Дмитрий Самохин - Вишневый самурай
София умолкла.
Я молчал, не зная, что сказать ей в ответ.
С Биржевого моста мы выбрались на Мытнинскую набережную и направились в сторону Заячьего острова, возвышавшегося неподалеку. Уютное место! Самое теплое и родное в Санкт-Петрополисе. Давший начало городу остров, словно мать, готов был приютить на своей груди каждого блудного сына-горожанина или дочь.
— Твоя работа в спецслужбе — своеобразная месть за брата? — нарушил я молчание, когда мы прошли мимо причалов Заячьего острова. Там стояли несколько катеров для полуночников. В основном же гуляющих привозили таксисты или они приходили на своих двоих.
Мы попали на остров по каменному мосту, тихо миновав сторожевую будочку. Я уверенно направился к ресторану «Крепость», что расположился в бывшем каземате. Название последнего моя память не сохранила.
Путь нам преградил швейцар. Пришлось фыркнуть на него из-под полей шляпы. Он узнал меня и где-то потерялся.
Ресторан «Крепость» был полон наполовину. Нас встретил официант, проводил к свободному столику и тут же принял заказ, после чего благополучно растворился в сумраке помещения.
Несколько часов — под красное сухое вино и замечательную крольчатину с приправами — пролетели незаметно. Мы оживленно болтали на разные темы, начиная с политики (ну почему, когда мужчина оказывается в компании красивой женщины, которая нравится ему, он обязательно лезет в политические дебри или раскачивает маятник истории?) и заканчивая литературой, в которой я был абсолютным профаном, а София показала себя знатоком. За одну ночь мы узнали друг друга куда лучше, чем за те несколько лет, что были знакомы и имели общие дела.
Распрощавшись с рестораном, продолжили прогулку, выбрав маршрут, который должен был закончиться возле нашего дома. Конфуз приключился практически на финише.
Мы шли по набережной реки Смоленки. Сумрак сгустился, стал вязким и непрозрачным. Все вокруг выглядело нечетким, точно в растушеванной кисточкой акварели. Из окружавшей нас сметаны внезапно выступили три силуэта:
— Гражданин хороший, закурить не найдется? — раздался хрипатый голос.
— А девочку твою пощупать можно? — поинтересовался второй.
Судя по поведению, мальчики были молоды — иначе не избрали бы в качестве жертвы грабежа такое даже с виду опасное существо, как я. За последние десять лет меня ни разу на улице не пытались ограбить! Более того, случалось, я невольно попадал на такого рода разборки с менее грозными согражданами, и при моем появлении разбойнички немедленно ретировались.
— А не пошли бы вы, ребятки, подобру-поздорову, пока здоровье вам позволяет? — добродушно предложил я.
— Дядя-то, похоже, инвалид умственного труда! — сказал с издевкой хрипатый — и тут же отправился в свободный полет к ночной Неве: я не стал тратить времени на уговоры, схватил его за одежу и выкинул в реку.
Повернувшись к остолбеневшим компаньонам летуна, вежливо осведомился:
— Составите компанию своему товарищу? Или желаете скоротать ночь в тепле и сухости?
Они купаться не пожелали, хотя вода, наверное, теплая. Июль все-таки царит в императорском Петрополисе…
Остаток пути мы проделали без эксцессов. Малая вероятность нападения существовала, но не реализовалась.
Романтическая ночь… Невероятно чудная ночь… Она осталась в нашей памяти сладостным июльским сном.
ГЛАВА 44
Просыпаться поутру тягостно, в особенности если целую ночь гулял, исполненный романтических ожиданий, по набережным и улицам родного города. Но приходится продирать глаза, тем более когда на этом настаивает твой напарник, который ни сном ни духом о твоих романтических наклонностях не ведает, зато срочно желает услышать от тебя связную речь. Как я ни пытался, выразить мысли связно не получилось, но глаза все-таки приоткрылись.
— В чем проблемы? — хмуро осведомился я, приподнимаясь на локтях.
— Тебя требует Григорий Лесник, — сообщил Кубинец, ехидно ухмыляясь. — Чем ты занимался всю ночь? Такое впечатление, что катера разгружал.
— Пошли Лесника в прекрасное далёко, — предложил я. — А на последний твой вопрос отвечу так: не твое дело… Дай поспать, садюга!
На мой пламенный призыв Кубинец отреагировал новой ухмылкой и не отцепился:
— Понимаешь, он очень настаивает. Прямо рвет и мечет! Думаю, тебе все же стоит его выслушать.
С кряхтением и проклятиями я поднялся с кровати, неспешно облачился в свежую рубашку и костюм и отправился за Гонзой, который все это время стоял подле меня, точно надсмотрщик.
