Олег Верещагин - Там, где мы служили
Он ощутил, как после трех почти одновременных взрывов крыша содрогнулась — дрожь передалась внутрь, затошнило. Потом внутри дома началась какая-то возня, и загремели очереди, густо, неотличимо одна от другой.
И все резко оборвалось. Зазвучавшие голоса были неразборчивы, внизу ходили. «О небо, пусть меня не найдут», — подумал Джек. Мысли исчезли. Он ждал и слушал.
И не поверил, когда услышал, как махди покидают двор. Перевалившись на живот, юноша подполз к краю крыши и, чуточку приподняв голову в тени, начал осматриваться. До него доходило все ясней, что в горячке боя его просто-напросто приняли за Ласло.
Улица перед ним была как на ладони. Но самое главное — юноша видел деревенскую площадь. До нее было рукой подать.
На площади сидели и стояли махди — с оружием, некоторые даже в единой форме, хотя и отвратительно выглядевшей, грязной и оборванной. Отдельно держалась группка «синих беретов», во главе которой стоял невысокий, но крепко сбитый боевик с жестким, энергичным и каким-то… каким-то нечеловеческим лицом. Нечеловеческим — иного слова Джек с ходу подобрать не мог, а первое впечатление, как известно, самое правильное.
Командир бандитов — никем иным он быть не мог — неожиданно дернул головой и скользнул цепким, внимательным взглядом по крышам домов. Не заметил, но больше Джек не стал смотреть на него пристально. Похоже, тот чувствовал опасность, как паутинка — малейшее дуновение воздуха. А потом…
Потом Джек ощутил, что ему трудно дышать. Пальцы юноши сами собой вцепились в побелку крыши.
Махди вытаскивали на площадь трупы. И Джек узнавал их.
Яромир. Иван. Вацлав. Отла. Денис, его Джек узнал по отсутствию головы. Нижняя часть тела — это Лунс. И Ласло.
Джек закусил запястье под перчаткой. Закусил, ощущая, как в рот потекла кровь. Горячая, соленая… Но боли не было.
Трупы его товарищей бросали безо всякой злобы. Совершенно равнодушно, как мешки или… или… Джек не мог найти сравнения. И это равнодушие было страшней злобствования.
Юноша закрыл глаза, горячо умоляя все силы на свете о том, чтобы сейчас — вот сейчас! — над деревней появились вертолеты. Пусть будет как в книжке… как в книжке…
Когда он открыл глаза, то увидел, как двое бандитов, подталкивая стволами и прикладами, вывели на площадь О'Салливана. Сержант шел, покачиваясь и опустив голову. Он не поднял ее, даже когда главарь ударил его снизу в подбородок, резко, насмешливо выкрикнув по-английски:
— Подними морду, сопляк! Посмотри на то, что ты натворил! Эх ты, слепец, дурачок! Сам, сам влез в ловушку!
Вся площадь захохотала — злобно, как сборище гоблинов. Не смеялись лишь двое или трое «синих беретов»: они были просто равнодушны, как истуканы неведомого бога. Злого бога.
О'Салливан поднял наконец голову. Все-таки поднял. Лицо сержанта выглядело настолько мертвым, что Джек втянул в себя воздух. Ирландец разлепил сухие губы:
— Вы ведь капитан… я вас прошу… если вы хоть немного на самом деле офицер… со мной — что хотите… — Голос его стал умоляющим. — Только отпустите ребят.
Джек мысленно ахнул. Как?! Еще кто-то?! Кто?! Кто?! Неужели…
Его мысли прервал издевательский хохот капитана, вновь подхваченный всей площадью:
— Ну ты шутник! — задыхаясь от смеха, выдавил офицер. — Надо же такое вылепить! Нет, вы слышали?! — Он огляделся, предлагая окружающим разделить его веселье, потом снова повернулся к сержанту. — Ты что, думаешь, что у нас честная война?! Отпустить их…
— Они совсем зеленые, — словно еще на что-то надеясь, тихо сказал сержант.
Капитан перестал смеяться, и по спине Джека побежали мурашки: таким страшным стало его лицо.
— Они не зеленые, сержант, — выделяя слова, сказал капитан, — они, как и ты, белые. Это разница. Большая разница.
— Я встану на колени, — тихо ответил О'Салливан.
— Вы слышали?! — Капитан снова издевательски засмеялся. — Ну вставай. Посмотрим.
Голова сержанта опустилась. Медленно, словно ломая что-то несгибаемое, он встал на одно колено. Потом на другое.
И капитан ударил его в грудь ногой.
О'Салливан опрокинулся на спину. Подняться со связанными руками было трудно, но он встал. И пошел на капитана, как слепой. Тот сбил его двойным по челюсти и корпусу. О'Салливан встал снова — капитан ударил его под ложечку. Ирландец снова встал…
— Держите его! — приказал капитан, и двое махди схватили сержанта за локти. — А сейчас мы повеселимся. Повеселимся с твоими «зелеными»… Тащите сюда мясо!
