Андрей Посняков - Крестоносец
Завязав знакомство, Ратников хаживал к нему каждый божий день, точнее говоря – вечер, и посиделки частенько заканчивались далеко за полночь. Нечай Анкудинович был довольно молод, даже чуть помладше Миши, чуть пониже, чуть поуже в плечах, но все же статен, приятен в обращении и красив лицом. Льняные волосы, ухоженная бородка, тщательно подобранная одежка – все из дорогих ромейских тканей, боярин был настоящий рыцарь. К тому же хорошо знал латынь и немецкий – тот его диалект, что был в ходу в Ливонии.
Всех доверенных ему пленников Нечай Анкудинович тотчас же взял «на слово» и, выпустив из узилища, пировал с ними каждый вечер. А когда приезжали с выкупом – часть откладывалась для князя, часть боярин оставлял себя в качестве, так сказать, комиссионных, а часть – и не маленькая – тут же пропивалась. Кроме самого Нечая и пленных рыцарей, за столом обычно сиживали его помощники, служилые суздальские люди, иногда – кто-нибудь из представителей псковских знатных родов и вот – Ратников, познакомившийся с боярином, можно сказать, чисто случайно. Правда, случайность эту пришлось тщательно готовить.
Надо сказать, Нечай Анкудинович оказался большим любителем певчих птиц, на той почве и познакомились на торгу – оказывается, Ратников тоже без птичек жить не может! Разговорились – Миша к этой беседе специально готовился, выспросил все про птичек у охотника Ермолая, уж, сколько успел, покуда тот не ушел в Новгород – и через некоторое время уже были друзьями. Ратников представился своеземцем из Заволочья, ну, а о подвигах его новый приятель был уже наслышан.
Кстати, Михаил очень рад был, когда князь Александр, после успешных переговоров с посольствами, присланными епископами Дерпта и Риги, отъехал таки в Новгород. А что ему тут было делать? Епископы извинились за вторжение, договорились обменяться пленными и оставить все границы земель, какие те были до 1240 года.
Михаил откровенно радовался, честно говоря – побаивался, что всплывет история с фон Оффенбахом. Нет, не всплыла. Может, не до того было, а может, стражники и все прочие ответственные люди погибли во время сражения. Скорее же всего, просто приняли искусно исполненную Ратниковым записку за подлинное распоряжение князя. А сам Александр о том и не спросил – дело ли ему до какого-то там крестоносца? Так вот и прокатило.
Да, еще одна новость была, из разряда не очень приятных – усадьба на Лодейной сгорела. Не одна, вместе с другими – соседними. Все ж таки правильно тогда Ратников предлагал каменную стенку поставить – брандмауэр. То ли немцы сожгли, то ли русские, то ли сам по себе начался пожар – запросто – только выгорело все дотла.
Так вот!
И оставался теперь у Ратникова с Максом один браслетик на пару. Да еще Лерка… Ничего – выбраться и с одним можно, только вот… Только вот, иметь бы еще один, на всякий случай – да уж теперь ладно…
Лерка… Анри де Сен-Клер, нормандский рыцарь, заявил, что его суженая обязательно явится за ним с выкупом – и в самое ближайшее время.
– А серебришко-то у нее есть? – качал головой Нечай Анкудинович.
– Для такого дела найдет, – граф де Сен-Клер – высокий красивый парень лет двадцати, кареглазый, с черными, как смоль, волосами, смеялся, по всей видимости, нисколечко не сомневаясь в кредитоспособности своей возлюбленной. – Пару лошадей продаст, да доспехи, да кое-что из оружия. Дело наживное!
Он любил петь, этот нормандец, аккомпанировал себе на лютне, которую приобрел уже здесь, в Пскове, у рижских или ревельских купцов. А боярин Нечай любил слушать не только птиц, но и песни, которых граф знал великое множество:
Под липой свежей,
У дубравы,
Где мы лежали с ней вдвоем,
Найдете вы все те же травы,
Лежат, примятые, ничком…
– Славно, славно, – боярин Нечай едва успевал мигать слугам, чтоб подливали бражки. – Вы настоящий миннезингер, господин де Сен-Клер!
– У нас их зовут трубадурами. Впрочем, этот сонет сочинил не я, а Вальтер фон дер Фогельвейде.
– А свое что-нибудь спойте, Анри! Ну, я вас прошу!
– Лучше расскажите о том, как встретили вашу озерную нимфу?
Ратников, как обычно, сидел тут же, рядом, по левую руку от графа… точнее сказать – от младшего сына графа.
– А что за нимфа? – Нечай Анкудинович оторвался от бражки и заинтересованно посмотрел на рыцаря.
– О, это очень романтическая история, – усмехнулся тот. – Неужели не слыхали?
– Да откуда же, граф?
– Что ж, извольте же, расскажу, – де Сен-Клер выглядел явно довольным, видать, нравилось ему рассказывать всем эту историю, особенно – свежим слушателям.
– Это случилось летом, в июле, когда жаркое солнце сверкало в нежно-палевом небе и пряно пахло травами, и сладким розовым клевером, а в кустах боярышника весело щебетали птицы.
– Какие птицы, сир? – воспользовавшись паузой, тут же поинтересовался боярин. – Соловей или, может, малиновка? А еще неплохо поют жаворонки…
– Не знаю, что и сказать! – Сен-Клер озадаченно хлопнул глазами. – Как-то не приходило в голову – какие именно птицы? Птицы и птицы… В общем, пели.
– Продолжайте, продолжайте, любезнейший граф, – махнул рукой Нечай Анкудинович. – Время есть – я только что отправил слугу за вином. Пока принесет… Ну? Что там дальше-то было с ним– фой?
– Пели птицы, – устремив затуманившийся взгляд куда-то в сторону, продолжал нормандец, – я с небольшим отрядом свернул на лесную дорожку, к бургу. Было жарко и пот застилал глаза, а поднятая копытами коней пыль висела, словно облако. Утомленные, мы решили сделать короткий привал. Пока кнехты поили лошадей в ближайшем ручье, я прогулялся по округе, любуясь цветами и бабочками, что порхали над зеленой травой. И тут же, рядом, увидел озеро… Оставив на берегу одежду, я погрузился в прохладные воды… и вдруг… я даже сначала не понял, что случилось? Какой-то странный звук… бумм! Брызги! И девичий крик… И вот она, озерная нимфа – красивая, как тысячи солнц – упала в мои объятья прямо с неба!
– С неба? Что, прямо так, в объятья, и упала, господин граф?
– Ну, не совсем, – рыцарь чуть смущенно улыбнулся. – Упала в озеро… начала кричать, барахтаться, тонуть… Я ее вытащил, осторожно вынес на берег… И не удержался, поцеловал в губы! Красавица пришла в себя и вдруг обняла меня с такой страстью, о которой поют трубадуры!
– А она была одета или… как бы…
– Он была нагою! То есть… не совсем нагою… но почти… Мне послал ее сам бог, девица… нет, уже почти дама – Элеонора, красавица, в честь которой я сложил мадригал! Хотите, прочту?
Красавица явилась с неба,
С волосами, цвета спелых снопов,
С очами, пылающими любовью…
Ратников не стал дальше слушать – поздновато было уже, пора бы и на боковую, вот прямо здесь, в боярских хоромах. Проверить, как там парни – их Миша с собой на эти пьянки не брал – рылом не вышли, в смысле – происхождением. Да и нечего с младых ногтей бражничать!
Только, прежде чем уйти, предупредил:
– Вы уж меня позовите, как дама Элеонора явится. Очень уж хочется на нее взглянуть!
– О, вы получите истинное наслаждение, сир!
Все ночь Мише снилась какая-то хрень: поющие соловьи, падающие с неба девчонки, единороги… Да, и еще – здоровенная белая обезьяна! Она сидела рядом и немилосердно трясла Ратникова за плечо.
– Пошла, пошла вон! – отбивался Михаил. – Обезьяна белая!
– Ладно вам обзываться-то, дядя Миша! – обиженно пробормотал Макс. – Лучше вставайте быстрей, тут такое!
– А? Что? – Ратников уселся на ложе и с минуту недоуменно хлопал глазами. Потом улыбнулся: – Ну и приснится же! Ты чего такой взъерошенный, Максюта? Случилось что?
– Случилось! Случилось! Конечно же, случилось! – Несмотря на такие слова, мальчишка вовсе не выглядел озабоченным. – Наконец-то вас разбудил… Там, во дворе – Размятникова!
– Какая еще Размятникова?
– Да Лерка же!
– Лерка?! Ах ты ж, черт…
Вскочив с ложа, Ратников быстро оделся и, сунув ноги в сапоги, выбежал во двор вслед за Максиком.
И тут же увидел ее… Лерку… Нет – даму Элео– нору!
Как видно, она только что слезла с белой, покрытой длинной цветастой попоной, лошади и теперь, в сопровождении двух дюжих парней в смешных узких штанишках-шоссах, шагала по двору в изумрудно-голубом приталенном платье, с золотым пояском на бедрах, с ожерельем на тонкой шее. Пышные волосы ее были забраны жемчужной сеткой, большие зеленые глаза сверкали, словно драгоценные камни. Да-а… чувства рыцаря можно было понять – такая могла влюбить в себя любого!
И что, эта красивая молодая девушка – Размятникова? Что-то не похоже.
– Лерка! – первым к «даме» подскочил Макс.
– Это ты кому, паж? – дама недовольно обернулась.
Нет, не она, – тоскливо подумал Ратников.
– Веди себя достойно с дамой, иначе…
Сопровождающие «даму Элеонору» парни нахмурились.
А Максик не отставал:
