Лучший из худших - Дашко Дмитрий Николаевич
– У вас три дня, – изрекает наконец такой непрошибаемый внешне тевтонец. – Не уложитесь – объявлю вас дезертировавшим со всеми вытекающими.
– Есть три дня! – ору я.
– Кострикин, – обращается поручик к Арнольду.
– Слушаюсь, ваше благородие. – Кострикин, в отличие от меня, не залётчик, ему заискивать не нужно.
– Выдать рядовому Ланскому сухой паёк на три дня и… – фон Тизенгаузен задумался, – ракетницу с тремя зарядами.
Почему-то сегодня его любимая цифра – «три», но ведь это куда лучше, чем ничего.
Арнольд выдаёт мне всё, что разрешил взять с собой поручик. На прощание жмёт руку и говорит:
– Береги себя, Лан!
– Буду беречь! – киваю я и прыгаю с платформы в темноту [1].
Глава 2
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… Бегу по ним, рискуя запнуться и переломать себе ноги. В голове вертятся строчки из песенки про беспризорника, услышанные в каком-то советском фильме: «Ах, зачем я на свет появился? Ах, зачем меня мать родила?» Не родись я, столько бы проблем не возникло…
Настроение не поднимают темень и суровый пейзаж вокруг. Сплошная стена из деревьев, откуда, как мне кажется, на меня поглядывают десятки голодных глаз. Бр-р! Аж мурашки по коже, а ведь я не такой уж пугливый и воли фантазии не даю.
Нет, с таким настроением каши не сваришь. Мысленно даю себе пинок и ускорение в нужную сторону. Туман в башке постепенно развеивается, голова начинает анализировать ситуацию.
Наш состав особой скоростью не отличался, регулярно простаивал на всех маленьких и больших станциях и перегонах. Дорога одноколейная, потому приходится пропускать встречный и только потом трогаться. Средняя скорость… ну, дай бог километров так сорок в час, а то и меньше. По сути, еле тащимся. Пересменка у часовых примерно каждые два часа плюс-минус сколько-то минут: на ходу не производилась, всё зависело от того, когда была следующая станция.
По принципу подлости будем считать, что мы отмахали все положенные два часа – итого километров восемьдесят. Но ведь и я заснул не сразу: довольно долго боролся с каким-то притуплением сознания, осоловелостью и оцепенением. А потом сдался. Но минут сорок – сорок пять бодрствования в запасе есть. Это позволяет вычеркнуть из этапа поисков солидное расстояние.
Итого мне предстоит прочесать вдоль путей примерно полтинник километров. Согласен, что до хрена, но специфика этих глухих мест и то, что винтовка просто физически не могла свалиться на другую сторону железнодорожной насыпи, упрощает поиски. Наивно думать, что отыщу потерю через несколько шагов. Нет, побегать придётся. Но это вполне реально, тем более в запасе трое суток. Пока даже не загадываю, как буду догонять состав: не самая первоочередная задача. Пока приоритет – найти оружие, дальше что-то придумаю.
Это из хорошего. Из плохого – а какого хрена я вообще вырубился? Нет, я не железный человек и не могу хреначить без сна и усталости неделями, но и задолбавшимся я себя не ощущал. Причём настолько задолбавшимся… Заснуть на посту – это не хухры-мухры, это просто песец, жирный и обильно пушистый. А я себе не враг, понимаю, что к чему.
Фон Тизенгаузен при всей его немецкой педантичности и чёрствости о нас, солдатах, заботился, тут надо отдать ему должное. Отдыхали и спали мы в полном соответствии с требованиями устава караульной и постовой службы. То бишь не сказать, что напропалую сутками дрыхли как сурки, но своё добирали, поэтому переносили все тяготы и лишения стойко, как полагается солдатам.
И за все предыдущие смены я ни разу – подчёркиваю: ни разу! – не вырубался. Совершенно спокойно тащил службу и дожидался разводящего. И всегда подходил ответственно к этому вопросу: опять же фон Тизенгаузен приучил благодаря своему тевтонскому подходу к дисциплине. У такого офицера хрен закемаришь, тем более на боевом посту.
А тут вдруг бац – и ушёл в аут. Ну не похоже это на меня, не похоже… Я раззвездяй, но не до такой же степени! Даже в те часы, которые на флоте зовут «собачьей вахтой», не смыкал глаз.
Я даже не заметил, как сначала снизил темп, а потом остановился. Страшная догадка мелькнула у меня в голове. А ведь этот сон на посту, в принципе мне несвойственный, не был вызван естественными причинами. Меня банально усыпили. И сделал это некто, явно не желавший мне добра. Не будем умножать сущности без меры, поэтому вполне логично предположить, что это тот самый киллер, что метал в меня «звёздочку».
Не получилось устранить физически – придумал план более изощрённый и коварный. Хотя, с учётом моих прошлых «заслуг», не удивлюсь, если бы трибунал вынес расстрельный приговор. Я больше не дворянин, смертная казнь на меня распространяется. Так что своего киллер почти добился. И если бы не фон Тизенгаузен, всё было бы разыграно как по нотам: арест, военная прокуратура, следствие, суд, приговор…
Вообще, немцу надо отдать должное: не каждый пошёл бы на такой поступок – на свой страх и риск отпустить меня на поиски. А этот уставник и непрошибаемый педант внезапно оказался настоящим человеком. Я ощутил, как возросло моё уважение к фон Тизенгаузену. Даже не представляю себе, как его отблагодарить!
Хотя, конечно, сначала необходимо найти винтарь и вернуться. А ещё вычислить киллера и способ, с помощью которого меня отправили баиньки в самое неподходящее время. Хотя… со способом, кажется, всё понятно. Меня подпоили снотворным. Самый простой и действенный способ.
Так… Кинуться назад, к поезду. В составе куча учёных мужей и женщин, у них при себе тонны оборудования. Наверняка есть всё необходимое для тестирования человеческого организма. Пусть возьмут мою кровь, проанализируют состав… Наверняка там остались какие-нибудь барбитураты или прочая хрень, вызывающая у людей сонливость. Тогда…
Тогда ещё надо будет доказать, что это мне подмешали в питьё, а не я сам накидался. Зачем мне вредить себе? А хрен знает, чужая душа – потёмки. Может, нервишки расшатались, и решил подлечиться, прибегнув к химии. Не рассчитал дозу – и всё, абзац!
Но я-то знаю, что точно не стал бы глушить организм этой дрянью. Кто-то постарался за меня. Когда это могло произойти?
Отмотаем время назад. В последний раз я принимал пищу (включая пресловутый компот), когда находился в бодрствующей смене. То есть часа за три до того, как встал на пост. По идее уже тогда снотворное начало бы действовать, и я бы вырубился не на посту, а намного раньше. Меня просто с трудом бы распихали в спящую смену, а ведь встал я нормально, вполне себе бодрячком. Значит, принял гадость на душу уже после подъёма.
Стоп! Кофе! Я налил себе кофе из общего термоса минут за пять до построения и выхода с разводящим на пост. Но если бы снотворное было в нём, дрыхла бы вся смена, а этого не произошло, залетел только я. Значит, снотворное попало только в мою чашку… Но как это могло произойти? Кто-то или что-то отвлекло моё внимание настолько, что я пропустил момент, когда в пластиковый одноразовый стаканчик что-то подсыпают или подливают?
Нет, не может такого быть… Он же всегда ко мне хорошо относился, помогал, учил многим вещам в этой поездке… Так переживал, что я потерял оружие, ползал рядом на коленях и искал по всей платформе… Арнольд Кострикин, наша гордость, один из лучших военнослужащих батальона, чемпион боевых искусств, мой разводящий. Мы с ним случайно столкнулись, когда я налил себе кофе, даже ещё посмеялись на эту тему…
Я не видел, чтобы он что-то сделал с моей чашкой в тот момент, просто упустил её из-под контроля, но потом вспомнил свои тактильные ощущения: чашка после столкновения снова задрожала в моей руке, хотя вроде бы жидкость в ней уже должна была успокоиться. Несильно, конечно, но достаточно, чтобы я это почувствовал, но не придал особого значения.
Вот он, момент истины. Кто-то – и этим «кто-то» мог быть только Арнольд – что-то бросил мне в чашку. Например, кусок быстрорастворимого сахара, пропитанный какой-то дрянью. Кстати, а ведь кофе тогда показался мне переслащённым. Выходит, не показался.
