Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 3
Только через девять дней — специальной группе Австрийского криминального бюро, Австро-Венгерского аналога североамериканского ФБР и германского гестапо — удалось получить доступ к месту происшествия. Место было основательно затоптано, нашлись ублюдки, которые начали растаскивать останки принявшего мученическую смерть Папы на сувениры (или на мощи, как средневековые рыцари держали в своих мечах частичку Гроба Господнего). Тем не менее, примерно через месяц — картину удалось восстановить.
Взрыв произошел не над землей — а под землей и был чрезвычайно мощным. Эксперты оценили его мощность в четыреста килограммов в тротиловом эквиваленте. Вывоз всех урн, мусорных баков, припаркованных машин не помог. Судя по всему — кто-то при ремонте, а может быть даже и при прокладке дороги, заложил взрывное устройство, несколько блоков с независимыми детонаторами, примерно в двадцати сантиметрах от поверхности дороги. Взрывное устройство было заложено «гусеницей», примерно по двадцать килограммов на метр, в два ряда. И сработало безукоризненно. Обнаружить его было практически невозможно, ни собаки, ни какие другие средства не помогли бы. Тот, кто закладывал его — знал о блокираторе радиосигнала и поэтому вывел провод от исполнительного механизма в один из домов — там, конечно, уже никого не было.
Папа Римский, по заключениям экспертов — погиб мгновенно. Его машина хоть и было бронированной — но выдержать подрыв фугаса такой мощности не могла бы даже самая тяжелая армейская бронемашина. От самой машины почти ничего не осталось, эксперты собирали ее буквально по кускам в ангаре на базе ВВС.
Сделать все это тайно было невозможно. Тем более — сделать сербам, подняв данный муниципалитета, венские следователи выяснили, что дорога ремонтировалась и не раз, заложить на одной из центральных улиц города бомбу такой мощности можно было только под видом ремонта дороги. Дело имело хорошие перспективы, вот только…
Правда уже никого не интересовала…
В этот же день, уже к вечеру — во многих местах Австро-Венгрии, особенно на Балканах — полыхнули массовые беспорядки. В тюрьмах начались бунты — хорватские заключенные, вооружившись всем, что под руку попадет, бросались на охрану, требуя пропустить их к сербам. Отряды граничар все как один собирались и уходили в карательные рейды на территорию с сербским населением — там местные жители готовили отпор. Вполне нормальные, «рукопожатые» в европейских столицах политические деятели Банства Хорватского выступали с предложениями вырезать всех сербов, от младенцев и до стариков везде, где до них можно дотянуться. Все это — говорилось под одобрительный рев толпы. В самом Аграме — сербов не было, но усташи начали врываться в отели, искать православных, чтобы убить. Кого-то — на самом деле убили. В аграмской гостинице зверски убили русских туристов, что послужило поводом к очередному обострению отношений и вводу в город армейских частей из Венгрии.
Произошедшее — в ватиканской историографии получило название «Катастрофа».
Согласно зловещему предзнаменованию ирландского монаха Малахии, предпоследним в череде римских пап должен был стать некто, названный у Малахии под девизом «Торжество оливковой ветви». Оливковая ветвь — издревле считалась символом мира, перемирия, в Ветхом завете голубь принес Ною именно оливковую ветвь от самого Господа, показав тем самым, что Господь больше не в гневе и грехи искуплены. Германский Папа, принявший имя Бенедикта — показал себя именно таким миротворцем, в первой же своей пастырской поездке бесстрашно выступив на стадионе и призвав два братских народа, сербский и хорватский — к прекращению кровопролития во имя Господа. И погиб — через полчаса на аллее, названной в честь палача сербского народа, доктора Анте Павелича, окропив мостовую своей кровью…
На очередном конклаве кардиналов — впервые за три срока папства новым Папой был избран итальянец, Пьетро Антонио Салези ди Марентини, итальянский дворянин, викарный кардинал Рима. Про него — Малахией было сказано: а в конце времен на престол воссядет Петр Римлянин. При больших трудностях он будет пасти стадо свое. Потом — град на семи холмах будет разрушен, и Ужасный судья свершит суд над всеми людьми. Никого из кардиналов — пророчество не остановило.
Замки были сняты. Врата — открыты. Впереди — все силы ада.
