Русский клан - Косенков Виктор Викторович

Морозов тут же перекатился на спину, выхватывая стволом проем двери.

Никого. Только густо валил из зала черный дым.

Алексею неожиданно стало все равно. Апатия овладела им, навалилась, не давая встать. Он понял, что головой лежит на коленях у мертвой старухи, которую они убили в самом начале. Страшное ее лицо смотрело на него с неожиданной нежностью. «Это смерть, — подумал Вязников. — Смерть нежна…» Словно сквозь сон, он чувствовал, как ему бинтуют рану, как вытаскивают на улицу. Через темные провалы он видел двигающиеся ноги и серый асфальт. Морозов тащил его на плечах, как мешок. Воспротивиться не было сил. Хотя пару раз Алексей пытался сказать другу, что может идти сам.

Потом темнота стала наваливаться, и он отдался ей целиком и полностью.

На соседней улице, грузно ворочаясь под обломками обрушившегося портика, агонизировал БТР.

Когда Вязников очнулся, то первое, что он увидел, был потолок. Белый, почти сахарный, гладкий.

«Банально, — подумал Алексей. — Как все-таки банально. Но что же еще видит человек, когда приходит в себя? Склонившиеся лица или потолок, как в моем случае. Склоняться надо мной, в общем-то, некому. Вот только Юрка…»

Образ друга разом вытащил из памяти массу других воспоминаний. Образы, звуки, запахи нахлынули на Алексея. Сразу же выяснилось, что вокруг все время что-то происходит. Кто-то разговаривает, ходит. Шаги, натужное дыхание, царапающий звук чего-то тяжелого, перетаскиваемого по полу. Блямканье металла о стекло.

Алексей повернул голову и разглядел рядом с собой фигуру в новеньком камуфляже.

— Юрик… — прошептал Вязников.

Морозов, сосредоточенно что-то жующий, поднял голову и, увидев, что друг очнулся, поставил миску на столик.

— Ну наконец-то. Очнулся. Чаю хочешь?

— Хочу.

— Тогда давай я тебя посажу, осторожно.

Морозов помог Алексею принять сидячее положение, долго возился с подушками, подкладывая их так, чтобы было удобно.

— Где мы? — спросил Вязников.

— В госпитале, — ответил Юра. — В Москве.

— А что вообще происходит?

— Ты не так много пропустил. Ситуация из просто неустойчивой превращается в устойчиво нестабильную.

— А конкретней?

— Кто-то там наверху пытается разрулить ситуацию путем переговоров. Только с кем они собираются переговариваться, не ясно. Говорят, что Ельцин в городе, говорят — бежал, но Москва большая, где именно, никто не знает. Горби неизвестно где. Понятно, что не в Форосе, но где? Факт, что живой. И только. Оба президента где-то шляются, страна увлечена кровопусканием.

— Это я и так знаю. Изменилось что?

— Янаев погиб. Прежний штаб взорван.

— А по Союзу что?

— Да все то же самое. В Молдавии стрельба, казахи как на гвоздях, Литва за телевышку бьется, Эстония на ножах, армяне с азербайджанцами сцепились, в Грузии опять кровь пошла. Все то же самое. Даже на Украине кто-то вспомнил про татар.

— Гражданская война.

— Нет, старик, это еще не война. Это всего лишь гражданские беспорядки. Когда война будет, всем мало не покажется.

— Так ведь и так…

— Я про весь мир говорю. — Морозов подсунул к губам Вязникова железную кружку. — Давай.

Алексей взял нагревшуюся уже железку и маленькими, осторожными глотками стал пить. Чай был густой, крепкий, откровенно вредный для раненого организма, но невероятно вкусный.

— Я вот чего все хотел спросить, — потирая небритую щеку, начал Морозов. — Ты как будто знал что-то, там…

— В подвале? — Алексей сморщился. Глоток чая, слишком большой и горячий, прокатился по пищеводу обжигающей волной.

— Ага.

— Когда парнишка рассказывал о том, как они туда с приятелем влетели, он так говорил, будто их в подвал пригласили. Провели. Подробно описал коридоры и зал.

— Ну, он-то был не из их компании, — покачал головой Юра.

— Нет, что ты. Он был просто… просто глупый. Его девка в ловушку привела. И сослуживца его. Встретила, провела… Черт его знает, кто из них первым заподозрил неладное. Но то, что она в веревках, это он уже просто сам придумал. Не мог поверить в то, что его девушка, идеал, такая падла оказалась. Сам себе внушил. За что и поплатился. Врать себе бывает смертельно опасно. — Алексей снова хлопнул большой глоток горячего и на миг замер.

