Олег Таругин - Кровь танкистов
– Василий, теперь послушай меня. Первое, что тебе необходимо сделать, – это полностью расслабиться и не препятствовать тому, что будет, гм, происходить. Тебе нужно – обязательно нужно! – захотеть вернуться в свое время. Запомнил? Вот и молодец, тогда поехали дальше.
Несколько секунд ученый молчал, собираясь с мыслями, затем продолжил:
– Есть несколько сложностей, сам понимаешь, ничего подобного мы раньше просто не делали. Первое – никто даже приблизительно не знает, какое время суток сейчас там, в прошлом. И какой точно день, кстати, тоже. Если твой, гм, близнец, сейчас в бою или, наоборот, отдыхает, контакт может не состояться или внезапно прерваться, а то и вовсе оказаться нестабильным. И тут уж все будет зависеть только от тебя. Если контакт удастся, ты должен убедить Дмитрия совершить обратный обмен разумами. Наверняка мы этого не знаем, но подозреваем, что для успеха нужно именно обоюдное согласие. Это важно, запомни! Если сорвется, не переживай, мы, гм, вернем тебя обратно и попытаемся еще раз.
– А второе? – равнодушно осведомился Краснов. Обаятельный ученый начинал его раздражать. «Необходимо сделать», «нужно», «ты должен»… А какого хрена он вообще что-то и кому-то должен?! Когда его выдернули в будущее, пересадив в чужое тело, не спрашивали, поди, согласен он или нет? Зато теперь он неожиданно всем стал что-то должен!
– Второе? Так необходимость убедить Захарова вернуться – второе и есть! Изначально мы полагали, что достаточно согласия одного из вас, однако теперь в этом далеко не уверены. Скорее всего, ментальное… ну, то есть мысленное, сопротивление «оппонента» не столь легко преодолеть. Поэтому я и сказал, что нужно его именно убедить. Так сказать, не пробивать его оборону, а договориться. Вот примерно так, лейтенант.
– Ладно, я понял, – буркнул мамлей. – Давайте уж начинать. Долго еще ждать?
– Да, собственно, все готово. Поехали?
– Поехали, – равнодушно пожал плечами Краснов, не догадываясь, что именно вкладывал в это пожелание ученый: про первого космонавта Земли он так и не успел узнать, как-то мимо прошло.
– Запускайте программу, – скомандовал ученый кому-то из помощников-лаборантов.
И в следующий миг все исчезло. Не стало ни низа, ни верха, ни света, ни тени, вообще ничего не стало. Но, самое главное, больше не было ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Само Время остановилось, с интересом глядя на двух смешных человечков, решивших вдруг совершить невозможное. И в некий не определяемый ни человеческим сознанием, ни самыми совершенными измерительными приборами миг он, младший лейтенант Василий Краснов, вдруг перестал существовать. И в то же самое мгновение перестал существовать и бывший сержант-десантник Дмитрий Захаров.
Время остановилось – но только лишь для них двоих.
Самое сложное во Вселенной устройство, обычный человеческий мозг, пыталось осознать происходящее. Точнее, два человеческих мозга, которым внушили, что они разделены семью десятилетиями. Или… или все-таки один?
Они узнали все друг о друге и безмолвно согласились, что возвращаться поздно. Пусть история идет своим чередом, но их собственные жизни уже изменились бесповоротно. Хотя бы просто потому, что каждый из них нашел, что искал.
И оборвать все это означало предать, а предавать они не умели. Ни один, ни второй. Даже в мыслях. Два офицера, два солдата… две чистые бессмертные души, так и не испорченные ни страшной войной, ни бессмысленной жизнью в обществе тотального потребления.
Дмитрий Захаров в тот миг вернулся на свою войну – да, именно так, теперь уже именно свою! Окончательно и бесповоротно.
А двадцатилетний мамлей-танкист? Да тоже, собственно, вернулся. Что он, если уж рассудить, видел за свою недолгую жизнь? Полуголодное детство и юность? Нет, это не в упрек, что вы! В отличие от аморфной серой массы нынешнего «офисного планктона» (ага, сейчас, в этом неведомом «вневременье», он знал и понимал все, что знал и понимал его близнец), он уже в десять лет осознавал, что это нужно Стране. Не лично «товарищу Сталину», а именно Стране. Так и вышло. Страна поднялась. И тут ударил немец. Подло. В спину. И пришлось идти на фронт. И что он видел там, на полях сражений, кроме крови, размазанных по тракам кишок да разбитых и сгоревших танков, как своих, так и чужих? Да ничего, собственно, и не видел. А уж на любовь точно времени не оставалось, наверное, потому и с Сонькой так вышло. И кто теперь виноват, да и виноват ли?..
– Ну, здоров, танкист!
– Привет, де́сант! Я правильно ударение поставил? На первый слог?
– Ага, нормально. Как оно там, в светлом будущем? Не стошнило еще?
– Спасибо Соньке, нет. Хотя противно и бывает. Ладно, разберусь….
– Да, я уж в курсе, лейтенант! Смотри, береги девку, хорошая она. Справишься? Да, и вот еще что, о стариках моих позаботься, лады?
– Само собой. А ты как? Ну, там, у меня? Тоже справишься?
– Да мне-то что, с одной войны да на другую. Как и хотел. Ты ж теперь все обо мне знаешь, как и я про тебя. Справлюсь. И автограф на Рейхстаге намалюю, не переживай. От нас обоих, ага. Только, знаешь, Васька, просьба имеется… обещал я.
– Сделаю, Димыч, знаю. Найду ребят, и похороню по-человечески. Не переживай. Полковника помочь попрошу, если что, думаю, не откажет.
– Ну, тогда, стало быть, все? Прощаемся?
– Ага, пора. Ты это, извини, ежели что не так.
– Ну, и ты тоже зла не держи, что послал тебя на эту войну, пусть не объявленную, зато нечестную да подлую. Главное, запомни: за детей нужно биться, за умы их! За детей! И за ваших с Сонькой тоже. Так что не подведи меня, брат. Ладно, бывай, увидимся еще… где-нибудь, да увидимся.
– Бывай, де́сант!
– До встречи, мазута!..
Время, словно выпущенный из пращи камень, рванулось вперед, вернувшись к привычной скорости течения. И где-то в сорок третьем году тревожно всхрапнул во сне, заворочавшись на жестких нарах, лейтенант-танкист Дмитрий Захаров, которому приснился самый странный в его жизни сон.
А в не менее далеком будущем тело сержанта-десантника Василия Краснова вдруг выгнулось, сбрасывая с себя датчики и обрывая тянущиеся к компьютеру и мониторам контроля провода, и тут же расслабилось на мягком покрытии.
Рванувшиеся к испытуемому лаборанты прижали его к креслу, однако Краснов уже успокоился. Единственный оставшийся подключенным кардиомонитор вычерчивал на экране идеальные кривые пульса и дыхания. Краснов просто спал, но разбудить его удалось только через несколько часов…
