Николай Полунин - Орфей
Короткие романы относились к «семечкам», вышли под одной обложкой, не переиздавались. В тех тестах «совпадений» тоже хватало.
Шестой позицией был рассказ «Постскриптум», который он «психологам» не давал и о котором не упоминал даже. Ему ясно показывали, какого уровня контроль за ним установлен.
Уровень коньяка в бутылке стремительно падал. Выводов в анализе не содержалось никаких, но то, что «сбываемость» может проявиться в любом масштабе, в любых направлениях и не зависит от судьбы единожды написанных им слов, лежало просто на поверхности. Да и сама подборка вряд ли была случайной. Ему ненавязчиво предлагалось продолжить разговор.
Он заставил себя вернуться к «страшному» рассказу. Черт побери, но ведь у него есть и другое! Отчего не сбылись счастливые воссоединения (рассказ «Далеко ли, близко ли»), сложные, но решаемые в пользу любви жизненные ситуации («Свечи, свечи…», «Три дня за свой счет»), лихие и напряженные, но не плавающие в потоках лишней крови детективы («Частное определение», полуфантастическая, с сюрным названием повесть «ЦЦМ»)? Да просто милые картинки — «Рябиновое вино», «Цветение дуба», «И иже с ним»? Может быть, сбылось что-то, а ему сейчас не дали информацию? А может быть, дело в Методе? Страшно. Но он же просто работал за кусок своего хлеба, разве не так? Разве он виноват, что на воцарившемся рынке-базаре ему ради прокормления приходится производить то, что вы купите? Покупаете ведь? Охота до «горяченького»? Разве мог он предположить? Мог знать? Кто бы мог?
Но нет, нет, эти самооправдания жалки. Что там Сергей Иваныч, Анатолий и Вениамин говорили?.. Ладно, он спросит. Все ему скажете. «Психологи» они, как же. Он понимает, не совсем дурак-то. Нет, погодите, сейчас он все объяснит. И себе, и всем. Художник суть лишь проводник витающих идей. Вселенских образов. Воплотитель их в понятные и близкие окружающим формы и сам не властен перед давлением идей, требующих воплощения. Время, значит, такое, что вот эти идеи витают, и пусть «психологи» никакие не вкручивают ему про подсознательную предрасположенность. Вот так. Скажите спасибо, что чего-нибудь по-настоящему кошмарное вам не написал. Что мой Метод для простых «широких читательских масс», чтобы понятно вам всем было без дополнительных разъяснений. А то могу. В стиле Кинга. Не сейчас, потом. Завтра. А коньяку хватит. Тем более что все равно ничего не осталось. Вот дьявол, сколько ж написанного-то уже, весь низ шкафа забит. Что, если?..
На следующий день Сергей Иваныч, Анатолий и Вениамин участливо предложили перенести продолжение беседы на более удобный срок. Он настоял. Тогда все перешли в «чайную» комнату, где заботливый Веня тут же соорудил ему кофе, в котором было гораздо больше коньяку. Говорили совершенно открыто.
«Мы никак не можем нащупать хотя бы кончик нити. Что происходит? Ты предвидишь будущее или его конструируешь? Не убеждены, что существует однозначный ответ. Ведь всякий раз даже просто задумываясь, так сказать, вперед, мы начинаем в определенном смысле будущее создавать. Намечать свои действия, поступки, варианты чужих».
«Сергей Иваныч, не пудри мне мозги. Речь идет о прямом физическом воплощении идеи. Всякой идеи, не всякой? Что там, по вашим тестам, вы обобщали?»
«А не хрена там обобщать. До сих пор слишком много неучитываемых параметров. Время экспозиции — непонятно. Область наибольшей сбываемости — от чего зависит? От личности, которую ты описываешь, от глубины проработки деталей? Что сбывается с наибольшей вероятностью — ситуации, судьбы, мелкие события? В какой области? Что важнее — форма, в которой ты пишешь, или внутренний твой личный порыв, который позволяет выбирать форму произвольно? Произвольно ли?»
«Как будто я это знаю. А если на самом деле совпадения? Семнадцать раз подряд «зеро» в рулетке?»
Сергей Иваныч, Анатолий и Вениамин переглянулись.
«Да нет. Вот совпадения — точно нет. Столько нулей нету, чтобы вероятность выразить».
«Зачем заставили писать роман? Форма глобального теста? В максимально развернутом виде?»
«Это нет. Понимаешь, надо было попробовать…»
«Не крути, Анатолий, не крути. Квартиру мне за это подарили? Так ведь не вышло же ничего, я пытался следить. Кое про кого из действующих лиц просто понятно было, о ком речь. А они все живут и здравствуют. По прессе если судить. Например…»
«Так то по прессе, — не дал назвать вслух Вениамин. — Не всему написанному верь. На заборе — что? А там — что? С чего ты взял, что ничего не вышло? Очень даже вышло, просто не совсем то, что могли бы ожидать мыслящие сугубо прямолинейно. Квартиру… Квартира — что. Вот погоди, попробуешь еще разок…»
«Экстраполировать? Экспраполяторы — это совсем другие звери…»
«Создать. Хватит за слова прятаться. Создать. Назовем вещи своими именами… погоди, Сергей Иваныч, каждый имеет право на свое мнение. У меня — такое. Теперь Игорь полностью в курсе. Раньше-то его использовали, что называется, «втемную»…»
«Втемную» они меня использовали. Да вы вообще понимаете, чего от меня хотите?»
