Василий Головачев - Возвращение настоящего
– Успокойтесь! Мы вам ничего не сделаем. Объясните, что происходит.
Голоса перекликавшихся членов отряда стихли, все уставились на Рената, словно видели его впервые.
Он поймал странный – оценивающий, недоумевающий и в то же время сочувствующий взгляд Морева, покраснел, отворачиваясь, неловко кивнул Марьяне, также разглядывающей его с весёлым недоумением.
– Переведи ему.
Девушка помедлила, но перевела слова спутника оператору.
Он перестал причитать, судорожно затеребил застёжки ворота, ослабляя охват шеи, вздохнул. В глазах «псевдочеловека», обращённых к Ренату, засветилась робкая признательность.
– Гляди-ка, – проворчал Дылда, – не все они, оказывается, мерзавцы и сволочи.
Дебил прощебетал ответ. Марьяна перевела:
– Мы по-прежнему в этой самой хронопаузе… скользим в будущее… он не теоретик хроносдвига… просто оператор машины.
– Если такие женщины ждут нас в будущем, – ухмыльнулся Синенко, – то я не против здесь остаться.
– Что нужно сделать, чтобы вернуться в своё время? – спросил Морев.
«Лай» вопросов, «лай» ответов.
– Он попробует сменить программу фазировки… но гарантий нет.
– Пусть меняет, у нас нет другого выхода. Сколько потребуется времени?
Марьяна спросила, оператор ответил.
– Ан ксиаоши… не меньше часа.
– Объявляю часовое увольнение на берег, – объявил капитан, возвращая голосу прежнюю уверенную бархатистость. – Здесь останутся двое, Вольнов и Корж.
– И я, – сказала Марьяна. – Вдруг ему что-то понадобится.
– Вы идёте отдыхать в первую очередь, если понадобитесь – мы вас вызовем.
Марьяна хотела проявить характер, но глянула на исполинское изваяние женщины в экране и передумала.
– Идём, – взяла она Рената под локоть.
Кое-как, барахтаясь, отталкиваясь от стен, они выбрались из кабины, провожаемые взглядами бойцов. Вестибулярный аппарат Рената уже привык к «перманентному падению», но желудок иногда выныривал к горлу, и сдерживать позывы рвоты было нелегко.
Марьяне же далось это состояние проще, она не жаловалась, лишь морщилась иногда, беспомощно вращаясь вокруг оси при неудачном отталкивании или кувыркаясь в воздухе.
Спускаться на уровень ниже не пришлось: каюты для отдыха обслуживающего ретранслятор персонала располагались вокруг кабины управления. Пара открыла дверь ближайшей, закрылась изнутри. Неудачное движение руки прижало Рената к девушке. Она усмехнулась, оглядев его небритое лицо.
– А вы, оказывается, либерал, господин Хуснутдинов, не ожидала.
– Я человек, – пробормотал он, испытывая неловкость и кайф одновременно.
– Не ожидала, – повторила она, не спеша высвобождаться из объятий. – Помоги раздеться.
– Зачем? – не понял он.
Взгляд девушки, упавший на него, красноречиво объяснил ему, что он дурак.
– Сейчас… трудно удержаться… в невесомости я не…
– Не занимался сексом?
– Ага… не было случая.
Марьяна прыснула.
– Учись…
Больше они не разговаривали. Невесомость и в самом деле заставляла их искать иные способы удерживать тела в непосредственной близости, и, пока они научились этому, час, данный капитаном на «увольнение», истёк.
Всё же торопиться не стали. Вода из-под крана в бытовом отделении каюты вылетала шариками, поэтому помыться не удалось, пришлось смачивать водой какие-то узкие жёлтые ленты в барабанчике, ни дать ни взять – бумажные полотенца, и обтираться. Закончив ухаживать за Марьяной, Ренат нашёл в стенном шкафчике (оттуда повеяло холодом) какие-то банки, предложил вскрыть.
– Это консервы, наверно, хочешь есть?
– Нет, эти воррихо едят всякую гадость, как настоящие китайцы, лучше потерпеть.
– Ну, почему, не всё то гадость, что едят китайцы.
– Червяки и личинки не гадость?
– Жареные – очень даже ничего, главное, не будить воображение и научиться прислушиваться к желудку, некоторые червяки, а также кузнечики, саранча и даже сверчки очень калорийны.
На лице Марьяны отразились её мысли.
– Мерзость! Нет уж, я лучше картошечки жареной поем, с грибами солёными. Саранчу пусть азиаты едят… да эти их потомки – воррихо.
– Пусть едят, – согласился Ренат, с облегчением заканчивая одеваться. – Я бы сейчас тоже не прочь картошки жареной отведать… плюс кебаб из баранины.
– Я человек умеренных аппетитов, да и нам много чего нельзя есть.
– Ну да, ты же спортсменка. Хочешь, стих прочитаю?
– Давай.
– Женщине мало надо. Мужа – который рядом, Денег, цветов и ласки, Быт из восточной сказки. Только одно подводит – Быстро любовь проходит. Словом, надоедает! Вот она и рыдает, Хочет всё это снова. Стоит ли, право слово?
Марьяна покачала головой, бросая на него тот самый странный взгляд, в котором соединялись любопытство, ирония, недоверие и вопрос.
– Тебе не строителем надо было становиться.
– А кем? – удивился он.
– Поэтом.
– Наследство тяжёлое, – пошутил Ренат.
– Ах да, я забыла, ты говорил, что дядя твой занимается банным бизнесом, три года отсидел…
– Ну и что?
– Почему ты не в него?
– Вообще-то он неплохой человек, только очень деньги любит. Они его и губят. Я не вмешиваюсь в его дела, так получилось, что он попросил меня построить ему подземное убежище.
– Для воррихо.
– Я же не знал… да и он тоже. Идём к остальным?
Марьяна оттолкнулась от стоечки у лежака, прижалась к нему, спросила с неожиданной робкой игривостью:
– Ты… не бросишь меня?
– Где? – растерялся он.
– Там… здесь… везде. – Она улыбнулась. – Возьмешь меня в жёны?
– У меня много недостатков, – попробовал он отшутиться.
– Я компенсирую их своими достоинствами, – так же шутливо пообещала Марьяна, посерьёзнела: – Да или нет?
– Да! – сказал он.
* * *Все уже находились в кабине управления, ждали только «гражданских», поглядывая на экраны, с которых в кабину лился призрачный лунный свет; в композиции твердь-море ничего не изменилось, и женщина по-прежнему поправляла волосы, и вереница мошек-людей всё так же медленно двигалась от храма к храму.
– Кажется, он закончил свои манипуляции, – сказал лейтенант, кивнув на оживившегося с появлением Марьяны Дебила.
Она заговорила с оператором.
– Он сменил программу резонанса. Теперь можно восстановить связь с каким-то… удивительно звучит практически по-английски – сентре коммандер, и прицелиться поточнее.
– Шансы? – спросил Морев.
Вопрос – ответ.
– Он не может оценить. – Марьяна помолчала, вслушиваясь в лепет пленника, сказала совсем тихо: – Может быть, один шанс из… тысячи.
По кабине прошло движение, хотя даже острый на словцо Синенко предпочёл промолчать.
