Владислав Выставной - Штука
Ну, это вы как угодно называйте. Я же видел перед собой обыкновенного дурачка из лубочных фильмов по Древнюю Русь. Уж не у него ли собираются совета просить?
Добрались до какой-то неказистой беседки. Доходяга сразу забился в угол, завернулся в куртку и спрятался под капюшоном. Не переставая при этом судорожно сжимать баул. Мы с Матвеичем и майором молча наблюдали, как Мокрица поедает шоколадку. Зрелище, признаться, не для слабонервных…
В какой-то момент, Мокрица вдруг замер, уставился на меня, выпучив глаза. Батончик выпал из рук, и теперь на меня смотрел совсем другой человек – словно кто-то щелкнул невидимым переключателем.
– Ты… Ты… – заволновался Мокрица. – Вот ты и пришел…
Честное слово, ко мне будто электрические кабели подключили: меня прямо заколотило от невероятного коктейля чувств. Этот гаденыш сверлил меня взглядом, и казалось – с меня заживо сдирают кожу. Конечно, я готов был все списать на мнительность, но…
– Ты за все в ответе! Ты! За все! В ответе…
В меня уткнулся тощий и грязный палец. Сейчас бы ухватить за него и устроить наглецу взбучку. Но я словно выслушивал приговор – тот самый, который выносится раз в жизни и не подлежит никакому обжалованию. Я обливался потом, а мои спутники просто наблюдали – с живым интересом, даже азартно. Только попкорна в руках не доставало…
– Кто это такой? – вымученно спросил я. – Чего это он тыкает в меня пальцами?
– Слушай его, – сказал Матвеич. – Он не говорит пустых слов…
– Он что пророк? Пифия?! – меня начал разбирать нездоровый смех. Улыбка сползла с лица, едва я увидел глаза странного парня по прозвищу Мокрица.
Зрачки его закатились, веки нервно подергивались, и появилось жуткое ощущение, будто эти белки с тонкими кровавыми жилками проявились, чтобы пристальнее вглядеться в мою душу…
– Ты, слабак… – шептал он. – Ты должен спасти других, еще более слабых. Таких слабеньких, маленьких… Малюсеньких… Как я, как он, и он, и вот он… И тех, кто сильнее – ты тоже должен спасти! Вся надежда только на одного… Так бывает всегда – чтобы спасти многих, нужен всего один, единственный… И этот единственный – ты…
– Но почему снова я?! – вопль сам вырвался из моей глотки.
Прочь от беседки шарахнулась какая-то парочка с собакой на поводке. Собака унеслась первой, поджав хвост и нервно поскуливая. Забавная сцена, но мне было не до смеха.
Это жалкое, склонное к припадкам, существо казалось мне теперь сильнее, внушительнее всех, кого я когда-либо встречал в своей жизни. Наверное, только сейчас я ощутил смысл странной формулы: «Слабость – антиматерия силы». Жалкий юродивый мог бы, наверное, водить за собой толпы верующих с горящими глазами. Но вместо этого он предпочел довести меня до предынфарктного состояния. Самым кошмарным было то, что я не хотел его слушать. Мне надо было бежать – куда угодно, только сразу и навсегда. Порвать с проклятым Кланом, забыть про все блага, перспективы надежду, которые я обрел – и бежать. Забиться в какую-нибудь вшивую нору и жить дальше жизнью ничтожества и неудачника – я больше не буду забираться на крышу, я смирюсь и стану, как все…
Но дергающиеся белки Мокрициных глаз не отпускали. Они гипнотизировали, высасывая какую-то скрытую во мне правду…
– Пришло время выбора… – покачиваясь в трансе, бормотал Мокрица, и слюна стекала из дрожащего рта мерзкой струйкой. – Время, когда слабость одолеет силу. Когда восстановится равновесие… Но ты должен измениться. Измениться… Твой час наступит, когда поменяются знаки. Минус на минус – это плюс… Как красиво! И как просто!
Мокрица тихо рассмеялся. Я не понимал ни слова из сказанного и молил Бога, чтобы потерять сознание и не видеть всего этого…
Матвеич же слушал внимательно и одновременно изучал мою реакцию.
– Герой… Нужен герой! – повышая голос, вещал Мокрица. Он улыбался, обнажая кривые желтые зубы, лицо его избороздили болезненные морщины. – Герой нужен всегда! Даже если его придется слепить из грязи, из никчемного куска земли! Герой нужен слабым, а у слабых свои герои… Ты – будешь героем?!
Мокрица вскочил на стол и теперь нависал надо мной, и слюна из оскаленного рта летела мне в лицо. От ужаса я был не в силах пошевелиться, и странные слова этого нелепого монстра несвежим ветром неслись на меня сверху:
– Это выбор… Главный выбор, ты понимаешь?! Ни он, ни он, ни я – а только ты можешь его сделать! Или ты решишься… Или все просто погибнут…
– Почему – погибнут? – выдавил я.
– Колесо уже вертится… – бормотал Мокрица. – Правила нарушены, жалость продается за деньги. Слабакам не по зубам игры с сильными. Правила нарушены – и слабаки умрут. Если не придет герой…
Мокрица еще ползал по столу, речь его стала совсем бессвязной. Но было видно, что неожиданный порыв страсти уже выжал из него все силы. Матвеич подхватил Мокрицу под руки, стащил со стола, усадил на скамеечку.
Какие-то дети, раскрыв рты, наблюдали за происходящим из-за кустов. Майор сделал зверское лицо, шикнул – дети исчезли.
– Какой еще герой… Что за бред, – скулил я. – Это же просто припадок…
Матвеич молчал. Майор тоже. Наверное, мне просто давали выговориться. Доходяга нервно вздрагивал в своем уголке. Похоже, на него увиденное произвело не меньшее впечатление, чем на меня.
– Матвеич! – взмолился я. – Ну, скажите, что-нибудь?! Это же все безумие, так?
– Безумие… – задумчиво проговорил Матвеич. – Само наше существование – безумие. Зачем нужны слабаки? В чем тут замысел? Может, ты и прав – черт с нами со всеми! Забьемся в угол, будем ждать, пока нас не начнут уничтожать одного за другим…
Майор хмуро смотрел в сторону. Наверное, им с завхозом не нужно было ничего объяснять. Один я, дурак, должен за все отдуваться!
– Но почему – уничтожать? – воскликнул я. – До этого не уничтожили – почему же теперь будут?!
– Да потому, что анималы уже землю роют – Штуку им подавай! – зло сказал Хорь. – А как приберут ее к рукам – все, конец гуманизму в отдельно взятой стране!
– Про тридцать седьмой год помнишь?! – мрачно сказал завхоз. – Про революцию? Про Смутное время?
– Что, тогда тоже?.. – пролепетал я.
– Тоже! – рявкнул Хорь, хлопнув по столу ладонью.
Доходяга испуганно икнул. Мокрица вздрогнул и вдруг жалобно захныкал. Матвеич подсел к нему и стал гладить по грязноватому «ежику».
– Это случается, – сказал Матвеич. – Штука уже попадала в руки анималов. И не только в нашей стране.
– А что, где-то еще есть? – тупо спросил я, тоскливо глядя в сторону. Я просто не мог больше смотреть на Мокрицу – как тот дожевывает шоколадку, подняв с земли и с животным удовольствием облизывая бумажку,
Жизнь вокруг шла своим чередом. Ветер играл желтыми листьями под ногами. Солнце светило насмешливо – совершенно не грея. По дорожкам гуляли парочки, носились дети. Никому нет дела то того, кому предстоит сделать выбор. Может, оттого, что выбор у каждого – свой?..
– Открою тебе еще один секрет, – невесело усмехнулся Матвеич. – Народы собираются не внутри государственных границ, а вокруг источника жалости. Пока кто-то хранит огонек сочувствия, сострадания и надежды – страна живет спокойно. Иначе…
– Иначе начинаются войны, – мрачно сказал майор.
10
Я не сразу узнал наш старый добрый «Пазик». Наверное, оттого, что клейкая пленка с наивной надписью «Школьный автобус» была содрана, и на свет явилась зловещая черная полоса по всей длине. Понятное дело – маскировка. Но, все же, перебор, по-моему.
Матвеич не дал мне насладиться новым дизайном нашего подвижного штаба, а просто силой затолкнул Доходягу, а следом и меня вовнутрь. Рядом оглушительно затарахтел и унесся вникуда зеленый мотоцикл с майором Хорем, зашипела, закрываясь, дверь-гармошка.
Даже не думал, что буду так рад видеть эти унылые лица – Хиляка, Крота и даже вечно недовольную физиономию Баяна. Последний бросил на нас какой-то затравленный взгляд, сочно ругнулся и хрустнул рычагом переключения скоростей. Автобус завибрировал, как ракета на старте, и отчалил от обочины. Доходяга, неуверенно торчавший посреди салона, нелепо взмахнул руками, выронил баул и с нечленораздельным горловым звуком понесся к корме, где его встретило запасное колесо и завешенное шторкой стекло. Крот подхватил беднягу под мышки и усадил рядом.
– Привет подпольщикам! – Хиляк, вальяжно развалившийся на сиденье, приподнял шляпу. – Добро пожаловать на борт!
Крот неуверенно усмехнулся из дальнего угла. Выглядел он весьма озабоченным.
Мне бы его заботы…
– Здравствуй, здравствуй, весельчак, – проворчал завхоз.
Я же просто кивнул, напялив на лицо вымученную улыбку. У меня просто не было сил говорить. Плюхнулся на сиденье напротив Хиляка и замер в оцепенении. Очень странное ощущение – будто завис между землей и небом…
Погрузиться целиком в пучину депрессии мне не дали. Хиляк поднялся и уселся рядом со мной.
