Владислав Русанов - Полуденная буря
— Вот они! Вот они, разбойники! — выкрикнул прячущийся за стражу щуплый мужичок. — Душегубы отпетые! Вяжите их!
— Ты, паря, — быстро зашептал светлобородый веселин, перегнувшись через стол к Ергесу, — заваруха начнется — тикай! Мы их попридержим. Беги на тот берег. Ищи ватагу Живолома…
— Как же?..
— Не перебивай! — рыкнул Крыжак. Стражники начали сжимать кольцо.
Добрец прикинул на вес кружку, с недовольной гримасой поставил. Примерился к длинной — как раз на четверых — лавке.
— Всё бросай и беги, — заспешил речью Крыжак. — Он, Живолом, тебя по-королевски наградит. Обскажешь, что с нами приключилось…
— Крыжак, — позвал вполголоса Добрец.
Обшитые стальными пластинками на груди дублеты приблизились почти вплотную.
— Понял, паря? Беги. Запомни — Живолом! — Громко хекнув, Крыжак опрокинул стол. Стражники шарахнулись к дверям.
Добрец широко размахнулся скамьей. Пустое пространство вокруг веселинов увеличилось.
— Сдавайтесь по-доброму! — выкрикнул десятник стражи — усатый ардан, уже нагулявший к своим сорока годам от сытой жизни изрядное брюшко.
— Щас! — обнадежил его Крыжак, хватая левой рукой Ергеса за шкирку, как котенка, и отшвыривая его к черному ходу.
Бортник хотел юркнуть в низкую дверку, ведущую на кухню, но столкнулся с замешкавшимся в проходе харчевенником.
— Куда прешь? С разбойниками заодно? — зашипел хозяин, еще совсем недавно улыбавшийся при встрече.
— Пусти, дядька Горхан, пусти…
— Еще чего! Стража разберется!
— Сдавайтесь! — повторил стражник, опасаясь, впрочем, приближаться к веселинам.
— Да пошел ты на… — оскалился Крыжак, а Добрец повторно махнул скамьей.
— Держите воров! — надрывался ярко-рыжий ардан из-за спин.
— А ты, сука! Прикрыл пасть бы! — В пальцах Крыжака появился широкий нож. Откуда вытащил? Из-за голенища, не иначе. — А то сталью заткну.
Трое посетителей харчевни, невольные свидетели поимки разбойников, опасливо жались по углам, загодя прикрывая головы руками. Понимали — сейчас начнется свистопляска.
— Хватайте их, парни! — скомандовал десятник. — Можно ранеными, лишь бы живыми!
Жала глевий прянули вперед, целя в руки, ноги…
Добрец лихо отмахнул лавкой. Крыжак запустил в голову десятника пивной кружкой.
Стражники отскочили, но, понукаемые командиром, вновь бросились вперед. Древко одной из глевий сухо треснуло под ударом тяжелой доски. Сунувшийся сбоку ардан ойкнул — лезвие Крыжакова ножа прочертило кровавую полоску по его щеке.
Ергес повторил попытку прорваться прочь из зала. Ему даже удалось чуть потеснить Горхана, но тот руками и ногами расперся в дверном проеме, шипя сквозь зубы угрозы.
— Где ты, Вырвиглаз? — воскликнул Крыжак. Он, казалось, и не напугался ни капельки. Играя ножом, вовсю крутил головой, выглядывая, должно быть, того ардана, что навел стражников.
Добрец молчал по обыкновению. Только сипло выдыхал на каждый взмах скамьей. Стражники, коих охватил уже настоящий охотничий азарт, вились вокруг него, так и норовя коснуться железом.
— Ты, ты и ты, — крикнул опомнившийся десятник, пихая в плечи ближайших к себе воинов, — живо в обход, через кухню!
С утробным вскриком отлетел наиболее ретивый стражник, застыл на полу смятой тряпичной куклой.
Ловким тычком каблука Добрец обломал у самого лезвия еще одну глевию.
Трое, названные командиром, рванулись во двор.
Ергес понял, что сейчас последний путь к спасению будет отрезан, и со всего маху ударил харчевенника головой в живот.
Дух из Горхана вылетел со свистом, и они вдвоем кубарем выкатились из зала.
Последней запомнившейся бортнику картинкой был рыжий Вырвиглаз, крадущийся по придвинутому к стене столу. Из-под рыжих усов поблескивали оскаленные клыки, острие ножа мелькало в пальцах, устремляясь то к потолку, то к полу.
— Куда! Воровское семя! — заорал хозяин харчевни. — Держи!
Он попытался уцепиться за одежду Ергеса, но парень вскочил на ноги, для верности припечатав кулаком в распяленный криком рот. Слова Горхана захлебнулись бульканьем. Ергес перепрыгнул через него и, пробежав чадную, жаркую кухню, вырвался в промозглую сырость осеннего вечера.
Совсем рядом, в двух шагах, подбадривали друг друга окриками стражники. Ергес затаился за углом лабаза, а когда они скрылись в доме, одним прыжком махнул через плетень. И помчался к Ауд Мору, полной грудью втягивая стылый воздух.
Он не видел, как стражники киданули под ноги Добрецу вторую скамью. Веселин попытался ее перепрыгнуть, но зацепился носком сапога и упал. Тут же сверху навалились арданы, замелькали кулаки. Сбитого с ног лесного молодца били с усердием, вымещая обиду за первоначальный испуг.
Крыжак метнулся в кучу-малу, замахиваясь ножом. И тут ему на плечи котом-переростком, чудищем из северных дебрей — клыканом, слетел Вырвиглаз. Его клинок ударил дважды, почти без промежутка.
Веселин зарычал от боли, выгнулся, выплюнул на бороду кровяной пузырь:
— А-а, сука арданская!
Вырвиглаз пырнул еще раз. Оскалился страшно — стрыгай бы увидел, напугался. Опять замахнулся:
— Сдохни, мать твою через плетень…
Бросив нож, Крыжак с силой откинулся, падая навзничь, ударил ардана спиной о стену. Закинул руки назад, попробовал поймать Вырвиглаза за голову, чувствуя, как с каждой вытекающей капелькой крови уходит собственная жизнь.
Подскочивший пузатый десятник с размаху пнул веселина поддых. И второй раз, разбивая губы, по лицу.
Вырвиглаз вскочил — сгорбленный, нож острием вперед в опущенной почти до колена руке. Опасливо отшагнул от Крыжака.
Но тот уже не шевелился.
Избитого, но еще сопротивляющегося Добреца скрутили вчетвером, стягивая локти ремешком за спиной.
— Что ж ты, братка, — с трудом переводя дыхание, возмутился десятник, — сам говорил — живыми брать, живыми?
— Да хрена ли нам с двумя делать? И один сгодится, — махнул рукой Вырвиглаз, выпрямляясь. — Сопляка отпустили?
— А то!
— Вот это здорово. Теперь он нам главную добычу приведет. Самого Живолома.
— Чой-то я не пойму, братка, что он так тебе взнадобился?
— А не простая птица. Видал бы ты, как трейговский капитан его словить хотел. Да не сдюжил. А мы, братка, и сами с усами…
Вырвиглаз запрокинул голову и хрипло рассмеялся.
Глава 10
К нижнему течению Ауд Мора тенистые дубравы трегетренского левобережья сменяются степным привольем Повесья. Простор! Скачи где хочешь. Лишь не забывай объезжать широкие извилистые балки, заросшие непролазным терном и шиповником — гледом и шипшиной по-веселински. Да не влети со всего маху конем в скрывающиеся под сплошной желтовато-зеленой скатертью ряски старицы — дно вязкое, илистое. Да не нарвись на сурчиное поле. К слову сказать, сурков в Повесье тоже по-своему кличут — байбаками.
В том месте, где стая байбаков решила поселиться, скакуна лучше всего на шаг перевести. Не ровен час, провалится копыто на скаку, полетят кубарем через голову конь и всадник — добро, если шеи и один, и другой не сломят. А так — вольному воля. Отпускай поводья.
Но и ровной веселинскую степь никто не назовет. Просто язык не повернется. Холмы да буераки, пригорки и логи, обрывистые берега узких речек, притоков Отца Рек. И так — пока не встанут вблизи окоема горы Грива. Приземистые, пологие, заросшие грабняком, а ближе к вершинам и ельником. У их подножия и славный город Весеград приютился.
Обилие вольной земли — захотел, бери да распахивай — давало королевству Повесье силу и надежную уверенность в завтрашнем дне. Выпасаемый на изобильных травами лугах скот составлял гордость и основу воинской мощи. Ибо любимейшим животным был у веселинов конь. Даже молились здесь не Огню Небесному, как в Трегетрене, и не Пастырю Оленей, как в лесистом Ард'э'Клуэне, а Матери Коней.
Славные скакуны вырастали на сладких травах Повесья. Карие и серые в яблоках, вороные и гнедые, рыжие и буланые. Тонконогие, с крепкими маленькими копытами и длинными шеями. Сильные и неутомимые в походе. Понятливые и злые в бою. Старики утверждали, что ведут начало табуны от сидских скакунов, захваченных в бою еще в незапамятные времена Войны Обретения.
Веселины не прятали свое богатство от соседей. Торговали конями и с Трегетреном, и с Ард'э'Клуэном, в Приозерную империю табуны гоняли. По меньшей мере раньше, до Последней войны и запрета императора Луция на торговлю с северными королевствами. Но как ни пытались лошадники этих земель развести веселинскую породу у себя, им не удавалось. Не получалось, и всё тут. Нет, жеребцы исправно крыли маток. Те в урочный час приводили хорошеньких, здоровых жеребят. Молодняк подрастал, набирал силы и резвости. Но… Той силы, резвости, понятливости и преданности хозяину, что были в избытке у выросших в Повесье лошадей, их потомки, увидевшие свет в чужедальних краях, не получали. А веселины только посмеивались в бороды. Или секрет какой знали? Знали и никому не говорили. Или вовсе не было никакого секрета, а просто — трава, вода и воздух Повесья.
