Юрий Корчевский - Сторожевой полк. Княжий суд
– Это по какому такому праву? – визгливо закричал неизвестный.
– Лазутчика ищем. По описанию на тебя похож, – объяснил я. – Ежели найдем чего – вздернем вон на том дереве!
– Нету у меня ничего, – загундосил он.
– Тогда и бояться тебе нечего. Ищите.
Дружинники стянули мужика с коня и шустро его обыскали.
– Нету у него писулек, воевода! – растерянно развел руками старший.
– Быть такого не может. Ну-ка, друг любезный, сними сапоги!
– Не буду, и ты мне не указ. Воинами своими командуй!
Однако воины слушать его не стали, повалили на землю и стянули сапоги. Старший сунул руку в голенище.
– Кажись, есть чего-то.
И вытащил на свет божий сложенный вчетверо лист.
Рванулся мужик, хотел выхватить бумагу, да воин сзади огрел его по голове плетью.
– Сиди, смерд!
Я взял пованивавшую портянками бумагу и развернул. «Доброго здоровьичка, любезный боярин. К тебе с нижайшим поклоном – родственник. Довожу сим, что интересное тебе лицо отбыл сегодня в Первопрестольную». Ни подписи, ни имен. Но кто нужно, поймет. Гладко бумага составлена. Сведения есть, а не прищучишь.
Я подступился к мужику. Он с нескрываемым страхом ждал своей участи.
– Лазутчик? – грозно нахмурил я брови.
– Что ты, что ты, воевода-батюшка! Какой из меня лазутчик? Истопник я в управе городской. Нешто ты меня ранее не видел? Петром меня звать.
Я всмотрелся в мужичка. Нет, лицо незнакомое. Может, и встречал когда, но не княжеское это дело – истопников, людей подлого сословия, в лицо знать.
– Отвечай немедля, куда письмо везешь?
– В Москву, к родне.
– Или признаешься, или повешу.
Дружинники многозначительно поглядели на березу по соседству.
– Ей-богу, в Москву! – юлил Петр.
– Ты думаешь, я поверю, что у истопника в управе может быть такой хороший верховой конь? Тягловая кляча, тебе, может быть, и по плечу, но только не верховой конь. Он стоит больше, чем твое жалованье за год.
– От родни достался, барин.
– Тогда почему письмо в сапоге держишь?
– Куды же мне его прятать?
– Сам писал?
– Нет, неграмотный я. Писарь в управе помог. Я ему сальца шматок за то принес.
– Юлишь, смерд! Хлопцы, вешайте его!
А сам подмигнул дружинникам. Те живо перебросили веревку через сук, свободный конец привязали к седлу лошади, поволокли незадачливого мужика к дереву и накинули ему петлю на шею.
– Рятуйте, люди добрые! – завопил мужик. – Что же это делается! Без вины смертию лютой казнят!
– Хватит блажить! Или говоришь правду – кому и от кого письмо вез, или сейчас с жизнью расстанешься. Со мной шутки плохи!
– Все скажу, отец-воевода! Все, как на духу, только пощади!
– Сказывай, да поспешай!
– Петлю с шеи пусть снимут – боязно мне, барин.
Я махнул ратникам рукой. Те сняли петлю с шеи, и теперь она качалась перед лицом истопника. Пусть болтается, это впечатляет. Своего рода метод давления.
– Письмо то – в Москву, высокому боярину, – выпалил Петр, косясь на свисающую веревку.
– Имя!
– Если скажу, он сам меня повесит.
– А ты не сказывай ему ничего. Мне все поведаешь, и я тебя отпущу. Ты письмецо боярину тому передашь, думаю, он ответ напишет. Вот ту бумагу ты мне в Коломне и покажешь. Всех дел-то – дать мне почитать. Уж очень я любопытный. И сам цел будешь.
– Я согласный, – закивал мужик головой.
– Говори.
– Бумага та писана уж не знаю кем, только мне ее наместник наш Шклядин самолично отдал.
– Что, раньше разве не возил?
– Было дело, три раза. И коня он же дал – из своей конюшни, и рубль в награду.
– Жалко, что не тридцать сребренников, Иуда. Кому в Москве вручить надо?
– В дом князя боярина Телепнева велено снести. Токмо не ему, а старшему дружиннику Митрофану.
Петр отвел от лица веревочную петлю.
– Ну так что, воевода-батюшка? – с надеждой смотрел он на меня.
– Забирай письмо, вези в Москву. Обо мне – ни слова. Прознает князь или Шклядин – не сносить тебе головы. А когда вернешься – допрежь меня найди, покажешь ответ – и тогда можешь идти к Гавриле, наместнику.
– Понял, понял, боярин. Все исполню в точности, не сумлевайся.
Я отдал ему бумагу. Петр сунул ее в сапог, обулся.
– Так я могу ехать?
– Проваливай с глаз долой!
Обрадованный Петр вскочил на лошадь, тронул поводья и долго еще оглядывался, одновременно не веря своему избавлению от смерти и опасаясь стрелы в спину.
Все, ждать больше некого. Не будет наместник посылать второго гонца.
