Александр Афанасьев - Свободное падение
А вон и он едет…
* * *Несколько бронированных внедорожников и пикапов въехали в карьер. Почти на всех внедорожниках были открыты люки, в люках за пулеметами были стрелки. Все в черном, каски… вор, который еще помнил советские фильмы, решил, что они похожи на фашистские.
С вором было больше ста человек, с тем, кто приехал, – человек тридцать. Но вор понимал, что силы равны.
Раздраженно сунув коммуникатор в карман, вор выбрался из президентского «Гелендвагена». Раздраженно отпихнул сунувшуюся пристяжь с бронежилетом, в одиночку пошел навстречу приехавшим машинам. Навстречу ему двинулся человек в сером обмундировании и с пистолетом «Глок» в крутой кобуре на бедре…
– Салам алейкум… – сказал Найджел Нолте, когда вор остановился в трех метрах от него.
– Что надо? Чего звал?
– Поговорить.
– Ну, базарь, базарь…
– Прежде всего хочу отметить, что мы, наше общество, не имеет никакого отношения к полицейскому рейду, приведшему к гибели господина Чокуева. Того, кто причастен к этому рейду, зовут Алекс Сэммел, он прибыл сюда недавно и не желает подчиняться правилам, которые приняты здесь среди нас. Мы не возражаем, если вы уберете его.
– Не причастны? А чо за толковище в Ханты-Мансийске было? – грубо спросил вор.
– Эта встреча была действительно организована Сэммелом, – сказал англичанин, – но никакой договоренности на ней достигнуто не было. Повторяю – Сэммел не один из нас, он не подчиняется нашим правилам. Он сам по себе.
Опытный, прошедший десятки терок и стрелок вор мгновенно уловил суть. Интересные дела получаются… этот пиндос (воры всех иностранцев называли пиндосами) не просто сдает одного из своих, но и фактически настаивает, чтобы община убрала его. А этот… попинтос не так-то прост… он уже посылал кое-кого на место понюхать. Он не просто приземлил Чокуева – он там настоящую мясню устроил, всю его пристяжь – в мясо. И как говорят, этот попинтосник – ломом подпоясанный, духовитый, у него и люди, и оружие, он много чего на рынке купил. И сам он не сидит, жалом водит и с ментами закорешился, и с русскими. Так что убирать его… может быть чревато, нарвешься на ответку – ляжешь. Он сам, еще когда с ним за столом сидел, отметил – дельный пацан, хоть и молодой. Стержень в нем есть, нутро крепкое, не фраерское, и взгляд не рабский. Такого заделать… дашь грош. А Чокуев – он сам пассажир мутный, он единственный из всех некоронованным был, с ним просто мирились, потому что он и куска большого не просил, и людей у него было много. Да и не сорванный, вроде людей уважал… так пусть живет. Через Чокуева община контактировала с ваххабней, он был нужен для этого… но то, что он сегодня обнаружил на стуле в обеденном зале, перечеркнуло все договоренности. Он вор. И он не должен платить. Это эти… ваххабнутые – пусть в общак платят. Если жить хотят. А так… на пороге разборка с ваххабнутыми, и вешать на воротник еще и такого врага, как тот пацанчик, – не дело.
И еще одно. Если этот… хочет, чтобы община убрала пацанчика, значит, его выгода. А не выгода общины, и не его лично, Толика Ташкента. Значит, и делать это не следует. По крайней мере – не по просьбе этого фраера.
– Слышь, – сказал вор, который разговаривал на блатном совершенно без акцента, – ты чо щас мне тут трешь, да? С тобой был разговор – был? Ты – смотрящий за своими волками. Я – смотрящий от братвы. Кто беспредел в городе устроил – твои или мои? Вот сам и разберись. Если тебя не уважают – мне с…ь на это. Ты базарил, что разговариваешь от лица всех. Отвечай за базар! Наведи порядок сам. Десять дней тебе на это. А если не наведешь, я с другими базарить буду, с теми, кто наведет. Всосал – тему?
Англичанин пожевал губами. Губы были тонкие, почти бескровные – и сам он был похож на матерого мокродела. По понятиям, мокроделы хоть и являются частью братвы, но стоят намного ниже воров. Их слово в серьезном базаре – ничего не значит. Хотя по нынешним временам – и это правило поплыло, кто может убить, тот и прав.
Есть ли у них еще время?
* * *Вор внешне оставался бесстрастным, но только Богу… или, может быть, дьяволу ведомо, что происходило у него в душе. Это было похоже на извержение… нет, даже не так – на взрыв вулкана! Лава всепоглощающей ярости нахлынула на него и затопила с головой.
Ах, с… Так вот почему он сегодня утром нашел у себя флешку на стуле! Вот почему эти трекнутые на своем Аллахе шныри осмелились требовать с него, вора, платить дань! Ах… падлы конченые!
Они договорились с англичанами! И с теми, кто стоит за ними! Это бородатое зверье договорилось с автоматчиками за его спиной! Видимо, просто снизили цену и все – взяли этим. И теперь автоматчики хотят, чтобы он, вор, был у них шнырем на побегушках, выполнял для них мокрую работу! Он шлепнет того пацанчика, а автоматчики за это затравят его, спишут на него абсолютно все.
Ах, падлы…
Теперь на них наедут сразу с двух сторон. Охреневшие вконец и получившие гарантии безнаказанности вахи. И автоматчики-пиндосы. Общину слили в сортир.
Но – хрен вам! Они не знают, что такое вор. И он им покажет это…
– Что с вами… – поинтересовался англичанин. – Вам плохо?
– Не… – Вор рукавом вытер вспотевшее лицо, его голос был обычным, хотя и немного напряжным: – Сердце что-то… прихватило.
– У нас есть медик.
– Не… не надо.
Англичанин тоже ошибся – он не понял, что произошло, и не понял, что он уже мертв… Он сам, своими словами подписал себе сейчас приговор – и себе самому, и большинству своих людей. Он был выходцем из 22САС, и видел многое, и имел дело со всяческим отрепьем, с отбросами рода человеческого. С бандитами, с ваххабитами, с отморозками он начинал в Албании, тренировал УЧК и там понавидался. И здесь он имел дело с главарем местной мафии и договаривался с ним. Но он и близко не понимал, кто стоит перед ним, с кем он имеет дело и какую школу выживания тот прошел. Он имел дело с вором в законе и даже близко не понимал, насколько тот может быть опасен. Злобность, коварство, помноженное на длительный опыт выживания в волчьей стае, делали его столь же опасным, как опасна среднеазиатская гюрза – единственная змея,[56] которая при наличии выбора предпочитает атаковать, а не убегать.
– Коля… – вор снова вытер рукавом лоб, он, как и почти все русские, давал своим иностранным визави понятные русские имена, – вам не стоит иметь дело с этими отморозками. Они только с виду мирные – на самом деле, только отвернись, заточку в бок всадят. В чем проблемы? Разве мы в чем-то нарушили наши договоренности? Мы, община?
– Мы не говорим о том, что вы в чем-то нарушили наши договоренности, – вор с злобной радостью отметил, что смог внешне мирной реакцией усыпить бдительность пиндоса, – ваши выплаты останутся такими же, какими были до этого. Но мы имеем интерес в том, чтобы… – англичанин замялся, подбирая нужную ложь, – чтобы более эффективно контролировать регион. Несмотря на то что договоренность с вами существенно… оздоровила обстановку, проблемы все еще остаются. Вы должны понимать, что мирное соглашение только тогда приведет к миру, когда оно устраивает все стороны, без исключения. Хотим мы того или нет – салафитская община здесь существует, в ней много молодежи. Люди хотят верить… людей не переделаешь. Мы считаем, что с ними можно договориться, если мы начнем воспринимать их как людей, как партнеров по переговорам, а не как цели для уничтожения. Речь не идет о том, чтобы уменьшить ваш кусок пирога, речь идет о том, чтобы хватило пирога всем.
– Не хватит… – цвет лица вора был почти нормальным, – они не успокоятся, пока не заберут все. Я их знаю, им не нужен кусок пирога или даже половина пирога. Им нужен весь пирог без исключения…
Здесь вор был прав… все-таки его огромный опыт подсказывал ему решения, до которых никак не могли додуматься аналитики в Лэнгли и Темз-Хаусе. Они постоянно делали одну и ту же ошибку, воспринимая салафитов как одну из сторон конфликта, со своей позицией – и не более того. Но салафиты не были стороной в конфликте – они вели священную войну. И у салафитов не было позиции – у них была правда.[57] А правда есть правда. Не бывает куска правды, пятидесяти процентов правды, девяноста процентов правды и даже девяноста девяти процентов правды. Правда – это цельное понятие, от которого нельзя отнять даже малый кусок без того, чтобы она перестала быть правдой. Правда на девяносто девять процентов – уже не правда. И потому говорить с ними было бессмысленно, и еще бессмысленнее – ждать выполнения договоренностей с их стороны. У них была своя правда. И другой – они не признавали.
– Мы обеспечим выполнение договоренностей в любом случае, – англичанин говорил убедительным тоном, – можете в этом не сомневаться. Ваш кусок пирога останется вашим.
Вор неохотно кивнул.
– Нам надо собраться. Я один решать такое не хочу.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