— А ты это сразу почуял?

— Почуял, может быть, — выдавил Вязников, когда прошли спазмы, — но вот сказать не смог. Знаешь, как собака: понял, но сказать не смог.

Сформулировать не получилось. Устал, наверное. Гадкая история, конечно. Жуткая.

— Это точно.

Юра повозил ложку в тарелке с кашей. С отвращением оттолкнул. Хлопнул ладонями по коленям, встал.

— Ладно. Пойду я еще чего-нибудь выведаю. Мы с тобой сейчас в резерве вроде. Надо пользоваться моментом.

— Погоди. — Алексей поставил опустевшую кружку на столик рядом с тарелкой каши. — А со мной чего?

— В смысле?

— Ну… — Леша окинул взглядом бинты.

— А, ерунда, ничего особенного. Пулю достали. Поваляешься пару деньков, и баста, — махнул рукой Морозов и выскочил за дверь.

Небольшая комнатка, где лежал Вязников, отделялась от коридора тонюсенькой стенкой и такой же, еле живой дверью. Было хорошо слышно, как стучат за стеной солдатские ботинки, кто-то отчитывает кого-то хриплым, прокуренным голосом.

«Спрашивается, с чего мне это все? — спросил сам себя Алексей, с трудом подавив желание начать рассуждать вслух. — Ельцин, Горби, лоялисты, путчисты эти… Что, мне больше заняться нечем, как другим, похожим на меня олухам горло резать? Жуткое время какое. Получается, что и по-другому нельзя. Сначала гайки раскрутить, потом мерзость всякую развести, уродов плодить. Гласность, демократия, перестройка. Все республики, как крысы, в разные стороны кинулись. Так же тоже нельзя. И не в коммунистах дело. Не в партии. И не в демократии. Что одно, что другое… Порядка хочется. Сколько можно издеваться?»

Ему вспомнились мерзкие хари, сидящие вокруг чадного больного огня.

«Сидят вот, рыла, и жрут друг друга. И всяких солдатиков несознательных, вроде меня с Юркой. Суки. — Он сдвинул одеяло в сторону и обнаружил, что белья нет. Поискав глазами, Алексей увидел свою одежду, аккуратно сложенную на стуле. — Подавитесь, гады. Такими, как я, подавитесь! Такими, как Юрка. Дети нужны. Чтобы было из кого людей делать, а то вокруг одни людоеды».

Ему неожиданно сделалось невыносимо душно в этой стерильной палате, захотелось воздуха. Чистого, настоящего. Куда-нибудь на природу, в лес!

Вязников с трудом встал, чувствуя, как в ногу впиваются крупные холодные иглы. Палата судорожно покачнулась, Алексей ухватился за столик, стоящий около койки, одной рукой неудачно вляпался в кашу, опрокинув ее на пол, но устоял.

— Подавитесь! — процедил он сквозь зубы.

«Теперь мы должны решать, что делать и как делать, — пронеслось в голове. — Не генералы, не президенты, не демократы. Только мы. Я и Юрка».

Алексей сделал несколько шагов в сторону стула. Перед глазами поплыло.

— Не пройдет, — застонал Вязников. Но пол неумолимо уходил из-под ног. Алексей попытался ухватиться за спинку кровати, та выскользнула у него из рук, словно просочившись сквозь пальцы.

«Время уходит, — подумал Алексей и сам же удивился этой мысли. — Дети нужны».

Наконец он сделал еще один шаг и понял, что не удержится.

Перед глазами мелькнуло что-то белое, кажется ткань, Вязников уцепился за нее всеми силами. Раздался хруст, кто-то вскрикнул, и Алексей с грохотом обрушился на пол, но сознания сразу не потерял. Над ним стояла девушка, судорожно пытающаяся прикрыться остатками халата, оборванного Алексеем. Стройные ножки, небольшая грудь и узкие бедра. Вязников обнаружил, что держит в руках табличку с ее именем, булавка расстегнулась и больно впилась в ладонь.

— Извините, — прошептал Алексей, разглядывая окровавленный кусок пластика. — Елена… И знаете…

Медсестра отошла от шока, засуетилась, пытаясь одновременно прикрыться полотенцем и помочь больному. Вязников ухватил ее за руку и, чувствуя, что сознание ускользает, выдохнул в образовавшуюся паузу: