило?! Надо будет с Колей утром переговорить и рвануть с ним в Каунас, машину поискать; пока погода плохая, зомби на улицах меньше будет. Надо что-нибудь дизельное и попроще, нам на Украину ехать придётся, а механики из нас с Робертом хреновые; как в анекдоте — только окна протереть и колёса попинать. Чёрт, как плохо! Мы всегда делили проблемы на двоих, а сейчас? Сейчас и поговорить не с кем. Асту лучше вообще не трогать. Альгис — мужик конечно, правильный, но исполнитель, не более. Николай? Да, он может принимать решения, не боится ответственности, инициативы хоть отбавляй. Но чужой он для меня. Остальные вообще не в счет — балласт. Полезный, в плане хозяйства, но балласт.
Аста. 17 апреля, утро
Оказалось, что я заснула прямо за столом, положив голову на дневник, а Айвар ночью перенес меня на диван и накрыл пледом, чтобы я смогла хоть немного выспаться. Открыв глаза, я увидела, что он сидит за столом и ворошит исписанные листы.
— Извини, я тут прочитал то, что ты вчера написала, — он выглядел немного смущенным. — Подумал, раз не спрятала, значит, не такой уж и секрет. Это ведь Робкин ежедневник?
— Брось извиняться, Айвар, — я только рукой махнула. — Какие секреты. Да, это его записи, нашла в разгрузке, когда вчера раздевали.
— Я собственно, и не собирался читать, — продолжал Айвар. — Но зацепился взглядом за первую страницу, его почерк узнал и не заметил, как втянулся. А там и твои записи прочитал, на автомате. Дура ты Аста, — он посмотрел на меня и повторил, — дура.
Потом Айвар подошел к окну, с минуту помолчал и, то ли извиняясь, то ли констатируя факт, глухо произнес: — Нервы ни к черту…
— Ничего, — вздохнула я. — Я всё понимаю…
Некоторое время мы молчали, но наконец я решилась и негромко спросила:
— Айвар, раз уж ты всё прочитал… Ты думаешь, что это что-нибудь изменило?
— Не знаю, — жестко ответил Айвар. — Изредка кажется, что в нашей жизни изменений быть вообще не может, не тот расклад. «Их восемь — нас двое. Расклад перед боем не наш, но мы будем играть» — процитировал он чьи-то стихи и отошёл от окна. Зачем-то поворошил исписанные страницы, потом развернул стул, сел и посмотрел на меня.