Спустившись в гостевой кабинет, я поднял со стола дожидавшуюся меня трубку и проорал:
— Какого лешего будить трудового человека в несусветную рань?!!
— Туровский, тебе, по-моему, стоит обновить часы, — неожиданно заявил инспектор Лесник.
— Это еще почему? — удивился я.
— Потому что уже полдень! И звоню я тебе с занимательным предложением, от которого ты не сможешь отказаться.
— Весь внимание, — буркнул я.
— Мне нужно, чтобы ты подъехал ко мне. Немного далековато, но дело того стоит. Заодно обсудим и твой вопрос.
— Диктуй адрес, — тяжко выдохнул я.
Покой сегодня мне явно не светил. А так мечтал ось поваляться в постели, выпить пару кружек пива, насладиться домашним уютом!.. Дело «Вишневого самурая» уже порядком надоело, хотя чувствовалось, что оно близится к концу: я уловил попутный ветер и быстро набирал обороты.
Повесив трубку, сообщил Кубинцу:
— Собирайся. Выезжаем на дело.
Через полчаса на арендованном катере мы мчались в сторону Пулковских высот. Адрес, продиктованный Лесником, был мне явно знаком, но вспомнить, кто проживает по этим координатам, никак не удавалось. Имелась лишь уверенность, что я там недавно побывал с визитом… Лишь обогнув мемориал Победы и увидев грибницу особняков, я понял, куда мы направляемся. Однако понимание ясности в картину не добавило.
Катер мы оставили на гостевом причале и отправились к дому.
Первое, что бросалось в глаза, — обилие полицейских машин. Они оккупировали все причалы. Среди голубых катеров выделялась белоснежная посудина с красным крестом и мигалками на крыше — «скорая помощь». Кому она могла потребоваться? Да еще с таким полицейским эскортом…
— Здесь явно кого-то убили, — предположил Гонза. Возле открытой калитки нас встретили два полицейских, откозыряли и доложили:
— Приказано вас сопроводить.
Нас провели внутрь здания, окруженного желтой ленточкой и заборчиком из металлических гнутых трубок, на которых висел «кирпич». В холле в обществе двух бритоголовых мужчин, облаченных в халаты с красными крестами на спинах, стоял Лесник…
— Туровский, ты как раз вовремя! — обрадовался инспектор. — А то тело уже собрались убирать!
— Какое тело? — удивился я.
— Сейчас увидишь… — Лесник пригласил меня жестом следовать за ним.
Дорогу я помнил хорошо: незаметная дверка, за которой коридор, приводивший в восточный кабинет Скорохватова. Самого Ивана Дмитриевича я увидел, как только переступил знакомый порог. Он сидел в кресле с откинутой на спинку головой. Его горло точно перепилили ржавой пилой. Хаос, царивший в помещении, указывал на поспешный обыск.
— Когда его? — спросил я.
— Пока не установлено… Это я и хотел тебе показать, — устало произнес Лесник, присаживаясь в свободное кресло.
— А почему ты позвонил именно мне?
— Ты недавно посещал этот дом. Начальник охраны легко вспомнил твою фамилию. Я решил, что это как-то связано с делом, которое ты ведешь, вот и позвонил.
Я опустился на свободную подушку, подавая пример Кубинцу, который остолбенело взирал на изуродованное тело.
— В некотором роде Скорохватов был причастен к смерти Иоланды Городишек, — после недолгих раздумий сообщил я.
— Он ее убил? — сразу ухватился инспектор за возможность снять с себя гнилой висяк.
— Нет. Он скорее жертва, — произнеся, вспоминая, как хорошо мы сидели здесь со Скорохватовым, покуривая кальян.
— Конкретнее! — потребовал Лесник.
В двух словах я пояснил Григорию схему, придуманную Стасом Прощелыгиным, и роль Иоланды Городишек в ней.
— Так, может, все же как раз он Городишек и кончил?
— Исключается! — отрезал я.
— Тело-то уносить? — спросил уставший ждать коронер.
— Уносите, — распорядился Лесник.
Санитары поставили перед письменным столом носилки, аккуратно извлекли труп из кресла и уложили на брезент. В глаза почему-то бросилась рука Скорохватова, сжатая в кулак. Из-под пальцев что-то выглядывало.
— Разрешите… — остановил я санитаров, поднимаясь с подушки.
Приблизился к телу, склонился и попытался разжать кулак — не получилось. Помог коронер, воспользовавшийся специальным инструментом. На пол скользнул клочок бумаги.
— Что это?! — в один голос воскликнули Кубинец и Лесник.
Я поднял с пола обрывок, развернул на ладони, расправил и объявил:
