Ян Валетов - Школа негодяев
Сергеев юркнул в дверь ясель, не дожидаясь результата.
Техник не ошибся, когда назвал помещение залом. Квадратов сто – сто пятьдесят. Легкие стеклянные перегородки, похожие на офисные, сложные системы – как бы ни машины для гемодиализа, стойки капельниц, мониторы, беспорядочно мигающие светодиодами…
В сложных креслах лежали люди, подсоединенные ко всему этому оборудованию. Дети. Сергеев закрыл глаза, как будто бы то, что он зажмурился, могло изменить картину. Молчун. Только одна цель – Молчун. Запомни. Не хватит сил спасать всех. Ты не для того сюда пришел… Только Молчун – и все. Ты ради него наплевал на все, что задумывал, отдал в хорошие, но все-таки чужие руки весь финал операции с Али-Бабой. Нет шансов быть добреньким, совсем нет. И Молчуна вытащить – запредельный успех, будем радоваться, если в живых останемся! А остальным…
Он посмотрел на мертвое, лишенное всяческих эмоций лицо ближайшей к нему девочки-подростка, на трубки, снаряженные иглами, торчащие из ее вен, на катетер, введенный в шейную артерию, и перевел взгляд дальше, на крупного, широкого, как шкаф парня, лежащего с приоткрытым ртом, утыканного такими же иглами. Через десятки трубок в их тела вливались химикаты, стирающие личность, память, эмоции, чувства…
Остальным придется умереть. Оставить их в живых – это значит оставить школе шанс снова работать с «материалом». Здесь один вариант – после ухода сергеевской команды должно пылать все, даже бетон стен.
В первых двух выгородках Молчуна не было.
В третьей – одно из трех кресел оказалось пустым. На дерматине спинной подушки, таким же скотчем, что и табличка «ясли» на дверях, была прикреплена записка, сделанная синим фломастером:
«Миша, зайди в учительскую».
«Ну, вот и все, – подумал Умка. – Кажется, мы дошли до финала».
* * *После того, как звучит выстрел, можно услышать много звуков, но не смех. У Сергеева на миг похолодела спина, и затылок словно облило ледяной водой. Он, как никто знал, что означает выстрел в набитом людьми помещении. Все-таки курс по освобождению заложников входил в список обязательных дисциплин, правда, в трактовке Мангуста курс был несколько видоизменен, и смерть гражданского не считалась чем-то крамольным. Что-то, а приоритеты Алексей Анатольевич расставлял мастерски – выполнение задачи в сравнении со смертью одного или нескольких человек превалировало.
Глядя на пробку от шампанского, прыгающую по столам, на пенную струю, наполняющую бокалы, Умка понял, что пришло время определиться. И не просто определиться, а определиться окончательно. Маринка и Вика – это приоритеты. Остальные – неизбежные потери. Это было так подло, что перехватывало дыхание, но сделать ничего было нельзя. Если кому-то придется погибнуть сегодня – он погибнет. Сергеев обвел взглядом толпу, мелькание незнакомых лиц, и оценил возможные жертвы при открытии огня в переполненном помещении. Картина получалась пугающая, особенно при применении сторонами конфликта крупного калибра. Но возможности избежать стрельбы Умка не видел. Как на духу. Совсем не видел. Оставалась надежда минимизировать потери, но думать об этом было преждевременно – первоочередной задачей было спасти девочек. А дальше – как получится. Прежде всего – то, чего при спасении заложников надо избегать, как черт ладана – паника. А сейчас она нужна позарез! Не панацея, конечно, но вполне разумный прием, чтобы прорвать первое кольцо. Сократить расстояние до любого из стрелков, завладеть оружием – этап номер один.
Ближе всего к Умке был тот, кого он окрестил Нервным: тот самый молодой парень с колючими, как морские ежи, глазами, неуравновешенность которого буквально выпирала наружу. Он был самым опасным и оказался самым досягаемым – судьба.
Сергеев ухватил Вику под локоть и ввинтился в толпу, контролируя перемещение восьмерых оппонентов, но в особенности – Нервного.
Тот потерял из виду Вику с Маринкой – группа «Интера»[62] полностью перекрыла ему обзор, облегчая Умке перемещение. Плотникова попыталась упереться, но Сергеев прижал ей локтевой нерв и она, испуганно вздохнув, покорилась на несколько секунд, которых Михаилу вполне хватило. Маринка семенила рядом, прижимаясь к сергеевской спине, как испуганная уточка к маме.
Папарацци, снимавший их с Викой поцелуй минуту назад, к своему несчастью оказался на выбранной Сергеевым траектории движения. Каблук сергеевской туфли ударил фотографа по пальцам правой ноги с такой силой, что тот заверещал по-заячьи, а тяжелый репортерский «Никон» на длинном ремне попал Умке в руки и, описав выверенную дугу, врезался в темя Нервного. Тело не успело рухнуть на пол, а Умка уже подхватил его, и в мановение ока выхватил из-за спины потерявшего сознание стрелка пистолет – композитный «Глок» с толстым коротким цилиндром глушителя на стволе.
Глушитель – это было плохо. Очень плохо. Сергееву нужен был шум, большой шум, а пока даже на визг покалеченного папарацци никто не успел отреагировать – мало ли кто может орать дурным голосом? Увлеченные общением и едой люди только начинали поворачивать головы в сторону кричащего.
Наибольшую опасность представляют те противники, которые находятся ближе – именно их нужно нейтрализовать в первую очередь. Остальные после первых же выстрелов обязательно будут отсечены толпой на несколько секунд, а то и минут.
Нервного можно было в учет не брать – фотокамера обездоленного папарацци оказалась увесистой, и минимум пара недель на больничной койке Сергеев неопытному стрелку обеспечил. Следующими целями боевой компьютер Умки обозначил двух боевиков, переодетых в охранников галереи: объекты «два» и «три», расстояние около пяти метров – рассчитал возможные варианты и выдал решение: стрелять на поражение! Первый – более пожилой, коренастый, уже находился на директрисе прицела, второй же – молодой с вертлявыми движениями и злым зеленоватым лицом, оказался наполовину скрыт оператором съемочной группы.
Сергеев, не колеблясь, выстрелил в объект номер «один», целя в ключицу – рана не смертельная, но на сто процентов выводящая из строя противника. Жилет под рубашкой коренастого не просматривался, поэтому Михаил в последний момент поменял прицел с переносицы на плечо, не стал брать лишний грех на душу. Второго, зеленолицого, придется бить наповал – это решение тоже было подсказано внутренним компьютером. Вертлявый – он же объект номер «два» – излучал нешуточное чувство опасности и некоторой сумасшедшинки. Он явно был опытен и жесток, а такого зверя подранить нельзя, нужно только убить.
9-тимиллиметровый «глок» с дистанции в 5 метров обладает очень наглядным останавливающим действием. Коренастый, правда, никуда не бежал, но оказался таки в жилете, и поэтому пуля не остановила его, а отбросила назад, словно ударом тяжеленной кувалды. Глушитель пистолета был свежим, ни разу не пользованным, выстрела не услышали даже в трех метрах от Сергеева: негромкий хлопок с шипением – и все. А вот грохот, с которым лжеохранник влетел в стеклянную дверь за спиной, был впечатляющим. Прикрывая Маришку спиной, Михаил крутнулся вокруг своей оси через правое плечо – Плотникова, с выражением бесконечного удивления на лице, была вынуждена повторить маневр, потому, что левая рука Умки сжимала ее локоть, как тисками.
Со своей оценкой зеленолицого Сергеев не ошибся. В тот момент, когда прицельная линия соединила ствол «глока» и лоб вертлявого стрелка, он уже успел на три четверти вытащить из кобуры пистолет, и этот пистолет был не «травматиком». Умка отметил и появившийся на узком лице прищур, и кошачью грацию, и быстроту движений, выдающую в противнике профессионала. У лжеохранника была хорошая школа, но у Сергеева она была лучше.
«Глок» фыркнул, и пуля с глухим утробным чавканьем ударила стрелка в лоб, и тут же, со столь же неприятным звуком, вылетела через затылок в ореоле из костяной крошки и розово-серых комковатых струй из разорванного мозга. Брызги рассыпались по холсту, на котором были изображены бегущие по заснеженной тундре ездовые собаки. Получилось живописно – капли украсили безжизненную белую поверхность. Зеленолицый никуда не улетел, а осел на землю, скрутившись вокруг коленей – точь-в-точь как убитый гитлеровец в старых фильмах про войну.
И вот тут одна из барышень, на глазах у которой за секунду с четвертью было расстреляно двое людей, завизжала так, что ее могли услышать и на Владимирской. Крик был пронзителен и вываливался в ультразвуковой диапазон. Будь где-то близко на Оболони собаки – они бы завыли в тот же момент. Но собак рядом не оказалось, а вот толпа крик услышала и качнулась из стороны в сторону, тяжело, как глицерин в бочке, сокращая расстояние между гостями, толкая их друг на друга, и предоставляя Сергееву столь необходимые спасительные секунды.
Он рванул по залу наискосок: не к главным дверям, через которые входил, а к тем, что вели во внутренние помещения, закрытым на электронный кодовый замок. Умка был уверен, что там есть второй выход – главный был оснащен закрывающимися изнутри роллетами, значит, тот, кто уходит последним, выходит не через него.
