Вадим Панов - Войны начинают неудачники
— Черт, — выругался Кортес в ответ на эту ахинею. — Нашего друга опять переклинило.
Он собрался с мыслями и в тон коротышке ответил:
— Я счастлив, что великая победа и мой скромный вклад в нее не стерлись в памяти Оси, и всегда с удовольствием слушаю баллады, сложенные ее замечательными поэтами.
— Спеть тебе? — тут же спросил охотник.
— Они есть у меня в записи, — твердо отказался наемник.
— Все? — недоверчиво поинтересовался крысолов.
— Все, — еще более твердо ответил Кортес и кивнул на своего спутника. — Знакомься, Чуя, это Артем.
Крысолов с достоинством кивнул:
— Я рад познакомиться с тобой, друг великого воина. Несомненно, в твоей жизни было немало подвигов, достойных того, чтобы величайшие поэты Оси сложили о них великолепные баллады. — Чуя быстро опустился на землю и уставился на Артема большими выпуклыми глазами. — Расскажи мне о них!
У него были ярко-красные «кошачьи» зрачки, то увеличивающиеся, то плавно сжимающиеся, когда на них падал свет.
— Артем еще плохо говорит по-русски, — пришел на помощь Кортес. — Когда он немного подучит язык, он, без сомнения, заглянет в эту помой... гм... к тебе в гости, Чуя, и расскажет о своих подвигах.
Поняв, что Кортес настроен по-деловому, Чуя покорно вздохнул, еле слышно свистнул, заставив крыс растаять в темноте, и поинтересовался:
— Что привело великих воинов в Лабиринт?
* * *
Резиденция Вестника
Москва, улица Новый Арбат, 28 июля, среда, 01:50
Проклятые стены, ненавистные стены, молчаливые, злобные свидетели. Что вы видели? Что вы еще хотите увидеть? Что?!
Что?!!
Что?!!!
Сердце Вестника бешено билось, и Любомир заколотил кулаками по холодному мрамору.
«Проклятые стены, проклятая коробка, почему я должен сидеть здесь, в этой каменной ловушке? Я хочу в лес, на траву, под деревья! Я ненавижу каменные стены, молчаливые каменные стены, враждебные по своей сути. Где мой лес? Мой лес. — Любомир вспомнил о своем маленьком лесе, зимнем садике, жалком утешении изгнанника. — Ну, ничего, ничего, — он перевел дыхание. — У меня будет лес. Настоящий лес. Мой лес. Мой дворец будет располагаться в его сердце, среди самых больших деревьев, он будет расти из самой густой травы, под самым синим небом, на берегу самого чистого озера. А пока, пока...»
Вестник лихорадочно огляделся. Взгляд его помутневших зеленых глаз скользил по мраморным колоннам с висящими на них тонкими цепями. Никого не осталось. Тяжело дыша, колдун подошел к ближайшей колонне и оперся о нее рукой. Здесь была та, самая маленькая, со смешной родинкой на правом плече. Или не здесь?
К колену Любомира прижался столик с аккуратно разложенными тонкими инструментами. Стоило колдуну посмотреть на него, как столик услужливо выгнул спину, позволяя выбрать одно из орудий, и прижался к колдуну еще сильнее.
Безмозглая тварь! Любомир злобно толкнул его ногой. Столик, обиженно позвякивая инструментами, отбежал к стене и замер, как верная собачонка, ожидающая, когда хозяин вновь позовет ее.
«А ведь позову, — подумал колдун, — позову. Когда же я опять сорвался? Час назад? Два часа? Не помню. Это все из-за напряжения, из-за проклятого напряжения. Война высасывает все мои силы, мне нужна разрядка. И все чаще. Почему здесь никого нет?» Любомир огляделся, его глаза вновь помутнели, а сердце застучало.
«Я точно помню, что оставалась еще одна пленница, та, самая маленькая, со смешной родинкой на левом плече, нет, на правом. Где она? Где?! Где?!! Охранники украли, гады, скоты, потешиться захотелось? Небось развлекаетесь с ней в дежурке. Что там за шум? Секира? Нет, Секира в отъезде, какие-то пешки».
Колдун подошел к наглухо закрытым, звуконепроницаемым дверям, ведущим в дежурку, и прислушался.
— Ловить баб в «Куропатке» последнее дело. Там шлюхи дорогие, они игроков снимают, то ли дело в «Ящеррице»... — раздалось характерное бульканье — рассказчик подтвердил свои слова стаканчиком виски. — Я там неделю назад такую девочку нашел, клянусь бородой Спящего, свет таких виртуозок не видел. Что она вытворяла на пляже! У меня чуть волосы не выросли.
Слушатели вежливо заржали, однако собеседник любителя «Ящеррицы» не отступал:
— Да, в «Куропатке» девочки дорогие, но они того стоят. И этим курицам от Птиция сто очков вперед дадут, не напрягаясь. Я с одной как-то заночевал...