08 июня 2014 года
Берлин
Тиргартенштрассе 4
В этот день, после нескольких дней дождя, размокших газонов и зонтов на тротуарах — впервые выглянуло солнце. Прохожие сняли плащи, спасавшие их от дождя, а юные берлинские фроляйн радовались новой возможности подарить городу свою красоту, молодость и свежесть. На медленно катящий по мостовой «Хорьх» с тонированными стеклами и с правительственными номерами — они глядели украдкой, кто с затаенным страхом, кто оценивающе. Вот только человеку, сидящему в «Хорьхе» до этих взглядов не было никакого дела. Он и со своей женщиной поссорился… не говоря уж о всем остальном.
Генерал-майор сил полиции, доктор Манфред Ирлмайер уже три дня был нервным и раздражительным, причем градус этой раздражительности отнюдь не становился ниже. Игра в Риме, игра во всем Средиземноморском регионе — была его детищем, его путеводной звездой, его талисманом. Она помогла ему вернуться в Берлин, занять ключевое в системе имперской безопасности место начальника Гестапо — и само понимание того, что что-то происходит не так, что кто-то приблизился к его схеме достаточно, чтобы помешать — приводило Ирлмайера в ярость. Это не давало ему спать, не давало покоя, не давало сосредоточиться на делах, отбросив все лишнее. Он знал: если ты не обращаешь внимания на проблему — рано или поздно она обратит внимание на тебя…
Вилла на Тиргартенштрассе 4 — удивительно, но в центре Берлина были виллы! — принадлежала ведомству Имперского уполномоченного по делам Африки, то есть человека, от которого во многом зависела карьера доктора Ирлмайера несколько лет назад. Но ней сейчас. Назначение Ирлмайера спутало берлинским игрокам все карты. Ирлмайер знал, что имперский уполномоченный, доктор Бах «приемлет за пазуху» говоря библейскими понятиями. Или берет взятки, говоря понятиями уголовного кодекса. Отлично понимая, что взятки берут все, и доктор Бах не самый жадный из взяточников — Ирлмайер, приняв гестапо, не принял никаких мер против Баха, но дал ему понять, что отныне его карьера имперского чиновника — в его, Ирлмайера, руках. Это дало ему возможность создать за счет ведомства Имперского уполномоченного по делам Африки еще один, запасной аналитический штаб, с небольшой, но опытной группой аналитиков и командой оперативников, причем размещенных на местах, в нужных точках. В условиях, когда на осуществление принятого решения остаются дни, а не часы — иметь своих людей, внедренных на местах чрезвычайно важно. В частности — именно эти люди провернули основную работу по контролируемому перевороту в Сомали. Расходы на их содержание были скрыты в гигантском «африканском» бюджете и доктор Бах никогда не вспоминал о «своих» агентах. Доктор Ирлмайер навещал штаб раз в три дня, когда была возможность, расписывал бумаги и сам решал, какую информацию передать Баху для легального использования…
Хорьх вкатился в причудливо оформленные чугуном ворота, прокатился по короткой, обсаженной регулярным кустарником дорожке и остановился на мощеной булыжником площадке. Доктор Ирлмайер взял портфель и вышел из машины, не сказав, на столько он здесь задержится. Это было свидетельством дурного настроения…
Начальником «команды 3» — так она проходила по отчетам — был старый и опытный доктор Вильгельм Панхе. Опытный экономист, в разведку он попал совершенно случайно — но проявил там себя как хороший аналитик и опытный организатор. Доктор Панхе был специалистом по переходным типам экономик, потому он помотался по африканским и латиноамериканским странам, знал местное чиновничество лучше, чем оно того хотело бы, мог самостоятельно делать очень прозорливые выводы и не боялся принимать решения. Дополнительным доводом в его пользу было то, что доктор Панхе был богат, разбогатев на спекуляциях Франкфуртской фондовой биржи. Для гражданских — это было минусом, они считали, чти имперский чиновник не должен использовать полученную информацию для личного обогащения. В глазах доктора Ирлмайера это было, безусловно, плюсом — он не доверял больным врачам, получившим ранение солдатам, преследуемым по закону юристам и бедным экономистам. В этом была своя сермяжная правда — если ты сам не богат, как ты можешь учить науке о скудости и богатстве других?
Когда Ирлмайер вошел в кабинет, доктор Панхе никак не поприветствовал его. Надев свои очки (минус семь) он увлеченно читал газету на испанском. Ирлмайер пригляделся — Эль Паис.
