Максим Марух - Люди желтых плащей
Ужас окончательно завладевает мной, и я плотно стискиваю зубы, чтобы не закричать.
Тяну за рукав брата. Тот оборачивается:
– Что?
В свете вспышки телефона он выглядит особенно болезненно. Худой, взмокший, волосы дыбом. На бледном, как у привидения, лице два больших чёрных глаза.
Я молчу. Наверное, стоит попрощаться.
Но у меня нет сил даже на это. Возможно, так лучше. Если я найду их – это будет последнее, что я сделаю. Признание поражения – последний гвоздь в крышку гроба надежды.
Все молчат. Никто не хочет начинать обсуждение. Нам нечего предложить, у нас нет идей и энергии для их осуществления. Только животный отупляющий страх, пригвоздивший наши задницы к бетонному полу ангара.
Надо попытаться найти другой выход наружу. Я устанавливаю дробовик прикладом в пол и, опираясь на него, пытаюсь встать, но с криком падаю обратно. Боль простреливает левую руку от кончиков пальцев до плеча.
Все озабоченно смотрят на меня.
– Сломал пару пальцев, когда бежали, – поясняю я.
Надо мной возникает округлая фигура Евы, подсвечиваемая вспышкой телефона.
– Дай посмотрю.
Протягиваю ей руку. Она внимательно осматривает мои распухшие пальцы.
– Надо наложить повязку.
Болит жутко. В пылу боя я почти не замечал этого и умудрялся держаться за цевье и перезаряжать оружие. Удивительна способность человеческого организма мобилизоваться в минуты смертельной опасности. Ни боли, ни мыслей о неминуемой кончине. Всегда бы так…
– Ты врач, что ли?
Ева смотрит на меня исподлобья:
– Не выпендривайся.
Она извлекает из сумки аптечку, прихваченную из дома на Таганрогской, и достаёт рулон бинта.
– Не дёргай рукой. Сейчас будет больно.
Я стискиваю зубы, пытаясь стоически терпеть боль, но очень скоро не выдерживаю и начинаю мычать. Потом перехожу на тихий свистящий мат.
Наконец, с перевязкой покончено. Четыре пальца плотно стянуты бинтом, несколько раз Ева обмотала большой палец для жёсткости – получилась эдакая варежка.
– Старайся поменьше шевелить пальцами.
– Ну, это уж как получится.
Мы молчим. Слева Михась, Женя и Виталик вполголоса что-то обсуждают. Лилит показывает Артёму нечто забавное на своём телефоне – тот вяло улыбается. Ваня извлёк из сумки со съестными припасами палку колбасы и теперь жуёт. Саша сидит у стенки, отстранённо уставившись в одну точку.
Каждый из нас прячется в свою раковину.
– Ты вроде собиралась распрощаться с нами, когда покинем город, – напоминаю Еве.
– Так и будет. Когда отсюда выберемся.
Я выдерживаю паузу:
– Думаешь, выберемся?
Ева встряхивает копной каштановых волос:
– Не знаю. Переждём бомбёжку, а там видно будет.
– Ты правда считаешь, что бомбы пройдут мимо? Мы же в самом центре «прокажённого» стада. На нас хоть мишень рисуй…
– Знаю! – перебивает Ева. – Чего ты хочешь? Чтобы я заплакала? Чтобы начала молиться?
Я и сам не знаю, чего хочу. Наверное, мне просто нужно выплеснуть на кого-то весь свой ужас, всю свою злость. А Ева – очень подходящий кандидат.
– Боишься? – вдруг спрашивает она.
Я показываю ей невидимую монетку, зажатую между большим и указательным пальцами:
– Вот настолечко…
Ева скептически смотрит на меня.
– Шутишь? – говорю я. – Да я бы обделался от страха, если бы было чем!
Она нервно улыбается:
– Я тоже вся как на иголках. Надо что-то делать. Нельзя просто так сидеть.
Она права. Бездействие убивает. Если не физически, то морально. Большинство приговорённых к смерти мучит не сам факт казни, а её ожидание.
– Пойдём, – говорю я. – Поищем запасной выход.
Мы встаём и, подсвечивая фонариками (я позаимствовал телефон у Артёма), отправляемся на поиски.
19:15
Мы шагаем по тёмному ангару, обходя сидящих на полу людей. Из темноты на нас смотрят белёсые встревоженные лица, горящие глаза, слышится шёпот и бормотание. Люди жмутся друг к другу, подтягивают ноги. Женщины прижимают к груди детей, испуганно поглядывая на наши с Евой карабины.
Они не доверяют нам. Боятся. Новый постапокалиптический мир приучил их к осторожности, приучил быть готовыми к любому удару, особенно исподтишка. Приучил ждать в первую очередь не помощи, а требования помочь.
