Василий Баранов - Флибустьерское синее море
Слезы текли по щекам Марии Петровны. Она держала в руке листок бумаги и не видела ни одной буквы за стеной слез. Губы шептали:
— Даня, Даничка. Сынок. Да, матросы не плачут, ты прав, сын. Но я мать, прости. Прости мне эти слезы.
Она сидела, опустив голову и, как заклинание твердила: матросы не плачут. Матросы не плачут. Матросы не плачут.
Когда Аркадий вернулся домой, он застал жену возле стола с листом бумаги в руках. Он сразу догадался, она нашла это письмо. Нашла! Он бросился к ней.
— Маша! Маша. — Та посмотрела на мужа невидящим взором. И снова повторила:
— Матросы не плачут. — Уронила голову на стол и вновь зарыдала.
Аркадий гладил ее волосы, плечи.
— Маша, все не так. Он сказал, не отдавать тебе письмо. Еще рано, Маша. Он вернется, поверь. Он вернется. Мы должны его ждать, должны верить.
— Да, Аркадий, мы будем его ждать, ждать сколько нужно. Я буду ждать, пусть пройдут годы.
Данька появился в своей комнате, когда за окном уже стемнело. В комнате тоже царила темнота. Тишина, она билась тягостным набатом в комнате. Темнота повисла черным саваном. Даньке захотелось разорвать этот саван. Разорвать любым способом, одолеть эту темноту. И он громко запел лихую песню.
— Нам бы, нам бы всем на дно. Нам бы, нам бы пить вино. Там под океаном, трезвый или пьяный. Не видно все равно. Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть. — Данька пританцовывал. — Мне теперь морской по нраву дьявол, его хочу любить. Дьяволу морскому пошлю бочонок рома, ему не устоять.
Мария и Аркадий услышали эту песню, фальшивый Данькин голос. Бросились в комнату сына. Аркадий включил свет. Данька, живой. Он стоял здесь. Мать кинулась к сыну. Обняла его, прижалась к нему. Плакала.
— Даня, Даничка.
— Мама, что случилось? Я же здесь.
Аркадий тоже подошел к пасынку. Обнял его и жену, начал оправдываться.
— Даня, она сама нашла это письмо. Я не отдавал.
Данька вздохнул.
— Я жив. Я говорил, через десять дней. Ну, зачем? Все прошло хорошо.
— Даня, ты как?
— Ты видишь, мама, я даже не ранен. Свен жив, здоров. Почти все ребята живы. Мы победили, мы их одолели.
— Маша, ты видишь, Даня с дороги, устал, наверно. Ему бы перекусить.
Мария бросилась на кухню, что бы накормить сына. В это время в другой комнате заплакал Лешка. Даня быстро пошел к брату. Вошел, склонился над ним. Лешка замер, с любопытством смотрел на своего старшего брата. Данька водил рукой перед глазами братика, тот следил взглядом за рукой. Хныкать он престал. Только забавно чмокал губами.
— Леша, я вернулся. Ты же видишь. Твой брат пришел. Отдыхай, малыш.
После Мария, Аркадий и Данька долго сидели за столом. Дэн рассказывал о сражении.
— Свен настоящий флотоводец. Он адмирал. Ребята потом, когда мы подошли к маленькому острову, встали ремонтировать корабли, так веселились, так радовались нашей победе. Тут самое смешное, они провозгласили отца повелителем Карибского моря. Императором. Вы бы видели Свена, как он пытался от них отбиться. Не тут то было. Они схватили его и подбрасывали в воздух. Царская потеха. Что еще парни выдумали. Они сшили флаги. Веселого Роджера сняли, повесили синие знамена с белым лебедем и короной. Под этим флагом мы идем на свой остров.
— Даня. Император! Вы там дети, мальчишки.
— Мы дети, мама.
— Иди, Даня, отдыхай. Тебе завтра в институт.
— Хорошо, будем спать.
Данька лег поздно, а вставать пришлось рано. Он немного проспал. Побежал в юридическую академию. Там встретился с Гришей. Тот сразу же набросился на друга.
— Ты совсем очумел. Сдурел. Ты куда делся? Думал, вообще не увижу тебя.
— Но я здесь. Конвертик отдай.
— Не отдам.
— Это почему?
— Ты прости, но не смог я удержаться. — Бурчал Гриша. — Распечатал я его, прочитал.
— Что же вы такие нетерпеливые! — Всплеснул руками Данька.
— Что? Ты что мне написал? Все, погиб.
— Я думал, что такое может случиться. А я и не попрощаюсь. Но все обошлось.
— Расскажешь мне потом.
После лекций они шли по заснеженной улице, болтали. Данька в очередной раз рассказывал о битве. Здорово, повторял Гриня. И с флагом хорошо получилось. У вас свой император. Теперь можно строить империю.
— Гриша, какая империя. Одно название. Но ребятам нравится. Пусть забавляются.
— Пойдем ко мне. — Предложил Гриша. — Посидим, кофе выпьем, поболтаем.
Они пришли домой к Грише. Отца у того еще не было, не пришел с работы. Мать, как сказал Гриня, ушла в поход за красотой. Гриша расспрашивал о событиях на далеком Карибском море. Спрашивал о ребятах, которых знал только по рассказам друга. О Соле, о Сайрусе. Что там Брайан.
— Ранили его. Я его бинтовал. Хотел, как он меня, иголкой позашивать. Не дал.
Гришка смеялся.
Даня без труда учился в академии. И в спецшколе. Трудно было сказать, что дает ему стимул, занятия в академии для спецшколы или наоборот. Ему нравились все предметы.
— Гриша. Химия — это песня.
— Шутишь, это — мука.
— Нет, песня. И органическая химия. Не рассчитаешь с количеством — предоза. Нам с тобой это потом пригодится при ведении дел.
— Согласен.
— И физика.
— Что в ней, в физике.
— Даже обычная механика. Выстрел, тут зависит много от ветра, его направления, от начальной скорости. Все надо учесть. Важно, оружие было нарезное или гладкоствольное. Когда пуля вращается в полете, она меньше отклоняется.
— Учтем, Даня. Когда стрелять будем.
— То тоже. Мне и математика нравиться.
— Что тебе в ней понравилось?
— Теория комплексного переменного.
— Чего ты в ней нашел?
— Смотри, единица мнимая, а какие кренделя функции выписывают. Если из под коряги (так он называл квадратный корень) вытащить минус единицу, то получим мнимую единицу. Что это значит? Или то, что она есть, или она мнит о себе, что она есть.
— Данька, не морочь голову.
— Не буду. Ты давай, английским занимайся. Открывай грамматику английского языка и читай. Тебе надо словарный запас пополнять.
— Даня, не получается у меня. Не могу всего запомнить. У меня ячеек в памяти не хватает.
— Врешь. Если ты на этот раз опять…. Неля Николаевна нас задавит.
— Не задавит. — Гриша и сам не верил своим словам.
— Задавит. Ты видел, с какой здоровенной дамской сумкой она ходит.
— Причем тут сумка? — Гришка нахохлился. Снова Данька голову морочит.
— А что в сумке? — Даня сделал большие испуганные глаза.
— Косметика, помада. — Что еще может быть в сумочке женщины.
— Нет, там гаротта.
— Что?
— Гаротта. Если тебя повесят, это позорно. А гаротта совсем другое дело. Для благородных. Это такой металлический ошейник. На шею оденут, а после винтики закручивают. Медленно, медленно, пока ты не сдохнешь.
— Шутишь?
— Не шучу. Испанцы такое делали. Вот Неля Николаевна будет медленно нам перекрывать кислород.
— Буду учить твой английский.
— Мы с тобой иногда будем по-английски между собой разговаривать. Сейчас я дам тебе книгу и ты начнешь читать.
Он достал из сумки книгу. Толстенькую.
— Это что?
— Как? Не видишь, Барбара Самюель. Любовный роман. Прочтешь, и мне перескажешь.
— Мне этого хватит до конца учебы в институте.
— Через месяц.
— Ты с какого дуба упал? — Возмущался Гриша.
— А произношение у тебя. Кто тебя поймет, что ты говоришь.
— Обычное произношение.
— Я могу показать, на примере русского языка. Мая мыта ралу.
— Это что? — Вот вредный Дэн.
— Мама мыла раму, в твоем произношении. У тебя невозможно понять, что ты говоришь.
Гриша только вздыхал.
Почти каждый вечер Данька ездил на ту троллейбусную остановку, где встретил Романа. Оттуда он шел на занятия в спецшколе. Нынче он выкроил время, что бы добраться до остановки пораньше. Он обещал отцу, что зайдет к Роману. Он сошел с троллейбуса, осмотрелся. Надо зайти, купить чего-нибудь этому крохобору. Называет себя верховным божеством. Обыкновенный крохобор. Поначалу хотел обойтись малым, но передумал. Взял коробку кофе пятьсот грамм и два килограмма шоколадных конфет. Ромка заслужил. Сложил все в пакет и потопал в госпиталь. Вот знакомый корпус хирургии. Женщине на вахте сказал:
— Я к Роману Алексеевичу.
— Помню, ты уже заходил. Бери бахилы. Халат. Иди. Он у себя.
Данька поднялся на второй этаж. Дверь знакомого кабинета. Он вошел в каморку Романа без стука. Тот сидел за столом, учитывая и переучитывая простыни и халаты.
— Так, приперся, — заявил Роман.
— Не ждал, что ли, — также грубовато откликнулся Данька. — Я к тебе в гости.
— Проходи, садись. Здорово. — Сказал хромой бог.
— Я тебе кое-что принес. — Данька вытащил из пакета кофе и конфеты.
— Клади, я готов принять жертвенные подношения. А то у меня все на исходе. — Роман кивнул в сторону тумбочки, где стояла почти пустая банка кофе.
