Людмила Белаш - Темные звезды
Церес надеялся что-то узнать от караульного, что сторожил броневик, но тот, с забинтованной шеей, только сипел, выдавливая бессвязные звуки: «Ифф… Эфф…»
— Дайте ему карандаш и бумагу! — взъярился Церес. — Собачий ротозей… Когда вылечат — пойдешь под трибунал! Знаешь, что бывает с бросившим свой пост? Поможешь дознанию — заменю расстрел на каторгу или штрафные роты. Пиши — кто проник в бронемашину?
Насмерть перепуганный солдат кое-как накарябал:
«Девка».
Девка? Церес хмуро повертел листок в руке. Не может быть… Чтобы девушка стреляла из картечницы?.. Положим, завести электрокар, управлять им девица в состоянии — есть дамские модели. Но стрелять, убивать?
«А где красотка, которую я целовал? Шмыгнула от страха в кусты?»
— Какая девушка? Откуда явилась?
Солдат указал на церковь.
— Платье темное, цвета корицы? Чепец пышный?
Раненый, не в силах кивать, согласно помахал рукой.
«Немыслимо. Хотя… такая ведьма с Красной половины, как Эрита, может держать при себе и девушек-убийц. Под видом симпатичных фрейлин. Похоже, я недооценивал высокородную сестрицу… И летучий дар ее заметно вырос. Но далеко уйти она не могла. То ли днем ей тяжело летать, то ли утомилась, пока добралась сюда. Остается неясным, как она спелась с дочерью Бертона».
Разгадка пришла, когда принц катил к дворцу Птицы-Грозы. Достаточно вспомнить сплетни о семействе Тор-Майда и устройство башни, где отсыпались после пьянки синие жандармы. Если в родне графа девушки ходят ночью по верхушкам травинок, то нет смысла запирать их в дом без крыши — упорхнут.
«И этой колоду к ноге, как в покаянном доме! Только отдельную. Если их приковать к одной, то смогут вместе в воздух утянуть».
Жандармская добыча оказалась дьявольской — привезли трех девиц, одна медиум, вторая левитесса, третья неизвестно кто, и с их приездом начался в Бургоне кавардак. Двое тотчас пропали, одна возвратилась с Эритой, а девка-медиум…
При мысли об этой смутьянке руки Цереса невольно сжались в кулаки. Подлая мерзавка! Кто ей внушил слова измены?! Откуда эти сведения, что Бургон окружен?..
«Несомненно — козни Бертона. Граф — человек проницательный, он способен догадаться о другой сети вещания и нанести мне удар моим же оружием. Что он посулил девчонке, что нашептали его медиумы?.. Почему умолкла сеть? Им обещали легальную службу, награды, прощение?.. Продажные шкуры! я платил серебром и золотом, а меня предали — все! или почти все… Из-за жалких людишек я должен лично руководить восстанием!»
Он выглянул из коляски, чтобы освежить разгоряченное лицо и унять бурю в душе лицезрением парковой зелени. Ровное пыхтение движка успокоило его напряженные нервы, а ветерок навеял уверенность.
«Те, кто мне мешал — поплатятся. Эрита будет моей. И бесовская фрейлина — тоже. Я сумею ее выдрессировать для себя. А вот граф своей дочурки не увидит. Что бы мне с нею сделать?.. Придумаю, времени достаточно».
— Как только прибудем, — обратился он к лейб-поручику справа, — немедля берите самокат и поезжайте к эллингу. Пусть срочно подготовят дирижабль к полету. Обедать буду в воздухе… или в столице. Возьмите приказ, — Церес отдал офицеру бумагу, взятую у вестового. — Зашифровать и разослать по световому телеграфу всем полкам.
«Обойдусь без сети. Даже если две трети станций захвачены, остальные получат депешу, и мой план сработает. Только успех. О провале нельзя даже думать!»
Пальба во дворце Птицы-Грозы кончилась быстро и кое для кого очень обидно. Прежде всего, для Ронди, который так и остался лежать мертвым в зале эфирной связи.
Удавчик мог обижаться только на себя — надо было не хлебать пиво и резаться в картишки, а ходить вместе с Сарго в бургонский тир, чтобы упражняться в стрельбе из револьвера. Заодно не помешало бы разнюхать, какие провода и куда идут в логове профессора Картерета, чтобы их вовремя перерубить пожарным топором.
— Наверно, — сказала ему Лара в сердцах, — когда ты в игорном доме жульничал, то знал все лазейки, куда улизнуть! Говорят, вас, шулеров, подсвечниками бьют по морде.
— Замолкни, дура, — огрызнулся Тикен, морщась и пытаясь подмигнуть левым глазом. — Нашла время пенять…
Глаз заплыл кровоподтеком, веки еле двигались, но в щель между опухшими веками Удавчик различал стены, лампу и озлобленных соратников из синего полка. Они-то его и разукрасили. Они тоже обиделись — ну как же! вчера приятель-прапорщик пил с ними и травил похабные байки, а сегодня одного ухлопал, двоих подстрелил.
Жандармы еще не остыли, то и дело на брань заводились:
— Эх, и сволочь ты, Удавчик!
— Прямой стервец, подлюга! Кабы не устав, сейчас бы пулю в лоб тебе всадил.
— Это, брат, чистая измена. При чрезвычайном положении такое не прощают, да. Ты бы Богу помолился, что ли.
— Расстегни наручники, я тебе помолюсь. Мяукнуть не успеешь.
— Не, руками ты не сможешь, — усмехались караульные. — Тебе петелька нужна, ты ж спецыялист!
— И ты, мелюзга, — внушали они Ларе, — куда против Его Высочества поперла? Как посмела? Спасибо скажешь, если розгами и каторгой отделаешься.
— Нет, Дорлек, тут государственное преступление! Штатских и баб казнят через веревку, дело свято.
— Мала, до совершенных лет не выросла.
— Значит, казнь с отсрочкой. Какой тебе год, коза?
Лара поглядела на спросившего и плюнула ему на сапог. Ей совершенно не верилось, что впереди нечто ужасное. Просто надо вытерпеть, не уронив лица.
— Разболтались вы, покойнички, — недобро усмехнулась Безуминка, до сих пор молчавшая. — Самим-то чуть осталось, а туда же, хорохоритесь.
— Кто, мы покойники? Ан Бези, не извольте обижать! Наши сейчас берут в столице все, что важно — телеграф, вокзалы и штабы. Завтрашний день объявят новую империю, а вы что говорите… Лучше одумайтесь и шлем наденьте, как велено. От принца вам награда будет — дело верное, как божий гром.
— Или ты, Удавчик, — повернуть не поздно. Вот депеши, вот каска, взял и передал. Минут пять в эфире — и помилован.
— А что Ремень? — гадко спросил Тикен. — Пьян в тряпку, спит без просыпа… или что-то еще? Есть другие — Вихор, Шарабан и Олень. Эти где?
Караульные насупились.
— Ты не умничай! Или шлем надевай, или прощай. Давай, пока тебе решение не вышло.
— Нечего сказать? — тихо проговорила Безуминка. — У них при себе обручи, все хитрые, как воры. Они слушали и поняли. Ищите их теперь… Поди, уже разбегаются в четыре стороны.
Чувствуя себя неловко, караульные вышли, огрызаясь, и закрыли дверь.
— А ты чего не удрала? — Удавчик вызверился на Безуминку. — На электрокаре — и катила бы куда глаза глядят! Уж тебя-то, принцеву любимицу, застава не задержит… Приперлась с нами вместе пропадать.
— Тут Ласточка, сестра — как ее бросить?.. И боялась, ты чужую передачу выдашь, — дернула она плечом. — Извини, ошиблась. Ты лучше, чем кажешься.
На обезображенном багровым кровоподтеком лице Тикена появилась слабая улыбка.
— Ну, хоть напоследок хорошего слова дождался. Ты… надень, что ли, шлем, а? Все равно переворот провален, сеть порушена… Зато покажешь свою верность, уцелеешь.
— Значит, ты будешь верен клятве, а я нет? Кажется, вместе клялись…
— Ладно, замяли, я ничего не говорил.
Лара, от ужасов этого дня охваченная нервной дрожью, была счастлива оттого, что справа и слева — такие славные друзья, хотя и злые оба.
— А вы бы поженились? — выпалила она с радости.
— Да! — встрепенулся прапорщик.
— Нет! — сердито рявкнула Бези.
В этот момент коляска остановилась у дворцового подъезда, и лейб-поручик распахнул дверцу для Его Высочества.
Картерет семенил навстречу принцу — шапочка криво надвинута на седую голову, длинный сюртук измят, застегнут кое-как, морщинистое бритое лицо искажено, и даже глаза, обычно твердые, выпучены, словно у безумца. Простудный голос его то и дело срывался на взвизгивание:
— Мой принц, сеть бездействует! Мы потеряли связь…
— Спокойнее, гере профессор. Докладывайте по порядку. Где арестанты?
Старикан еле поспевал за Цересом; тот шел размашистым спортивным шагом.
— …моя предусмотрительность! Я включил сигнал тревоги, караул сейчас же…
— Почему не вышла в эфир ан Бези?
— …и перекрыл все выходы. Караул вошел через дверь левого крыла…
— Придите в себя, любезный! Я спрашиваю про ан Бези.
— Ах, она… Когда обезоружили мятежника и захватили ученицу, она приехала и попыталась тут распоряжаться от вашего имени, мой принц. Разумеется, я этого не допустил. Когда же она наотрез отказалась…