Чтобы не вызвать подозрения у Шклядина, пришлось ехать в Охлопково. Не мог же я появиться в Коломне сразу после отъезда – наместник почувствует неладное.
Устроил себе маленький отдых в Охлопкове.
А на четвертый день к обеду снова уже был в давешней деревне. По моим расчетам, гонец должен был возвращаться сегодня.
Так и случилось.
Ближе к вечеру показался знакомый всадник. Завидев нас, он переменился в лице, остановился и спрыгнул с седла. Усевшись на землю, послушно стянул сапог, достал из-за голенища бумагу и с поклоном передал мне.
Интересно, что Телепнев Шклядину ответил?
Развернув лист, я прочитал: «Здоров твоими молитвами, чего и тебе желаю. А здоров ли знакомец наш? По слухам, в Коломне жарко – не приключилась ли с ним беда?»
Коротко, а не очень понятно. Я отдал бумагу Петру.
– Видишь, я тебя не задержал совсем. Ну, езжай к боярину, он уж заждался небось.
Петр поклонился, сунул бумагу обратно в сапог, натянул его на ногу, вскочил в седло и был таков. На все про все ушло от силы пять минут. Руку Телепнева я узнал – он писал. Почерк его я знаю по прежней у него службе – доводилось видеть.
Я не спеша двинулся в Коломну, за мной последовали дружинники. Что Иван хотел в записке Шклядину сообщить? Почему речь идет о моем здоровье? То, что речь обо мне, я нисколько не сомневался. Черт, не спросил у Петра – не передавал ли Телепнев, кроме письма, еще что-нибудь? На словах или узелок какой? Теперь уж поздно. И значит, надо удвоить бдительность. Раньше я без опаски один по Коломне ездил, теперь придется дружинников с собой брать для охраны. Телепнев не тот человек, чтобы пустые слова писать боярину. Они явно что-то затевают. Но что? Может, отравить хотят, яду подсыпать? Такое уже было, и я сомневаюсь, что князь повторит трюк. Хотя и полностью исключать этого тоже нельзя – с него станется. Могут арбалетчика на крышу сарайчика посадить. Дело нехитрое, это не из лука стрелять – там сноровка и опыт нужны, и стоит арбалет по сравнению с луком недорого – потом можно просто бросить. Стрельнул – и иди себе по улице. Наверняка у боярина уже есть в городе свои люди, по сравнению с которыми истопник – мелкая сошка и годен лишь для того, чтобы бумаги возить. Но ведь может быть человек для особых поручений – назовем его так. Знать бы, кто он…
Вот и Коломна.
Жил я пока в небольшой избе из вновь построенных, дожидаясь, пока достроят каменный дом в кремле. Завершат постройку крепости, возьмутся за арсенал, храм, дом воеводы – этот план я видел у итальянцев на бумаге.
Я отпер дверь, вытащил нож и обошел скромную избу. Нигде никого. Вещи на своих местах. Непохоже, что в доме побывал посторонний. Но с этого дня я, уходя, привязывал тонкую черную нитку к дверной ручке, а подходя, проверял – цела ли она. Замок амбарный на двери для умелого человека – не преграда. Он только с виду огромный да неприступный, а открыть его кривым гвоздем можно.
Прошла неделя, вторая, и, когда я уже несколько успокоился, вернувшись со службы, обнаружил: нитка на двери порвана!
Я сразу насторожился, достал пистолет и взвел курок. Вошел в избу и тихо обошел комнаты. Нигде никого нет. Но кто-то посещал без меня избу – в этом я был уверен. Порвана моя нитка, и еще – в избе присутствовал еле уловимый запах чужого человека.
Я проверил деньги – целы, кое-какие бумаги – не тронуты даже. Что за загадка? Ведь этот чужой зачем-то проникал в избу. Но зачем? Вдруг неизвестный приоткрыл раму, чтобы ночью влезть бесшумно? Я проверил окна – заперты.
Понять, зачем приходили, было решительно невозможно. Может – подбросили в укромное место записку или письмо, чтобы затем – якобы случайно – найти и обвинить меня в заговоре или предательстве? Скорее всего так. Но самому искать – муторно, воспользуюсь-ка я чудесным порошком.
Я проверил, заперта ли дверь, зажег свечу и бросил в пламя несколько крупинок чудесного порошка из кожаного мешочка, который постоянно носил с собой. Эх, тает запас!
Появилось облачко, затем в нем проступила внутренняя обстановка избы.
Вот закрывается дверь, от нее отходит человек. Так – кто это такой? Лицо явно незнакомое, одет – как служивый. Из писарей, что ли?
Он прячет за отворотом кафтана кожаный мешочек. Совсем непонятно – видение крутилось дальше.
Черт! Да он вытряхнул из мешочка змею! Я заметил, как она уползла под мой топчан. Затем в руках незнакомца появился лист бумаги. Он покрутил головой, явно выискивая, куда бы его пристроить. Ага, подходит к иконам в углу и сует бумагу за них, сложив вчетверо, а затем удаляется. На этом видение пропало – закончилось действие порошка.
