Михаил Белозеров - Марсианский стройбат (Войны Марса)
– А ну стой! – крикнул Абагар и бросился вдогонку.
Вначале они бежали вверх по склону к красной стене, и Дёма быстро понял, что не может тягаться с Абагаром, поэтому он развернулся и понёсся вниз по одной из многочисленных тропинок, вьющихся среди угольных «деревьев».
В одно мгновение они очутились у подножья холма, на котором стояли древние кирпичные стены, и побежали вглубь нижней части города. Причём, если на склоне второй младший брат опережал старшего, то на равнине тот стал его потихоньку нагонять.
Пару раз второй младший брат, пользуясь малым ростом и щуплым сложением, пролезал через такие щели и дыры, что Абагар не мог последовать за ним. Но так как Абагар знал все ходы и выходы, то все уловки второго младшего брата ни к чему не приводили. Второй младший брат стал уставать. А Абагар знай себе уже дышал почти в затылок.
– Куда?! Куда?! – заорали из окопов. – Взорвётся!!!
Но у Дёмы в ушах так свистел ветер, что он ничего не слышал. Он выскочил на мост Езекая. Дальше бежать было некуда. Не сигать же в реку, где водились монстры с зубастыми пастями? Дёма на мгновение замер. Перед ним лежала запретная часть города, куда гоблины отродясь не совались. Старики рассказывали, что те, кто ходили туда, не возвращались. Наверное второй младший брат рискнул бы и спрятался в развалинах слева от памятника Езекая, да вдруг увидел, как из-за домов появляются крикуны. К тому же патрон в кармане то ли от бега, то ли от трения о штанину так нагрелся, что стал жечь ногу. Как ни жалко было расставаться с заветным трофеем, но деваться было некуда. Второй младший брат взял и бросил патрон в реку – как раз под злополучный мост.
Бояться теперь было нечего, и второй младший брат пошёл навстречу Абагару, показывая, что патрона у него больше нет. Он тут же заработал от Абагара подзатыльник, и они побежали подальше от моста, тем более что на них уже вовсю орали бойцы из окопов.
– Козлы! Вонючки! Гоблины серожопые, сейчас рванёт!!!
Легкий дымок от бикфордова шнура струился над мостом. Но мост Езекая всё не взрывался и не взрывался. Сержант Денис Бурко от переживаний искусал себе все руки. Я ведь и тройное дублирование сделал, в отчаянии думал он, глядя на проклятый мост, и где надо дополнительно связал суровой ниткой. Прошли все сроки, а мост стоял целехонек. На площадь несмело выкатывались танки, хищно поводя пушками-хоботами. Всё, понял Бурко. Сбылись мои самые мрачные предчувствия. Брошу пить на всю оставшуюся жизнь, если… если… если, конечно, живым останусь, и побежал в кочегарку. Пора было подумать о душе. Убегу на базу и там спрячусь! – решил Денис Бурко.
Со стороны окопов раздалось пару пулеметных очередей, да над головами крикунов пролетело пару реактивных гранат, которые не нашли цели. Крикунов было слишком много. Они заполнили набережную по обе стороны от моста.
– Ого… – с беспокойством пробормотал Мамиконов.
– Драпать пора, – высказал здравую мысль Толян Петров, поводя дулом ПКМа, но не решаясь стрелять.
Полковник Бастрыкин видел со своёго командного пункта всю картину. Защитники моста побежали. Он понял, почему: не было привычных улиц и надежных стен, за которыми можно было спрятаться. Да и мост стоял целехонек. Где этот раздолбай сержант со своей взрывчаткой!
А сержант Денис Бурко, пробегая мимо своёго подразделения и Абагара, который сидел со вторым братом на холодильнике и держал СВТ-40 в руках, вдруг остановился.
– А ну… – вдруг озарило его. – Давай винтовку!
Мимо в сторону знакомого подземелья промелькнули Мамиконов, Толян Петров и Турес. За ними, бренча оружием, – все остальные.
– Привет, гоблинам! – крикнул кто-то, хохотнув.
В наступившей тишине Бурко посмотрел на своих бойцов и спросил:
– А вы чего не бежите?
– А мы со своим командиром… – вразнобой ответили они.
– Так… понятно… – отреагировал Бурко. – А ну живо отсюда!
Ему вдруг стало стыдно и одновременно в нём проснулось то упорство, которое свойственно русским в трудные ситуации.
Была слышно, как танки взбираются на мост, опасаясь ловушек. Они привыкли что их жгли реактивными гранатами и взрывали пластитовыми шашками, а ещё их уничтожали чистой энергией боевых посохов. Но боевых посохов было слишком мало, чтобы переломить ситуацию.
– Уходите! – приказал Бурко. – Я виноват, я за всё и отвечу!
В нём проснулось такое отчаяние, что он готов был тотчас умереть.
– Мы с тобой, командир!
Целую секунду Бурко смотрел на гоблинов и едва не расчувствовался.
– Ну если вы со мной, хватайте холодильник и вперёд.
Они выскочили из кочегарки. Танки уже перебрались через мост и растекались по предместью. От кочегарки их отделяло метров двести пятьдесят. На мост ступили крикуны, радуясь лёгкой победе.
– Сейчас мы вас, сейчас… – пробормотал Бурко досылая патрон к патронник.
Он не успел даже прицелиться, неожиданно река вместе с мостом поднялись в воздух. Всё это, как в кино, повисело несколько мгновений в воздухе, а потом с оглушительным грохотом рухнуло, превратившись в столб воды и клубы пыли. Танки, пересекшие мост и уцелевшие после взрыва, замерли в испуге.
Неужели это я выстрели?! – опешил сержант Бурко, клацая затвором СВТ-40. Нет! Патрон как был в патроннике, так и остался там.
Полковник, для которого всё было кончено и который решал, застрелиться, чтобы не попасть в плен крикунам, с удовлетворением произнёс:
– Ну вот… наконец-то!
Однако к его удивлению, взрыв был такой огромной силы, что здание в которой он находился, зашаталось, как при землетрясении. Где-то на верхних этажах вылетели остатки стекол. Соседнее здание, находящееся ниже по склону, сложилось, как карточный домик, а колесо обозрения парке вдруг стало крутиться. Два соседних моста, находящиеся больше чем в километре друг от другу, словно нехотя надломились и сползли в реку.
– Афанасий Петрович! Афанасий Петрович! – с перепугу закричал капитан Чернаков.
Полковник и сам сообразил, что пластит такой силой не обладает. Что-то здесь было не то. Что-то пошло по другому сценарию. Может быть, даже по счастливому. Полковник глядел во все глаза и не верил глазам, самому себе и своей удаче.
Второй взрыв, не менее сильный, чем первый, произошел – прямо в толпе крикунов, который столпились на набережной и на прилегающих к мосту улица. Бах!!! Памятник Езекая испарился вместе крикунами и танками. Бах!!! Обрушил церковь с покосившимся куполом. Рухнули три высотки на набережной. По реке побежали волны. Нижнюю часть города стало затапливать. Бах!!! Рвануло там, где и не должно было, где обычно сидело чёрное облако. И в конце концов раздались ещё два взрыва. Нижнюю часть города, как на картинке, наконец заволокло дымом и нечего не стало видно до самого горизонта.
– Товарищ полковник! Товарищ полковник! – заорал счастливый капитан Чернаков. – Бегут гады, бегут!
Пыл немного рассеялась, и полковник с удовлетворением увидел, что река полна трупов крикунов.
– Узнай, кто это сделал?! – грозно велел полковник.
– Уже узнал. Сержант Денис Бурко!
– Представить молодца к высшей государственной награде, – сказал полковник.
– Это к какой? – на всякий случай спросил капитан, чтобы не обмишуриться.
– К Герою России!
Глава 10
Предательство
Сергей проснулся от землетрясения. Пол под ним пару раз основательно подпрыгнул, а потом трясся мелкой дрожью ещё минуты две.
– Здесь так часто бывает… – пробормотал врач Давыдов, переворачиваясь на другой бок. – Не обращая внимания…
– Однако утро наступило… – отозвался Сергей и сел, нервно озираясь на стены.
Действительно, лучи солнца косо бил прямо сквозь узорчатую решетку окна. Это ж каким надо быть мастером, чтобы такое вырезать из камня, удивился Сергей, с тоской оглядываясь по сторонам. Комната была большой, неправильной формы, с неровным, покатым полом. Белый цвет известняка делал её просторной. Давыдов и Андрей Лобастовым спали на циновке, укрывшись большим атласным одеялом. Жора Генацаревский скорчился в три погибели у них в ногах. Вчера он так и не дополз до спального места. Шлем у него был откинут, и поэтому РС не работал. Вовка Жуков отсутствовал. Он и вчера делал поползновения в сторону местной красавицы в красном одеянии. Если мураны набьют ему морду, то так тому и быть, подумал Сергей, и ему захотелось пить. Во рту было сухо, как в пустыне Сахара. Вчера Пашка Марфин нашёл повод, чтобы строить грандиозную попойку. Происходило это на огромной скале с открытой площадкой, возвышающейся над рекой. Сергей помнил, что вначале они пили пиво, и надо сказать неплохое, а потом традиционно перешли на самогон, потом лакировали какой-то пахучей бражкой. Что было дальше, Сергей плохо помнил. Он где-то бродил. С кем-то разговаривал. Его тошнило, и кажется, пару раз вырвало. В результате он отравился. Голова казалась чугунной, а животе поселился кирпич. Сказалось скудное питание и нервотрепка последний дней. Сергей помнил, что они куда-то, зачем-то ходили в обнимку то с белыми муранами, то со страшненькими гоблинами. Помнил, что пытался петь с ними песни и учил своим песням. Помнил, что было страшно весело, шумно и дружелюбно. Помнил, что даже кому-то клялся в вечной дружбе. Марфин то и дело кричал: «Абалбеть можно!» и требовал, чтобы всем без разбору наливали, и добился-таки своёго. Гоблины валялись штабелями вперемешку с белыми муранами. Хорошо ещё хоть никто не выпал через перила в реку. Или всё же выпал? – что-то такое с трудом припоминал Сергей. Точно, кого-то вылавливали рыбаки. А вот как он добрался сюда, в опочивальню, Сергей, хоть убей, не помнил. Давно он так не напивался. Последний раз это было за неделю до отлета на Марс. Значит, больше года, подумал он. Давно, словно в другой жизни.