Они снова переглянулись.
«Мы-то понимаем. Понимаешь ли ты?»
Было еще много слов. Вопросов и ответов. Размышлений и обещаний. Коньяк. Глубоких проблем и развернутых горизонтов. Осознания ответственности. Коньяк. Откровенных признаний, посвящений и тайны, анекдотов из жизни «кругов». Сильный коньяк.
«Завтра получишь вообще всю распечатку, что мы по тебе суммировали. Венька сделает. Сделаешь, Веник?»
«Яволь, Сергей Иваныч!»
«Хотите, все архивы свои отдам? Весь низ шкафа — выгребайте! А еще есть у меня такая зеленая тетрадочка… Там — вообще мрак. Дать?»
«Дать. Вообще-то мы уже… но все равно дать. Добровольная выдача… чистосердечное признание…»
«Анатолий, тебе хватит».
«А мне, Сергей Иваныч?»
«Тебе — всегда. Что пожелаешь. Веник, обеспечь!»
«Сергей Иваныч, яволь!»
«А чего этот-то заходил? Тогда. Самый могущественный. Чего надо было?»
«Ему тоже интересно. У него в штате пророки есть, а вот таких, как ты, еще нема. Вот он и взглянул… А кто это мне работенку делает, кого это мне милостью оделить?»
«А я делаю? Что я сделал? Это он меня оделил?»
«Нечего романы писать. Конечно, он. Веник, где его книжка выйдет, тираж какой? Где ты там разместил? Не слышит Веник. Ну, работнички… Значит, договорились. Завтра беремся за твой архив. По каждому листочку справочку нарисуем — когда, как, по какому поводу, с какой целью. Глядишь, вытанцуется что…»
«По последней, Сергей Иваныч?»
«По последней, Игорек».
Назавтра никаких работ не было.
(Я наверное, перевернулся в этот момент. Знаете, на другой бок, и сон, как бы прерываясь, начинается не прямо с той же точки, а чуть дальше, хотя общая канва событий сохраняется. Вот теперь я видел — мне показывали? — то, о чем знал, что оно было, но никогда не мог восстановить в подробностях. Не мог, не хотел, не в состоянии, не в силах, — неважно. Главное, эта, последняя, часть моего общения с «психологами» из НИИТоВ все годы, что я прожил вдали от людей, оставалась для меня единым темным пятном, в которое я вглядываться не смел. Инстинкт самосохранения. Я бы с удовольствием от него отказался, но он был сильней. Как выяснилось, даже кое-что более серьезное, чем какой-то инстинкт. Но это стало ясно позже, а сейчас ведущая меня рука просто добывала из моей перекрытой памяти то, что ее интересовало, и мне приходилось смотреть заодно. Однажды я обманул ведущую руку, теперь она брала свое. Тож на тож.
Конечно, я перевернулся. Да так, что упал, не проснувшись, на пол. В обычных обстоятельствах я сплю довольно чутко, но тут…
Я только не могу понять, как у меня получилось доползти во сне до порога и, опять-таки не просыпаясь, биться об него так, что Бледному потом пришлось накладывать тринадцать швов. Одна ранка загноилась, вспухла, и теперь поперек лба у меня очень заметный шрам.)
Женю хоронили в закрытом гробу. Для идентификации поднимали медицинские справки, карты. О количестве и состоянии зубов, пломбах, что-то такое. Впрочем, так делалось для них всех, кто оказался в том автобусе, все тридцать человек, кроме водителя. Водитель после столкновения успел выскочить и добежать, воя, до обочины, это видели все свидетели. Он сгорел уже там. Его специально опознавать не требовалось.
Но боязни огня почему-то не возникло, отношение осталось прежним. Не было и ненависти. Идя за гробом, даже прикуривал… кажется. Или нет? Нет, наверное, нет. Нельзя же. Да и не курил же еще тогда. Вениамин шел справа. Один из помогавших вытаскивать гроб из автобуса, ставить на каталку с рукоятями, нести до могилы, — это был дюжий парень, попадавшийся на глаза в самолете, когда летели с Женей в гости к ее родителям. А вот почему родителей не было на похоронах?
Веня шел рядом, мелькали Анатолий и Сергей Иваныч. Да-да, он теперь вспомнил, они его даже пускать сперва не хотели. Сергей Иваныч распекал Веню, не уследившего, как позвонили из милиции: такая-то по этому адресу? А вы кто ей будете? Ну, так что, товарищ муж, давай соберись. На восьмидесятом километре Ярославского… сегодня в тринадцать тридцать… междугородный от Сергиева Посада… уцелел, потому и позвонили…