Проклятье. Любомир застонал, голоса охранников растаяли, превратившись в слабый, едва различимый шум.
Все думают об одном и том же. Все разговоры сводятся к одному и тому же, к одному и тому же. Кто с кем спит? Как? Что при этом чувствует? Мерзавцы, подонки. На колдуна накатила волна дикого бешенства, хотелось ворваться в дежурку, увидеть вытянувшиеся лица этих обезьян и сорвать с них кожу, вывернуть их внутренности, насладиться гаснущей в глазах жизнью, окунуться в жаркую, горячую кровь, успокоить сердце, избавиться от гнетущего холода.
Столик с инструментами, повинуясь неосознанному импульсу колдуна, снова терся у колена. Любомир не глядя взял с его спины тонкий, хищно изогнутый скальпель и резко провел по запястью. На ране мгновенно выступила кровь. Несколько секунд колдун бессмысленно смотрел на нее, а затем медленно поднес руку ко рту и слизнул солоноватую жидкость. Рана быстро затягивалась. В голове просветлело. Но не настолько, чтобы стало хорошо. Требовалось большее, намного большее.
— Телефон! — отрывисто приказал Любомир.
Плевать на осторожность.
Столик куда-то сбегал, а когда вернулся, поверх инструментов лежала маленькая черная трубка. Колдун взял ее в руку и набрал номер:
— Птиций.
— Я вас узнал, — осторожно ответил управляющий. — Чем могу помочь?
— У тебя есть что-нибудь для меня?
— Конечно.
— Готовься. Сегодня, приедет Секира.
* * *
Лабиринт
Москва, где-то под землей, 28 июля, среда, 02:16
В Москве всегда копали много и с удовольствием. С тех пор, как на этой земле вырос первый дом, сотни маленьких трудолюбивых людей ловко высверливали, выбивали, взрывали и рыли, рыли, рыли ее, пока не создали под городом огромный, испещренный многочисленными ходами, тоннелями, бункерами, реками, озерами и пещерами Лабиринт. Новые уровни уводили его все ниже под землю, новые коридоры переплетались со старыми, и уже никто не мог точно описать эти катакомбы. Да и не хотел. Немногие смельчаки рисковали пробираться в чрево чудовища. Люди, как это часто бывает, стали бояться творения своих рук.
И Лабиринт зажил собственной жизнью. В него пришла цивилизация: электричество и метро. Появилась своя флора: плесень, грибы, водоросли, и фауна: крысы, мокрицы, бродяги и даже разумные обитатели — осы. Никто уже не мог точно сказать, когда в Лабиринте завелось это небольшое полудикое племя одиноких охотников. Осы лазали по Лабиринту в поисках к пропитания для себя и своих крыс, слагали диковинные заунывные баллады и очень редко выбирались на поверхность. В свое время они претендовали на мировое господство, но в годы Второй Войны Подземелий им был преподан небольшой урок, и крысоловы стали значительно скромнее. Жителей Тайного Города они удивляли живучестью и неразборчивостью в еде. Ходили и слухи, что осы могут питаться чем угодно, вплоть до химических отходов.
— До Киевского далеко, — бурчал идущий впереди охотник. — Стая давно не кормлена, но Чуя обещал. А если Чуя обещал, он всегда держит свое слово.
Вокруг деловито сновали крысы, тщательно обнюхивающие и оглядывающие темный коридор. Нытье охотника их не раздражало. Чуя замолчал, но буквально через два шага завыл:
И, блуждая во мгле, он увидел звезду,
Это было невиданным чудом.
Я иду к тебе, брат.
Я иду, я иду...
Рождалась очередная баллада.
Уговорив Чую проводить его до Киевского вокзала, Кортес получил лучшего в Лабиринте проводника, но в то же время потрясающего зануду. Привыкший к одиночеству, ос комментировал все происходящее вокруг и уже четыре раза принимался складывать новую балладу. Пока Кортесу удавалось блокировать эти попытки. Артем повернулся к бредущему рядом наемнику:
— Они все такие высокопарные?
Тот посмотрел на оса и, убедившись, что маленький крысолов достаточно далеко, шепотом ответил:
— У них не очень сложный мозг. Вот они и компенсируют это словоблудием.
— Понятно, — Артем зевнул.
— Нам еще повезло, что это Чуя, — продолжил Кортес, — у него и стая хорошо дрессирована, и меня он знает.
— А если кто другой?
— Могли бы возникнуть неприятности, — пожал плечами наемник. — Крысы в еде неразборчивы.
Прошло несколько мгновений, и до Артема дошло:
— Они что, едят людей?
— Все мы кого-то едим.
Артем не нашелся, что ответить, но теперь худосочная фигура крысолова вызывала у него непростые чувства. Кортес понял, что переборщил:
