Валентин Шатилов - Магнолия
— Постой! Это все точно? — возбужденно спросила Магнолия. — Как же ты узнал его решения, если он их только через два часа примет?
— Конечно, точно! — отмахнулся сверхсупер. — А если я начну сейчас тебя посвящать в тонкости того, как именно он придет к этому решению, мы потеряем слишком много времени. Вашего же времени. Оно вам сейчас пригодится. Пожалуй, сегодня — один из тех редких моментов, когда вам можно попытаться что-то сделать. Так вот, дальнейший график Любомудрого. Облегчение, сопровождающее принятие решения, приведет к кратковременному — на протяжении двадцати пяти — тридцати минут — продуктивному возбуждению. За это время он проведет сборы. И получается, что примерно в семнадцать тридцать, в обстановке строгой секретности наш Любомудрый отбудет на космодром. Слегка загримированный, в сопровождении всего лишь одного-двух верхних суперов — из тех, которые пользуются особым доверием. А вот на какой космодром — не могу сказать. Им будет выбран просто самый дальний от его нынешнего месторасположения. И в пути Любомудрый пробудет не менее часа. За это время возбуждение опять сменится депрессией, и на космодром он прибудет примерно к восемнадцати тридцати — на самом пике депрессии. Некоторое время потребуется на ее преодоление, и только к восемнадцати пятнадцати, выбрав соответствующий своему плану звездолет, он даст сигнал к старту. Вот вам график его действий. И, если ему все-таки удастся драпануть в Космос, все ваши нижние супера останутся с носом.
— Почему? — не поняла Магнолия.
— А космическое пространство — забыла? Это действительно неплохое препятствие для будущих заговорщиков.
— Ничего не поняла. Да нижние просто перенырнут через это препятствие, и все!
— Расстояние. Учти — космические расстояния побольше земных. А ведь есть еще и такая штука, как вакуум. А нижние супера — это не ты и, тем более, не я! Правда, в любомудровском плане есть и свои минусы… Но сегодня он будет слишком увлечен своей идеей космического повелителя и трезво взглянуть на вещи, конечно же, не сможет. И, главное…
Магнолия напряглась, вслушиваясь, но сверхсупер смолк, не закончив фразы.
— Эй! — осторожно позвала она.
— Все! — вдруг выкрикнул сверхсупер. — Я все для вас сделал! Остальное — ваша забота, извините!
Боже, куда подеваласъ его благодушная рассудительность, неторопливость — это был голос затравленного, смертельно испуганного существа.
— Да что произошло-то? — попыталась выяснить Магнолия.
— Спасаться мне надо! Смываться! Ну, жизнь проклятая! Уж от этих тварей я как раз и не ожидал… Да беги же ты, уходи давай! Через минуту здесь черт-те что будет! Лезь в дверь — вам еще с Доктором вашим советоваться!
14
Она привлекла его внимание сразу, как только появилась из служебного входа. Так уж нервозно она себя вела, так суетливо заглядывала в лицо каждому встречному-поперечному, так явно дрожали у нее руки… Хотя одета и загримирована она была в общем-то неплохо. Если б не совершенно откровенное, саморазоблачительное поведение, то он, пожалуй, мог бы и просмотреть этого врага.
Не просмотрел, с удовольствием констатировал он. Опознал! Остальное — дело техники. Подстеречь в каком-нибудь малолюдном переходе — и ликвидировать. Всего-то.
Правда, Любомудрый давал инструкцию стараться больше не ликвидировать нижних без особой необходимости. Но, во-первых, особая необходимость сейчас налицо: грозящая опасность направлена на самого Любомудрого! Ведь он может в любой момент выйти из машины и войти в зал ожидания. Во-вторых — это же не нижний супер. Это вообще неизвестно что. Недоделок. Правда, опасный недоделок. Он лично знал ее когда-то. Давно, в другой жизни, которая не была освящена служением Любомудрому. В той жизни он был бессмысленным сопливым пацаном. Щенком! И ценность его была практически равна нулю. А ее ценность и теперь практически равна нулю. Да, в той, необязательной, ненужной жизни ему с ней, кажется, даже бывало интересно. Забавно. Беззаботно. Но ценность ее для дела Любомудрого все равно практически равна нулю.
Видно, уж совсем плохи у врагов дела, — не преминул отметить он, — если даже и таких кадров они пытаются использовать. А и чего б они были хороши! После всех дел нижних на сегодняшний день должно оставаться в живых штук восемь. Она — девятая. Вот и все резервы. Если и правда они каким-то образом пронюхали про гениальный план Любомудрого и пытаются теперь держать под контролем все пассажирские космопорты, то у них как раз одного наблюдателя должно не хватить. Ее и послали, дурочку. На верную смерть. Она ведь даже смыться, в случае чего, не сможет! А небось еще и сама напросилась. Настояла! Героизм проявила! А теперь, вон, аж вся трясется…
Предстоящую ликвидацию врага осложняло только два обстоятельства. Первое: она знает его в лицо. Второе: под камуфляжем не спрячешься — она видит сквозь камуфляж. Значит, до поры до времени подходить близко нельзя. От нырков тоже следует воздержаться — на этот счет инструкция Любомудрого строгая. Не привлекать к себе внимания — ни в коем случае! Вплоть до тех пор, пока избранный Любомудрым корабль не удалится от Земли на достаточное расстояние. До тех пор — все они, включая Любомудрого — обычные пассажиры. Да и тогда следует несколько ограничить ликвидацию — экипаж корабля не трогать до самой посадки на Луну. Секретность и еще раз секретность. В этом плане Любомудрый в очередной раз проявил свою гениальность. А кретин Никифор еще смел вопить, что Любомудрому, дескать, следует остаться на Земле, что этот перелет совсем не безопасен! Враг. Конечно же он был замаскированным врагом. Правильно Любомудрый его ликвидировал.
А ему только надо разделаться с этой дурочкой. Осторожно и аккуратно.
Он шел за ней неторопливо — позади и чуть сбоку. Разглядывал ее отражение в витринах стендов и киосков. Прикидывал, где удобнее ее убить.
Убить, конечно, было нужно, но думать об этом было неприятно. Да, ценности она не представляла. Но, убив эту дурочку, одновременно убьешь и того беззаботного щенка, того сопливого пацана, которому с ней было весело и интересно. Когда-то. В свое время. Это время прошло, но беззаботный пацан все еще был жив. Он сидел в нем. Шевелился иногда своей теплой индивидуальностью. Фу! Ну и слово это «индивидуальность». А понятие — так еще гаже. Не нужна для Любомудрого никакая индивидуальность.
Вредна даже. Она сковывает движения, притупляет готовность к немедленному действию во славу Дела Любомудрого. Каждый раз, когда этот сопливый пацан шевелится в нем, в испытанном кровью железном бойце, — ему больно, неприятно, противно. Но убьешь его — и это будет навсегда. Личность потом уж не восстановишь. Робота можно восстановить. Починенный робот — все равно боевая единица. Ни сомнений, ни вопросов — и это, конечно, хорошо, это правильно! О чем, собственно, речь? Разве он сам не мечтал об уделе стального, бесстрашного в своей неколебимой смертоносности боевого робота? Разве не стремился избавиться от всего мешающего стать стопроцентным рыцарем Дела Любомудрого?
… Но пожалуйста, — только не сейчас. Потом, чуть позже. Хоть чуть позже… Нужно, конечно. Необходимо! Одно малозаметное движение — и нет дурочки-девчонки, а значит, и в тебе нет больше никакого сопливого щенка, и все — ты в рыцарском звании навсегда! Только одно движение… — А он все тянул.
Вот эта дурища влезла в совершенно пустой коридор… и вышла оттуда живая. Да что это с ним?
Вот она мельком заглянула в камеры хранения, в лабиринт стальных щелей, где уже ничто не может спасти — сама заглянула! — и опять осталась цела и невредима… Нет, так нельзя, сколько же можно тянуть?!
Он оглянулся — и вдруг увидел, что все, что тянуть дальше уже некуда — Любомудрый здесь! Вон он идет через соседний зальчик. Идет сюда, прямо в этот коридор. И это значит, что коридор должен быть немедленно освобожден от этой дуры прямо сейчас! Немедленно и навсегда.
Все, решено! И тут эта дура выронила что-то из сумочки. Какой-то забавный предметик. Растереха! Ойкнула, бросилась подбирать…
А он был уже совсем близко от нее и видел, что это был всего лишь игрушечный водяной пистолетик. Забавный такой, детский.
Она наконец подобрала его и принялась рассматривать, будто видела впервые в жизни. Вот дурища! А он ведь уже стоял совсем рядом! Он уже был готов умертвить обоих — и ее, и того пацана, что когда-то с хохотом цвиркал веселыми струями из такого же точно водяного пистолетика. И пацан, и эта дурища — они оба не представляют ценности — чего же он тянет?..
Она подняла лицо, смущенно улыбнулась — и вдруг узнала его. И сразу нажала на курок своего пистолетика.
Струя с радостным шипением ударила ему в грудь, брызги усеяли лицо. Отвлекающий маневр? Или со страху палит? А сзади уже шлепали по мраморному полу шаги Любомудрого — и больше тянуть было невозможно.