— Тебя убьют, гад, — тихо, но истово сказал О'Салливан. Так, что, казалось, зазвенел воздух. — Тебя кончат, гад. Верую в это, как в солнечный восход. Верую, верую, верую…
— Пой, пой! — захохотал капитан. — Можешь утешаться этой мечтой!
— Вас всех кончат, — повторил о’Салливан. — Но тебя — скоро. Скоро, — и замолчал.
Джек представлял, чего ему стоит молчать. Потому что молчал сам.
Двое махди выволокли… Тима! Тот молча и осатанело осложнял им жизнь: пинался, пытался кусаться, выкручивался у них из рук, и волокли они его с трудом. Куртку на спине мальчишки пропитывала свежая кровь — он все-таки был ранен, локти зверски скручены сзади, запястья тоже. Следом тащили Хуаниту — она еле шла и не сопротивлялась. И последним вели Альбрехта. Часового Альбрехта Краузе. Точнее, он шел сам, даже без конвоя, хоть и связанный, голова моталась в такт шагам, как у безумного.
Тима и Хуаниту поставили рядом с командиром. Альбрехт сделал еще несколько шагов. Поднял голову и… упал на колени. По его лицу текли слезы, губы прыгали.
Хохот поднялся такой, что за деревней снялась с сухих ветвей и закружилась над ними, истошно вопя, стая птиц. Капитан заметил:
— У них что-то сегодня мода — стучать коленками. — Хохот усилился.
Но германец не обратил внимания. Стоя на коленях, он плакал и просил, страшно и жалко:
— Простите… ребята, простите… я заснул… я устал… я виноват… я думал… простите, ребята…
Тим плюнул и отвернулся. Хуанита молча смотрела в землю. А О'Салливан… Сержант вдруг проговорил:
— Встань. Это я виноват… Пустите! — Он стряхнул с себя руки стражников, сделал шаг и, повернувшись к убитым и живым, встал на колени.
— Опять, — заметил капитан.
Ирландец даже не взглянул в его сторону. Он, держа голову высоко поднятой, сказал:
— Простите своего командира. Это я вас убил.
— Встань, Мэф! — звонко сказал Тим. — Встань, командир!
Джек понял, что надо стрелять. Несколько очередей — и попытаться освободить ребят…
Но он не мог заставить себя пошевелиться. Не мог. Он понял, что это — страх, но двинуться не получалось.
А капитан неожиданно сказал:
— Одиннадцать. Их одиннадцать. В отделении — десять.
— Наверное, кто-то проводник, — подал голос один из «синих беретов». — Из разведки.
— Да? — Капитан скользнул взглядом по трупам, по пленным. — Сколько вас было? — кивнул он О'Салливану. Ирландец отвернулся. — Сколько вас было? — Он ударил Хуаниту под челюсть — испанка посмотрела отсутствующим взглядом и не ответила. — Сколько вас было? — Он сжал пальцами щеки Тима и повернул к себе лицо мальчика. Тот мотнул головой, вырываясь, и улыбнулся:
— Одиннадцать, морда бандитская.
Капитан никак не прореагировал и подошел к Альбрехту:
— Ну, дружище, сколько?
Альбрехт плюнул в лицо бандиту. Тот спокойно утерся рукавом и, отойдя к «синим беретам», спросил:
— «Печенегов» сколько нашли?
— Два, — сказал кто-то.
— Так. А сумок с запасками?
— Одну… — растерянно ответил тот же голос.
И Джек ощутил эту сумку. На спине. У себя.
Вторую. Ненайденную.
И понял, что умер.
— Ищите, — сказал капитан, обращаясь к махди на лингва-франка. — Здесь есть белозадый. Где-то здесь. И-щи-те… — и повернулся к пленным. — А потом поговорим. Беседа будет интересной.
Джек оцепенело смотрел, как махди разбегаются во дворы и улицы, заходят с опаской в дома… «Найдут… найдут… найдут…» — стучала в висках кровь. От страха тошнило. Джек даже не презирал себя. Он всецело был во власти ослабляющего, мертвящего ужаса.
Окажись он опытней, он бы начал стрелять по площади, а потом прыгнул вниз, чтобы погибнуть в бою… или как знать… по-всякому может обернуться! Но, скорей всего, тогда рассказ о Джеке Брейди, семнадцати лет, англичанине со Старой Родины, закончился бы здесь. Однако сейчас им владело одно желание — вернуться домой, и он сжался на крыше, вслушиваясь даже не с ужасом, а со странной сладкой обреченностью в звуки азартной облавы.
Дом, на крыше которого он лежал, уже тоже обыскивали. Джек услышал, как двое махди вышли на крыльцо.
— Может, на крыше? — сказал один. — Подсади…
«Я сейчас умру от страха. — Джек отчетливо понял, что это на самом деле может быть: ужасно болел живот, а у сердца не хватало сил проталкивать кровь, она казалась густой, как клей. — Им даже стрелять не придется. Как только они влезут на крышу, я умру. Мамочка, я умираю!»
