Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
Галины, засветила пленку.
Я остановился перед глухими воротами. Видимо, нужно постучаться…
Отколупнув ногой кусок обледенелого снега, я с размаху швырнул его в
ворота. Лед разлетелся на куски, словно разбилась хрустальная ваза. А ворота
оказались не такими уж и глухими. Скрипнув, отворилось окошко; заспанные глаза
уставились на меня.
-Че надо?
-На рождественские испытания.
Караульный откашлялся.
-А еще раньше ты не мог придти?
-Не понял?
-А тут и понимать не х… Приказа запускать мясо пока не было.
Окошко захлопнулось. Под мясом стрелок, надо полагать, разумел таких,
как я. Ну что ж, мясо так мясо.
Я присел на корточки напротив ворот: жаль, не из чего развести костер.
Достав из-за пазухи сухарь, принялся жевать без особого удовольствия, просто
чтобы убить время.
-Не пускают, братан?
Рыжеволосый мужик в форме стрелка остановился напротив меня. Надо
же, как тихо ходит, - даже снег не скрипнул! Я поднялся на ноги.
-Как видишь.
-Вот козлы, блин, - рыжий смачно харкнул в сторону ворот.
Этот мужик был сшит природой весьма добротно. Стрелковая одежка, коей
следовало бы быть на пару размеров больше, выразительно подчеркивала его
мускулатуру.
-Борис, - он протянул широкую руку.
Не знаю: то ли язык мой как-то не так повернулся, то ли само естество,
носящее имя «Андрей», отказалось становиться стрелком.
-Артур, - представился я.
И мне стало легче. Пусть будет так: этот незнакомец - Артур участвует в
испытании, возможно – становится стрелком, а Андрей вроде как ни при чем.
-Смотри-ка, еще трое, - сказал Борис. – Ну, теперь потянутся…
Он оказался прав: у ворот собралось человек тридцать. И – молчание,
волчьи взгляды: скоро мы будем рвать друг другу глотки… Знать имя того, кто
рвет тебе глотку, либо того, кому рвешь глотку ты – непозволительная роскошь.
Похоже, из всех нас так не считал лишь Борис.
Он заговаривал с каждым новоприбывшим, но в ответ получал
презрительное молчание.
-Во, народ, - поняв, что с этим народом словесной каши не сваришь, Борис
снова подошел ко мне. – Суровые, б…дь.
Я усмехнулся: а ты чего ждал?
-Такое впечатление, что их только из Джунглей пригнали. Дикари.
-В Джунглях не дикари, - не выдержал я. – В Джунглях – игроки, которым
Теплая Птица так же дорога, как и мародерам.
-Правда? – он явно обрадовался моей отзывчивости. – А я думал – там
одно зверье, вроде тварей.
Кстати, о зверье. В толпе перед воротами началось движение.
-Запускают? – вытянул шею Борис.
Толпа выплюнула хрипящий клубок. Перекатившись несколько раз по снегу,
он распался на две части – узкоглазого скуластого мужика, прячущего за пазуху
нож, и бородача с залитой кровью грудью. Ошмонав карманы убитого, победитель
спокойно занял свое место в толпе.
Похоже, этот инцидент послужил для кого-то знаком. Ворота отворились.
Толпа хлынула было внутрь, но тут же подалась назад под ударами прикладов.
Нас встречал отряд стрелков в полной боевой готовности. Невысокий седой
командир что-то кричал караульному. Наконец, он вспомнил о нас:
-Не толпиться. Запускать по одному! Куда ты прешь?
Командир вскинул пистолет и выстелил в голову особо нетерпеливому
претенденту.
Разом все успокоилось. Толпа растянулась в длинную цепочку, в самом
конце которой очутились мы с Борисом.
-Несправедливо, - недовольно пробурчал Борис. – Пришли первыми,
зайдем последними.
Как раз в это время стрелки за руки за ноги выносили убитого командиром
претендента. Тело с хрустом упало в сугроб.
-И умрем последними, - добавил Борис.
Я невольно засмеялся.
-Кому весело? – крикнул командир. Он даже привстал на цыпочки,
осматривая цепочку.
Я поспешил проглотить смех, совершенно здесь неуместный.
-Прости, братан, - Борис положил мне руку на плечо. Я сердито скинул ее.
Этот болтун доведет до могилы.
Цепочка стремительно уменьшалась. Один за другим претенденты
исчезали за воротами. Наконец, очередь дошла до Бориса. Он кивнул мне:
-Удачи, Артур.
-И тебе удачи.
Борис скрылся за спинами стрелков. Хороший малый, - Христо был бы рад
видеть его среди возрожденцев…
-Последний, что ли? – командир окинул меня нехорошим взглядом.
-Похоже, да.
-Входи.
За воротами были только стрелки, ни одного претендента.
Командир откашлялся и, запинаясь, прочел с желтого листа следующее:
- Согласно приказу 45в, подписанному лично Лорд-мэром, лицу, явившемуся
на Рожественские испытания, присваивается порядковый номер, в полном
соответствии с очередностью. Лицо, получившее номер, подпадает под
юрисдикцию Устава Армии Московской Резервации и обязано бережно хранить
номер, в случае утраты претендент подвергается каре по пункту 2 седьмого
параграфа Устава Наказаний.
Покончив с официозом, командир с видимым облегчением сунул бумагу в
карман.
-Тебе все понятно?
-Да.
-Отвечать «Так точно, офицер».
-Так точно, офицер.
-Ну, тогда, держи.
Офицер протянул мне металлический кружок с выбитой цифрой «32».
-Эй, - он обратился к стоящим навытяжку стрелкам. – Фомин и Сосо –
проводите его к особистам.
В интонации, с которой седой офицер произнес слово «особисты», я уловил
презрение, смешанное со страхом.
Два стрелка выскочили из строя.
-Ну, ты, шагом арш! – крикнул один из них – черноусый мордоворот, и
несильно ударил меня между лопатками прикладом АКМ.
Я послушно зашагал по плацу, а на душе скребли кошки – до чего же погано
по доброй воле соваться в пасть льва.
Из труб на крышах многочисленных деревянных бараков, поднимался
рыжеватый дым. За шаткими стенами слышались разговоры, ругань, крики.
Когда мы проходили мимо очередного барака, хлипкая дверь отворилась, и
в облаке пара на пороге возник обнаженный до пояса стрелок. Не спускаясь вниз,
прямо с крыльца, он принялся мочиться и, когда я приблизился, задел меня
желтой теплой струей. Конвоиры захохотали, я же усилием воли заставил себя
продолжить путь, стряхнув со щеки вонючие капли.
За бараками показалась гигантская статуя, смутно мне знакомая. Вернее,
не мне, а Андрею Островцеву. Два могучих тела, воздевшие в едином порыве
руки, с накрепко стиснутыми в кулаках рукоятками серпа и молота - не вырвешь,
не отнимешь - эти двое могли бы держать на руках небесный свод. Рабочий и
колхозница. Мужчина и женщина. Прямо как я и Марина.
Перед статуей - широкая площадка, на которой, уныло свесив лопасти,
дремали вертолеты.
Далеко впереди виднелся обломок Останкинской башни и щербатые
коробки многоэтажек.
Слева от меня расположилась каменная арка с шестью колоннами и
статуей. Опять-таки - мужчина и женщина, снова – воздетые к небу руки, но на
этот раз в них не серп и молот, а нечто похожее на веник. Прямо перед аркой
стояли стрелки, а за ней виднелись увенчанные звездами золотистые шпили.
Я свернул к арке.
-Куда?
Приклад врезался между лопатками.
-Направо топай.
А вот и тот самый барельеф, где фотографировались Островцев и его
жена! Бронзовая женщина как ни в чем ни бывало изучает какие-то схемы;
космонавт в шлеме и в шнурованных, похожих на мои, ботинках, поднимается по
ступеням к гигантской ракете. Вот только ракета никуда не летит – сломленная по
каменному шлейфу, она лежит неподалеку от постамента.
По ступенькам мы спустились к узкой решетчатой двери, рядом с которой
дежурил стрелок. Он посторонился, не обронив ни слова. Мы вошли. Просторная
зала освещена несколькими тусклыми лампочками, на каменном полу – обширные
лужи, подернутые ледком. Костюм космонавта, модель спутника, луноход, -
похоже на музей.
-Вон туда.
Конвоир подтолкнул меня к двери, сам же, как и его товарищ, остался в
холле.
Я замер на пороге небольшой комнаты, где за столом перед красным
абажуром сидели мужчина и женщина. Свет от лампы играл на черной коже их
плащей, на двух значках, пришпиленных к отворотам плащей, – бронзовых,
тяжелых значках: сомкнутая звериная челюсть держит букву «О».
-Проходите, товарищ, - сказал мужчина. У него был ласкающий голос и
открытый, добродушный взгляд. За окладистой бородой и усами не видно рта, но
казалось, что он улыбается.
-Меня зовут Глеб Пьяных, я капитан ОСОБи первого ранга, это – моя
помощница.
