Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич

В углу висела боксёрская груша, лежала штанга. К ним редко кто-то подходил. Всё-таки здесь не спортзал. Скорее, это элементы декора, как и доска для игры в дартс с воткнутыми дротиками, которые никто не трогает уже годы. Вот у них на опорном пункте − настоящая тренажёрка. А тут, скорее, для вида. Но если новобранцы ещё были худощавыми и поджарыми, то средний наёмник, дослужившийся до сержанта, имел хорошо развитое пивное брюхо. Мышцы у них, конечно, тоже были, и дрались они часто, поэтому кулаки имели набитые, но лазить по катакомбам или преодолевать полосы препятствий или «зелёнку» в полной выкладке, а тем более под пулями, очень не любили. В общем, как и любые наёмники, у которых нет мотивирующей идеи, кроме бабла.

А вот плакаты на стенах изображали очень накачанных мужиков. Иногда с топорами, иногда с пулемётами. А ещё — тёлок в бронелифчиках или вообще в чём мать родила. Больше эротики не было — поди, не стрип-клуб. Местным девушкам не доплачивали за то, чтобы они ещё и сиськами трясли рядом с шестом, как в обоих казино. Они были делом заняты: или на кухне, или, реже, в спальнях на втором этаже.

Наёмники постоянно тусовались в барах. Это была их, мужская территория. Тут они все были холостыми, свободными и отвязными, хотя жёны или постоянные подруги имелись почти у всех. «Очень женатых», которые не могли вырваться надолго из-под «железной пяты» и считали каждую минуту, тут жалели, но понимали. Хотя посмеивались над ними, слегка третируя.

— Хватит уже о бабах, — попытался Чёрный перевести разговор. — Давайте о мужских делах поговорим. Скорей бы уже нормальное дело, пойти бригадиров отмудохать. Или кауфмановских прижать. Или деревню людоедов сжечь. А лучше две.

— Да ну тебя в сраку. На хер войну. Там страшно и убить могут. Про каннибалов вообще не к месту. Мы, кажись, жрём тут, — заткнули искателю приключений рот коллективно. — Давайте лучше ещё о бабах.

— Чё о них говорить? — пробормотал Бык, который недавно развёлся, и теперь ему завидовали. — Они, стервы, не хотят встречаться без обязательств. Для здоровья. Им сразу трёх детей подай, дом, шубу, огород и в долги влезть, да побольше. Задолбало. Больше туда ни ногой.

— Правило номер раз, мужики, — сказал Богодул, подняв кривой костлявый палец; его лысая голова покачивалась, как подсолнух. — Баба должна быть моложе. Иначе − неликвид. Правило номер два. Трахать и бросать.

— Ага, — поддакнул его толстый сосед по кличке Пузырь, отхлёбывая пиво. — Трахать и бросать. Я по три месяца одну окучиваю, а когда начинает ныть про «взамуж» — сразу к другой. Через год можно и вернуться.

— Это называется «ротация кадров», — вставил веское слово умный Режиссёр, который пил хорошее крафтовое пиво и закусывал солёными фисташками. Их привезли издалека по караванной эстафете. У остальных был арахис, хотя он тоже на Острове не рос.

— Ага. И снова уши развесит. Одно слово, бабы. Если родились ими, значит, заслужили!

— Это называется «предопределением свыше», — Режиссёр, коренной питерец, был человеком образованным, начитанным, знал много умных слов, но — вот парадокс — не казался Саше интеллектуальным.— И вообще… — продолжал Богодул. — Мы меньше живём чисто из-за них. Потому что трудимся всю ночь. А они только лежат, ляжки растопырив. От этого и разница лет в пять.

Кто-то хихикнул, но остальные, наверное, приняли за чистую монету.

— А если кто-то без женщин вообще обходится? — спросил молоденький боец. — Он дольше проживёт?

— Это не жизнь, — ответил ему Чёрный, тот ещё бабник. — Лучше сдохнуть.

— Хуёхнуть, — фыркнул Богодул. — Лучше на необитаемом острове жить. Где только белые, мля, медведицы.

Все знали, что Богодул в прошлом году овдовел и теперь жил с молодой рабыней, которая была у него буквально в неоплатном долгу. Но даже он, выходит, не рад.

Похоже, гендерная тема всех зацепила, началась дискуссия.

— А если её бьют на улице или тащат в парадную... хрен я побегу защищать. Я, блин, не рыцарь. Сама явно того чувака спровоцировала… — неслось откуда-то с задних рядов. — Даже свою не буду. Жизнь одна. А баб много. И всё у них одинаковое.

— Ага! — поддакнул Бык, повернувшись. — Мужик должен быть хозяином, бля, а не сидеть под каблуком.

Много ли они встречали женщин на высоких каблуках? Он вот чуть ли не первый раз за много недель такую увидал. А до этого ему они чаще попадались на картинках. Конечно, выглядели красиво. Но уж очень это непрактично. Даже на Острове все носят ботинки и сапоги на плоской подошве. Про деревни и говорить нечего. Валенки, калоши, какие-нибудь стоптанные боты, резиновые сапоги или вообще «самоделки». Может, только жёны и любовницы Кауфмана, Михайлова и их ближайших клевретов ходили на каблуках, и то не дальше, чем на десять метров по ковровой дорожке. Но такие фифы даже на улицы как простые смертные не выходят, а смотрят на мир сквозь окна дворцов или автомобилей. Младшему пару раз довелось лицезреть их — будто силиконовые куклы, хоть и моложе лет на двадцать лет своих «папиков», но с застывшими неживыми лицами и странно припухшими губами, будто пчёлами ужаленные. И всегда была целая стайка кандидаток на эту роль: тоже «ротация».

И дальше базар пошёл про какие-то «вёдра», обвисшие «дойки» и другие вульгарные описания анатомии и физиологии.

— Да что я, олень? Кормить чужого выблядка? — продолжал Бык. — Да мне и своего не надо. Нужна только баба, чтоб борщ варила и напряжение снимала. С прибора, хе-хе. Но на Острове нормальных почти нету. Все бывшие в употреблении. А от хорошей мужик не уйдёт. Нормальная с одним будет жить до могилы.

— Дело говоришь! — зычным тенором произнёс смуглолицый Чёрный. — Распоясались, сучки. Я на них вдоволь насмотрелся, когда диски переключал.

Чёрный ещё зелёным пацаном успел поработать диджеем в «Новом Русском». Переключал треки для обдолбанных или пьяных любителей почувствовать себя в ХХ веке. Вообще, по правильным понятиям, мужик должен воевать, отнимать чужое или служить с оружием в руках. Чуть менее престижно — работать руками. Ещё хуже − торговать. И совсем позор — быть прислугой или клоуном. Хуже этого — только не быть мужчиной вовсе. Но Чёрный делами доказал, что пацан он правильный, поэтому к нему это прошлое не липло. Платили ему там, как он говорил, неплохо. Но однажды его всё достало, он набил морду кому-то и записался в «коты».

— А потому, что город, — Богодул многозначительно показал на окно. — В посёлке, где мой батя жил, с этим было проще. Муравейник он назывался. Это под Саратовом… или Самарой… забыл. Не важно. Там тёлок можно было купить целый пучок за телегу с навозом или углём. А чуть что — камень на шею и в прорубь. А тут… развели демократию, блин.

— Точно, — согласился начитанный Режиссёр. — Мужчина сотворен Создателем для великих дел. Должен быть творцом, завоевателем… Как Наполеон и Александр, мать его, Македонский. А не киснуть, оплачивая хотелки лишней кожи вокруг влагалища. Каковая женщиной зовётся.

— Золотые слова! — поддержал начальство Богодул, — За её «пельмень» я должен надрываться, мёрзнуть в патрулях? Бояться, что меня прирежут оборвыши? А она будет у меня дома на диванчике сидеть и чай пить с моим пайковым сахаром? Хрена с два. Надоест — пусть побирается. Или на панель. Новую найду. Или двух. Мужик должен жить как кот на нашем гербе. Бродить где вздумается, покорять вершины, драться и передавать свои гены. Шоб каждый ребёнок на районе мог сказать ему: «Папа!».

Покровительственный хохот.

— И пусть радуются, что мы уделили им внимание.

— И какие у тя вершины, ха-ха-ха? — попытался кто-то поддеть старикана. — Новые рекорды в литроболе?

— Да пошёл ты! Завтра вот спортбайк будем испытывать. Я его из запчастей три года собирал, в гараже стоит.

— Ты это уже четвёртый год говоришь, дядька Богодул.

Все его так называли. Странная фамилия, настоящая, давно стала частью прозвища. У многих из них имя заменилось кликухой, но его имя и вовсе мало кто помнил.