Антон Текшин - День Десантника
Тот пожал плечами настолько цивильным жестом, что мне тут же захотелось дать ему в улыбающееся рыло. Но я сдержался, понимая, что нельзя ронять себя, опускаясь до рукоприкладства.
Сдержался еще потому, что осознал, что замерзшая улыбка на лице этого сержантика — просто нервный оскал дико напряженного человека, результат эмоциональной и физической перегрузки.
— Держи, сержант, глотни… — Ковальский протянул Голованову флягу с коньяком. Он как всегда быстрее меня разобрался в человеке. У него это дар: умение налаживать связи и заводить новых корешей. Такой вот человек Юра Ковальский.
Зато я лучше ориентируюсь в боевой обстановке.
Минут через пять мы добрались до позиций тех, кому мы должны были прийти на помощь. Конечно, нам были рады. Как оказалось, БТР, где находился капитан нашей мотострелковой роты, попал под разряд «угря», и мне пришлось принять командование на себя, как единственному старшему лейтенанту. На импровизированной линии круговой обороны были и выдержавшие бешеный натиск тварей десантники из отряда, что первым пришел к поселку на призыв о помощи, здесь были экипажи замерших машин, два пилота с Сушек, которым пришлось катапультироваться, когда их истребители потеряли управление… Даже уцелевшие жители поселка взяли в руки оружие, благо большинство из них были мужчинами и с оружием управляться худо-бедно умели.
Негусто, конечно, но уже кое-что. Ребята Кирии, с коробки 025, притащили с собой огнемет, и теперь один из флангов был неплохо защищен от «перекати-полей». Фикус с другими механиками возился над приводами башни БТРа, что все-таки успел добраться до линии обороны до того, как отказала электроника. Кажется, они пытались заставить автоматическую пушку и пулемет поворачиваться без участия электроприводов. Ну, Бог им в помощь! Рабочее автоматическое орудие нам бы очень не помешало.
Плохо было то, что радии молчали и ждать помощи в ближайшее время нам не приходилось. Тем более что и беспилотник, также попавший под электромагнитный удар, не мог передать в штаб картинку происходящего.
Я, отдав все приказания, сидел рядом с Ковальским, зажав «Калашников» между коленями. Юра несколько раз совал мне свою заветную фляжку, но я отказывался: не было желания обжигать пищевод коньяком. Больше всего мне бы сейчас хотелось съесть яблоко. Зеленое, сочное… Я представил, как кусаю ароматную хрустящую мякоть, и даже вздохнул.
— Никит, а как там наши, как думаешь?
— Сидят, умные предположения строят, версии отрабатывают, — ответил я Ковальскому. — Если есть возможность — вертушку пошлют…
— Да нет, я не про них! — Ковальский подвинулся ближе ко мне, обтирая спиной сажу с закопченной стены. — Как дома? Мы ж там скоро год как не были. Моя Ленка небось уже родила. Девчонку, наверное…
Ковальский тоже вздохнул: у него уже родились четыре девочки, и он отчаянно мечтал о пацане. Счастливчик. У меня вон никого не было. То ли у Веры что-то было не так, то ли во мне причина, но дети у нас не получались. Хотя и хотелось очень. Мне было все равно: мальчик, девочка… Главное — свой ребенок.
— Мальчик будет у тебя, — уверенно сказал я Ковальскому. — По-любому, пацан.
— Считаешь? — наивно обрадовался Юра, и его узкие прозрачные глаза мигом повеселели. — Да, стопудово — будет пацан!
Юра поерзал немного, искоса поглядывая на меня. Опять что-то надумал ведь, я вижу… Сидит детинка под два метра и радуется своей глупой мысли…
— А знаешь, — все-таки не выдержал Ковальский, — я вот тут задумался: если нас наняли, чтобы мы чистили эти планетки от всякой живности, то почему бы кому-то не нанять других, чтобы очистить Землю от людей? А? Как думаешь?
— Думаю, что ты — идиот!
— Ну почему сразу — идиот?! Командир, вот ты прикинь: заявляется этакий гуманой к каким-то другим наемникам и говорит, что, мол, мне агрессивные двуногие мешают минералы на этой планете разрабатывать. Не пошлете ли туда свою команду, чтобы разобраться с ними? А я, естественно, заплачу по тарифу…
— Погоди! — оборвал я его. — Кажется, снова пошли!
Сквозь колеблющуюся над руинами дымку я заметил явное движение. Точно пошли! Я различил отдельные шустрые фигуры, передвигающиеся между остатками домов. Другие тоже их увидели: по линии круговой обороны стали перекрикиваться люди, защелкали затворы…
Что-то огромное, темное стало подниматься за рухнувшими крышами домиков. Словно бы земля вспучилась бугром и начала двигаться в нашу сторону. На бугре плавно вырос целый лес раскачивающихся щупалец… огромная тварь. Метров пятьдесят в диаметре, как минимум…
— Это что за хреновина?! — выдохнул Ковальский, поднимая на плечо РПГ.
— Погоди, — остановил я его. — Расчет ПТУРА и минометчики — взять цель!
Вокруг миномета и ракетной установки засуетились люди, башня омертвевшего БТРа тоже начала медленно двигаться — значит, Фикус зря времени не терял. Вот-вот — и сорвутся огненные языки ракет, ударят в гигантскую тушу…
Я даже представил, как летят фонтаны ошметков, брызжет во все стороны жидкость… если только она в этом чудовище есть.
Не успели: в лесу щупалец на вершине бугра замелькали всполохи, полетели в стороны ветвистые шнуры молний, и что-то невидимое, но переполненное энергией, мгновенно разжалось, заполнив собой всю лощину, перехлестнув через горы. По нервам ударило словно током. Меня скрутило от непроизвольного сокращения мышц всего тела. В ушах противно запищало, и я даже отключился на пару секунд.
Когда я вскочил на ноги и взглянул в сторону неприятеля, то в дымном воздухе уже замелькали покачивающиеся толстые шланги «электрических угрей» — местные твари пошли в атаку.
— Приказ!!! — заорал я с риском сорвать голос. — Первоочередная цель — «угри»!!! боеприпас экономить, зря не стрелять!
— Командир! — недоуменно обратился ко мне Ковальский, снова взгромоздивший на свое плечо гранатомет. — А что это было? Может, по большой хреновине все же стрелять?
— Это был электромагнитный разряд, Юра, — ответил я, передергивая затвор «Калашникова». — Вот только они не поняли, что глушить этим разрядом у нас уже некого. А вот с людьми они просчитались, если только они умеют считать…
Я припал к прицелу, понимая, что каждый мой выстрел должен быть сделан не зря. К счастью, прицел на моем автомате не питался от батарейки — иначе он бы просто сдох вместе с остальной электроникой — но работал от внешнего освещения, концентрируя свет на прицельную марку через оптоволокно. Давайте, зверушки, подходите поближе! Древнейший дуэт стрелка и оружия готов к вашей встрече! Все электронные штуки отошли в сторону: как и много лет назад, в эпоху мировых войн мы могли надеяться только на качество пороха и на свою стойкость. И неизвестно, что крепче: металл или сила духа человека.
Может быть, это была моя последняя высадка, может быть, я сложу свои кости на этой чертовой планете, но всякая неземная тварь должна знать: человек так просто не сдается! И следом за мной придут другие, потому что настырность — одно из первых людских качеств, и то, что хомо взял в руки, он уже не выпустит.
Одно жалко: детей у меня не было. Ведь в них мы продолжаем жить, ведь они исправляют наши ошибки и идут дальше, продолжая верить в то, что человек — высшее существо во Вселенной.
Я поймал в прицел одну из приближающихся тварей и застыл в ожидании. Сейчас начнется бой…
Время пришло. Носитель замер на наклонной поверхности и запустил программу высадки. Амортизационная жидкость давно вышла из камеры, и вот теперь он следовал за ней, подталкиваемый внутренними механизмами носителя. Кабель питания волочился за ним следом… Вот пройден тамбур переходного отсека…
Звуки, оглушающие звуки хлынули в мембраны его акустических приемников. Ослепительный свет ударил в зрительные рецепторы, заставляя защитные плёнки все сильнее и сильнее сжиматься в тщетной попытке вернуть рецепторам темноту покинутой камеры.
Его, оказывается, ждали. Мощные манипуляторы схватили его тело, подняли в воздух… Боль вдруг пронзила все его естество, и он, вдохнув в первый раз воздух этой планеты, закричал, выбрасывая в пространство весь свой страх, недоумение, всю глубину протеста этой высадке…
— Хороший малыш, крепкий! — улыбающийся акушер показал кричащего ребенка его матери.
Попка малыша покраснела от хлесткого удара врача, заставившего его, вместе с криком, сделать первый вздох.
— А где отец? — Акушер повернулся к медсестре, подающей зажим для пуповины. — Пуповину отец не хочет перерезать?
— Он в космосе, — слабо сказала роженица.
Ее бледное, с красными пятнами лицо уже успокаивалось, словно она, глядя на младенца, черпала из этого зрелища какие-то восстанавливающие силы.
— Он в космосе, — повторила она и добавила, словно извиняясь: — и даже не знает, что у него сын родился. Павел. Пашенька. Павел Никитич… — Она словно смаковала эти слова, наслаждаясь их звучанием. — Пашенька, ну почему твой папа сейчас тебя не видит?
