"Фантастика 2025-20. Компиляция. Книги 1-25 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— А дальше что? Сорокин жив остался?

— Живой, он же у нас везунчик! Его Мороз в карцер определил, в холодный, без телогрейки, а он возьми и обезоружь конвоира, который его вёл в карцер. Забрал у него винтовку с патронами, снял верхнюю одежду, самого конвоира отнёс в мертвецкую и там спеленал, оставив с кляпом во рту. Сторожа однорукого тоже связал, чтобы шум не поднял раньше времени. После этого завернул в столовую, забрал три банки тушёнки и буханку хлеба, нож со спичками и покинул пределы лагеря.

— Что значит покинул? Просто так взял и вышёл? Хороша же там охрана!..

— Не вышел, товарищ Сталин, выехал. На аэросанях. Угнал аэросани, представляете? Протаранил ворота — и только его и видели. Самое смешное, что вместе с ним на этих аэросанях уехал и Мороз. Только не в кабине, а на капоте, вцепившись пальцами в передок. Можно сказать, его спиной или тем, что пониже, Сорокин ворота и таранил. А когда отъехали на несколько километров, он остановился, стащил с капота Мороза и отправил пешком в лагерь, отобрав у него наган.

— Экий ловкач, — цокнул языком Сталин. — И не пристрелил Мороза, хотя и следовало бы. Думаю, нам такие начальники лагерей не нужны, они — позор исправительной системы. То бунт у них, то побег. Завтра Берии подскажу, что в Ухтпечлаг понадобится новый руководитель. Так что там дальше?

— Пропал в тайге наш Сорокин. Ежов прилетел на следующий день и тут же организовал поиски, в том числе с воздуха. К северу от лагеря километрах в двухстах обнаружили глубокий след, но с высоты трудно было понять, человек прошёл или какой-нибудь лось. В общем, следы Сорокина затерялись в тайге, я дал команду продолжать поиски, но уже под нашей юрисдикцией, хочется верить, что клиент ещё жив и мы всё же его найдём. Больно уж он везучий.

Сталин поднялся, задумчиво прошёлся по кабинету, попыхивая трубкой. Да, действительно, настоящий везунчик. Если и в этот раз выживет в зимней тайге почти без припасов… Очень хотелось бы с ним пообщаться.

Власик кашлянул, привлекая внимание Хозяина. Тот кивнул, мол, говори.

— Ежов арестован как изменник Родины, сегодня вечером самолётом его должны доставить в Москву. Я, пожалуй, поприсутствую на первом допросе. Хочется посмотреть, как эта гнида будет изворачиваться… А вот это, товарищ Сталин, я оставил на десерт…

— Что внутри? — спросил вождь, принимая папку с завязанными тесёмками. — Здесь на титульном листе ничего не написано.

— А это, товарищ Сталин, те самые показания из сейфа Ежова, — едва не светясь от гордости, доложил Власик. — Всё, что рассказал наш Сорокин на допросах, собрано здесь. Я прочитал только начало, смею заверить — очень любопытно.

— Что ж, сейчас с ними и ознакомлюсь. — Сталин аккуратно положил папку на стол. — Ещё что-то есть?

— Вроде всё рассказал, товарищ Сталин.

— Тогда можете быть свободны… И кстати, пусть Ежов переночует не в самых лучших условиях, а с утра завезите его сюда. Хочу пообщаться с ним лично, а затем уже поеду в Кремль на совещание.

— Понял, товарищ Сталин.

Власик ушёл, неслышно прикрыв за собой дверь, а «отец народов» сел за стол и неторопливо развязал тесёмки. Открыв папку, достал первый лист и, в очередной раз пыхнув трубкой, углубился в чтение.

Глава 15

Во сне ко мне снова приходила Варя. Она сидела на краю топчана и легонько перебирала пальцами мои волосы. Я глупо улыбался, молчал, она тоже молчала, и мне было очень, очень хорошо. А потом её образ начал таять в воздухе, как тогда, в берёзовой роще, и я слабо позвал:

— Варя! Варя, я тебя прошу, не уходи.

Но она ушла, так и не произнеся ни слова.

Я проснулся. Проснулся весь в липком холодном поту. Кости ломило неимоверно, но температуры точно не было, что и подтвердил Фрол Кузьмич, оторвавшись от копошения возле остывшей под утро печки.

— Видно, зелье моё на пользу тебе пошло, — с удовлетворением заметил он. — А что за Варю ты в бреду поминал?

— Варю? А-а-а… Это одна моя знакомая.

— Ясно, — хмыкнул в бороду охотник. — Пойду в чайник снежку накидаю.

Через полчаса мы сидели за столом, уминая нехитрую снедь, где главным блюдом была пшённая каша с кусками свиной тушёнки.

— Это из моих запасов, твою последнюю банку пока не брал, — пояснил с улыбкой Кузьмич.

Так же на столе были сухари, вяленая оленина и мёд с орехами, а в финале Фрол Кузьмич наполнил мою кружку ароматным, настоянным на разнотравье чаем. Айве хозяин тоже кинул в чеплашку каши с тушёнкой, и лайка не торопясь стала есть свою порцию, изредка косясь в нашу сторону.

Я радовался своему жору — значит, иду на поправку. Последние крошки Кузьмич аккуратно смахнул со стола в ладонь и отправил себе в рот, в котором виднелись вполне здоровые зубы в достаточном количестве. Похоже, с цингой они не дружили, а вот мои дёсны уже начинали кровоточить, о чём я с грустью сообщил хозяину зимовья.

— А для того и растёт на наших болотах клюковка, чтобы от болезней разных помогать, — заметил Фрол Кузьмич. — Она у меня и замороженная тут имеется, и в сушёном виде. Я тебе отвар буду давать пить, пока не поправишься, а опосля просто для здоровья принимать её можно.

— В качестве профилактики, — подсказал я.

— Не знаю, о какой филактике ты говоришь, но при цинге клюква — первое дело. — Кузьмич помолчал, а затем, взглянув мне в глаза, спросил: — А ты, мил человек, ежели не секрет, за что в лагерь угодил?

— За девушку одну вступился. В Одессе дело было, я докером работал, а она была комсоргом порта. Сидели в кафе, тут одна компания начала в её адрес колкости отпускать, ну я и подошёл к ним, попросил извиниться.

— Не захотели, — скорее утверждая, чем спрашивая, хмыкнул охотник.

— Угу, ещё и на меня начали бочку катить. Предложил выйти поговорить на улицу, но они прямо в кафе устроили разборку. Я и приложил там всех, а сынок какого-то там партийного начальника со сломанной челюстью оказался в больнице. Вот за него-то, думаю, мне шесть лет и впаяли.

— А твою кралю, часом, не Варей звали?

— Хм… Она.

— Ну, я так и подумал, — дёрнул себя за бороду Кузьмич. — А в какую сторону таперича путь держишь?

Сказать? Ну а что, и так понятно, что иду на север, а что там может быть, кроме Архангельска? Западнее, правда, финская граница… В принципе охотник вызывал у меня доверие, почему бы и не поделиться планами, которые пока пребывали, между прочим, в весьма зачаточном состоянии.

— На север иду, думаю, может, удастся в Архангельске пробраться на какое-нибудь заграничное судно. А там… Просто уплыть подальше.

— Дык навигации сейчас никакой, до мая, считай, льды стоять будут. Доберёшься до Архангельска, начнёшь бродить по городу, искать жильё и пропитание, тебя первый патруль и прищучит. Или люди добрые сдадут, разницы нет.

— Так что же вы предлагаете?

— Я бы на твоём месте пока не дёргался, месяца три тут пожил, а затем уже можно и дальше идти.

— А можно?

— Дык чего ж мне, жалко, что ли? Окромя меня здесь никто, почитай, и не появляется. С голоду не помрёшь, кое-какие припасы в подполе есть, да и я буду наведываться раз в месяц. Дровишек уж нарубить-то сможешь, вон колун в углу стоит, отвары какие варить — подскажу.

— А если погоня всё-таки набредёт на вашу заимку?

— Оно, конечно, всякое может быть, — философски заметил Кузьмич. — Иногда и баба пятерню рожает, у нас такое было три года назад, вот те крест. Однако ж другого ничего предложить не могу. Идти тебе через зимнюю тайгу, тем паче в таком состоянии, всё равно нельзя. Ну как, остаёшься?

— Остаюсь, — ответил я после лёгкой заминки.

— Ну и ладно. Тогда давай обживайся, попозже я тебе покажу, что в подполе хранится, а я пока шкурками займусь.

Следующие два часа охотник соскабливал со шкурок жир, прирези мяса и сухожилия, протирал тряпкой с опилками и натягивал на деревянные дощечки в метре от печки. Назывались они правилки, как объяснил Кузьмич. Беличьи — на мелкие, шкурку росомахи — на правилку покрупнее.