Мы доходим до противоположного конца ангара. Вокруг царит кромешный мрак. Беженцев здесь нет, только в дальнем углу слышится какое-то движение. Вскоре я понимаю, что звук исходит с улицы: кто-то ходит вокруг ангара с другой стороны. Вдоль стены тянутся стеллажи с товаром, длинные распиловочные столы с маятниковыми пилами и инструментами. Под ногами хрустит крошево металлической стружки. Мы в производственном отделе.
– Это сборочный цех, – говорю я. – Давай поищем какой-нибудь служебный выход.
Ева кивает и, подсвечивая светодиодной вспышкой, отправляется исследовать левую часть помещения. Я иду направо. Из темноты выплывают очертания длинных столов, заваленных металлическими обрезками и наполовину собранными деталями, поддоны с заготовками, рассыпанные по полу трубы и профиля. Я старательно перешагиваю через завалы металлического мусора, останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы изучить стену за стеллажами. Вдруг где-то там за ними есть дверь, которой давно не пользуются?
В одну из таких остановок, почти у самого конца ангара, я наступаю на что-то округлое, похожее на длинный стержень. Нога уезжает вперёд, и я почти сажусь на шпагат. Трещат по швам джинсы, а вместе с ними и сухожилия. Я с грохотом опрокидываюсь на бок, пересчитывая рёбрами железки, покрывающие пол.
– Твою мать!
– Макс! – зовёт Ева. – Ты в порядке?
Она бежит ко мне.
– Нет… Я не в порядке.
На зубах хрустит стальная стружка. Я здорово приложился виском о что-то твёрдое. Валяюсь на земле, созерцая пол. В полуметре от меня в пятне диодного света лежит телефон. Вставать совсем не хочется. Сейчас бы заснуть…
Надо мной останавливается Ева.
– Ты чего разлёгся? Сломал что-нибудь?
– Не знаю… ещё не проверял.
– Давай, поднимайся.
Она наклоняется, чтобы помочь.
– Добей меня, и уходите. Да шучу я, шучу… убери руки, я сам.
Она берёт меня за локоть и тянет вверх, но вдруг останавливается:
– Что это там?
– Где?
– Вон там, – она указывает на пятно света вокруг телефона. – Видишь? Ручка.
Мне удаётся сесть, и теперь я тоже вижу: к полу, недалеко от того места, где я уронил телефон, привинчена дверная ручка.
– Там люк, – говорю я.
Подползаю ближе и сметаю с пола металлическую стружку и обрезки. Скоро из-под слоя мусора вырисовывается квадратная крышка люка около метра в поперечнике.
– Это ты удачно упал… – замечает Ева.
Я поднимаю крышку.
Под нами квадрат непроглядно-чёрной бездны.
– Сомневаюсь, что это подземный лаз наружу. Скорее, какое-то хозяйственное помещение.
– Ну, тогда нам от него мало толку.
Я не успеваю возразить. Внезапно всё вокруг стихает, словно люди в ангаре разом испарились… а потом по земле прокатывается вибрирующая волна, сопровождаемая гулким эхом.
Город начали бомбить.
19:20
Первые звуки бомбёжки доносится до нас издалека. Это не единичные разрывы – землю сотрясает связный хор множества снарядов, как если бы с неба обрушился метеоритный дождь. С каждым ударом внутренности ангара звенят тонким металлическим звоном, я чувствую, как подпрыгивает на полу железная стружка. Стены гудят так, словно вот-вот рухнут.
Целую минуту люди сознают случившееся. Потом начинается паника.
19:21
В одно мгновение ангар заполняется человеческими воплями, за которыми не слышно звуков бомбёжки. Мы с Евой бежим через ожившую, кишащую людьми темноту. Одной рукой я держу Еву за локоть, чтобы не потерять в суматохе, другой прикрываю лицо от десятков кулаков и ладоней, норовящих выколоть глаз или выбить зуб.
У ворот в ангар столпотворение. Люди рвутся наружу, обезумев от ужаса, точно неконтролируемое стадо, спугнутое хищниками. Снаружи в ворота по-прежнему бьются «прокажённые», но это уже никого не волнует – точно так же жильцы горящего дома выпрыгивают из окон, выбирая из двух зол меньшее.
Мы находим своих там, где и оставили. Теперь все на ногах. Темнота моргает десятками светодиодных лампочек, дышит распаренными телами многолюдной толпы. Для полного сходства с ночным клубом не хватает только музыки.
Хватаю за руки Витоса и Ваню:
– Пошли за нами! Быстрее! Быстрее!
Ева тащит девчонок. Я толкаю в спину Арта и Михася.
– За нами! Пошли!
Справа от меня появляется Женя:
– Куда мы идём?
Взрывы нарастают, приближаются. Весь ангар ходит ходуном. Что-то сыплется с потолка, тонким слоем оседая на голове и плечах. Облизываю губы – пыль.
Мы пробиваемся сквозь стремнину плотного людского потока, который движется нам навстречу. Это сложно – проникнуть вглубь ангара, в то время как остальные пытаются его покинуть.
