Олег Верещагин - Там, где мы служили
— Ты ее отпустишь? — спросил Тим, оскалив зубы. — И не тронешь?
— Конечно! Даю слово!
— Твое слово я видал… — И Тим обозначил примерный маршрут данного капитаном слова и адрес, где, по мнению Тима, это слово должно пребывать.
— Клянусь своими близкими, что отпущу ее! — Визен оттолкнул Тима. — Клянусь Ала Шамзи!
Канадец сделал связанными за спиной руками судорожное движение и ответил:
— Можешь делать со мной все, что хочешь… отпусти Хуаниту.
— Тимми!!! — вскрикнула испанка.
— Молчи, — неожиданно сурово оборвал ее Тим, и Хуанита, всхлипнув, умолкла.
Визен отступил. На крохотный миг его лицо сделалось растерянным и… жалким… но тут же обрело прежнее насмешливое выражение палача-любителя:
— Ну дурак! — засмеялся он. — Спасибо, что повеселил нас, дурак! — ерничал он, кланяясь до земли. — Неужели поверил, что я отпущу?! Ради дела можно солгать под какой угодно клятвой, дурачина! Вы оба — оба! — умрете! А ваш сержант-идиот и тот трус, что прячется где-то здесь, будут смотреть! Смотреть, как вы станете умолять меня о пощаде!
Джек бил кулаками по крыше, разбивая пальцы в кровь. Все на свете он отдал бы за то, чтобы лишь на минуту вернуть здоровые ноги. Даже без автомата… Он проклинал себя за недавние трусость и слабость…
— Какое-то местное хобби, — сказал Тим с презрительной миной. — Кто нас тут ни встретит — все норовят прибить. Так что уж и мы жалеть никого не станем — не обижайтесь! — И он плюнул под ноги Визену.
Махди, изумленно притихшие при этих словах, зло и испуганно заревели. Они сообразили, что Тим вообще-то прав. За двумя солдатами придут двадцать, за двадцатью — двести… Но жажда убийства лишь выросла — полузвери, они хотели теперь лишь одного: уничтожить видимую угрозу, с исчезновением видимой опасности исчезает и сама опасность…
Но Визен усмехался.
— Мои бойцы, — он широким жестом обвел махди, — в силу некоторой ущербности, вызванной погодными условиями последних десятилетий, а также религиозными особенностями… не делают разницы между девочками и мальчиками. А ты ведь красивая девочка, а, мальчик?
Тим смертельно побледнел и даже пошатнулся. Визен удержал его все тем же садистским хватом за волосы.
— Не надо падать в обмороки, рыцарь. Иначе ты не сможешь по достоинству оценить ласки этих достойных существ.
— Нет… — одними губами прошептал Тим. — Ты не можешь…
— А я ничего и не буду делать, — удивился Визен, — о чем ты? Я предпочитаю женщин, от которых не воняет ружейным маслом.
Тим беспомощно посмотрел вокруг. Его лицо стало жалобным, губы задрожали. Враждебные, мерзкие хари, ненавидящие или похотливые. Ни единого человеческого лица — и никакой надежды. Это трудно понять, не испытав, никакой надежды… Только мучения — и неизбежная смерть.
— Тим! Хуанита! — раздался голос О'Салливана. На глаза ирландца, на сохнущие кровавые подтеки садились мухи, толклись над ними, но голос сержанта звучал командно — пленные обернулись.
— Товарищ сержант? — привычно откликнулся Тим, и Хуанита повторила:
— Товарищ сержант?
— Запомните, — твердо и спокойно сказал О'Салливан. — Запомните: когда тебе, связанному, в лицо плюют — это не бесчестье. Бесчестье — когда ты этим плевкам кланяешься.
— Да, товарищ сержант.
— Да, товарищ сержант.
— Отрежьте ему челюсть и язык, — небрежно сказал Визен. — Этих — берите, но чтобы не до смерти.
— Держитесь! Держитесь! Держитесь! — выкрикивал О'Салливан, вертя головой, вырывая ее из рук бросившихся на него махди. Потом сразу, резко замолк, и Джек увидел его лицо… Он отвернулся. И вжался в сухую глину крыши. И лежал так, пока не услышал растерянный голос кого-то из бандитов:
— Околела, господин…
И — выстрел. Джек вскинул голову, как раз когда Визен выстрелил в неудачливого насильника еще раз — раненный в живот махди корчился рядом с почерневшей девушкой, чьи волосы рассыпались в пыли, — с Хуанитой, семнадцатилетней испанкой из окрестностей еще не ожившей Барселоны. Подходивший к Тиму испуганно отскочил, державшие мальчишку тоже прыснули в разные стороны, смешиваясь с толпой.
Тим казался мертвым. Он тоже был черным от побоев и тоже в крови. Капитан обвел махди бешеным взглядом… но Тим медленно подтянул под себя руки и приподнялся. Голова не держалась — падал. И ноги его не держали тоже, казалось, у Тима перебит хребет.
— Вот. — Визен подошел и, толкнув мальчишку носком ботинка, легко опрокинул его на спину. — Вот и конец твоего похода, светоносец… Зовите Служителей!
Сперва Джек не понял, что происходит. Толпа перед входом в храм раздалась. «Синие береты» тоже отошли в сторону. Тим слабо шевелился в центре пустой площади…
Англичанин вздрогнул, когда услышал ритмичные, странные звуки, похожие на какую-то детскую песенку, которые маленькие дети экспромтом сочиняют во время игры, не выражающую ничего, кроме настроения:
— Хэй! Ха-ах-ха, хэа — хэй!
Хэй! Ха-ах-ха, хэа — хэй!
Хэй! Ха-ах-ха, хэа — хэй!
Бум-бала, бум-бала, хэй!
Бум-бала, бум-бала, хэй!
Бум-бала, бум-бала, хэй!
Ритм странной речевки убыстрялся, махди начали раскачиваться в такт. Рев десятков глоток становился уже непереносимым, гипнотизирующим… а потом оборвался, и Джек вздрогнул.
На пороге храма Ала Шамзи, в распахнутой пасти тьмы, стояли трое жрецов. В черных одеяниях, с бородами, падающими на живот и выкрашенными алым, они держали в руках длинные ножи. Жрецы синхронно шагнули вперед, и, казалось, за ними из ворот потекла Тьма. Один направился к Тиму, двое других разошлись, медленно обходя площадь.
— Нет, нет… — тихо прошептал Джек.
Такого просто не могло быть. Все произошедшее еще как-то укладывалось в рамки военных зверств, о которых он много слышал еще ребенком. Но то, что сейчас происходило, отдавало накатывающимся из прошлого кромешным ужасом. Ужас залил площадь, поглотил махди и ласкал сапоги Визена, замершего с жутким оскалом на лице. Ужас поднялся в небо и слился с неподвижной давящей плитой из туч, пропитал их. Ужас черными ручьями тек в улицы, колыхался у стен домов, поднимаясь все выше, затапливал Ма-Адир.
— Нет… — Джек судорожно стиснул молоточек Тунора, невесть как попавший ему под руку…
Жрецы сошлись около Тима. Джек, раня ладонь молоточком, стал смотреть в небо. Солнце снова скрылось за тучами, неподвижными, жуткими, низкими, иссиня-черными, беременными чем-то страшным и безмолвными… Послышался странный, идущий словно бы ниоткуда голос. В длинных перекатывающихся и шипящих звуках не было слов, только возникало иногда распевное, монотонное: «Ала-а — Шамзи-и…» — и воздух темнел, становился вязким и непрозрачным, им нельзя было дышать.
Тим закричал. Он не просил пощады, он не говорил вообще ничего — он просто кричал.
Джек хотел зажать уши руками, закрыть глаза, но не мог, словно у него, как у О'Салливана, были срезаны веки и связаны руки. Он мог только смотреть в небо и всею душой желать Тиму одного — умереть.
Крик оборвался очень нескоро. И послышался странный мокрый треск, заставивший Джека все-таки посмотреть на площадь.
Вырвав из окровавленного куска мяса сердце, жрец начал выжимать кровь из него себе в рот под заунывный вой двух своих собратьев и пение толпы.
Отбросив сердце и тремя мощными отработанными ударами отделив голову от туловища, жрец накинул на плечи снятую с Тима кожу, взял в левую руку его голову и удалился в храм под пение махди. Следом ушли и двое других.
Махди словно бы ждали этого. Они набросились на останки убитых. Джек видел, как они полосуют, отталкивая друг друга, трупы, тут же пожирая сырое мясо…
…Тимоти Воган, Канада, пятнадцать лет, пулеметчик первого ударного отделения пятого штурмового взвода роты «Волгоград» десятой сводной дивизии — ученик школы, бежавший из родного города, чтобы сражаться со Злом, — погиб. Принял на Великой Войне Человечества воистину мученическую смерть от рук нелюдей… Он был героем не более других. Он почти ничего не видел в жизни. Он… он был просто мальчишка. Не хуже, не лучше остальных. Таких можно встретить везде, на фронтах всех континентов, они говорят на разных языках и лишь смущенно усмехаются и пожимают плечами, когда их спрашивают, за что они воюют.
Но они отлично знают — за что.
И — против чего.
О'Салливана Визен убил сам. Без особых затей — просто воткнул ему в грудь заточенный кол. Потом капитан увел своих из деревни.
Джек перевалился на спину и, раскинув крестом руки, закрыл глаза.
Вертолеты появились над деревней через одиннадцать минут.
6
Джек ничего не скрывал. Он рассказал все и обо всем. Он солгал лишь в одном: когда капитан Мажняк спросил, виновен ли, по мнению Брейди, сержант О'Салливан в гибели отделения, Джек сказал: «Нет». И, потеряв сознание в очередной раз, поехал в бреду в дивизионный госпиталь.
