Юрий Леж - Перекресток
«Черт возьми, и чего ж он не шевелится даже? — с легким раздражением подумала анархистка, спросонья присматриваясь в темноте к соседу по постели. — Может, помер?.. как там бывает — рвотой захлебнулся с перепою или еще чего… хотя, кажется, когда ложились, он вовсе был не пьян…» Вытянутые пальцы наткнулись на что-то липкое, неприятное, скользнули по соседней подушке. «Так и есть…» Анаконда брезгливо отряхнула пальцы, одновременно включая стоящий на тумбочке рядом с кроватью маленький ночничок…
Драбант лежал навзничь, укрытый по грудь покрывалом, потому что анархистка без разговоров забрала себе перед сном общее одеяло, и не шевелился. Сначала Анаконда даже не поняла, в чем дело, и лишь секунду спустя осознала, что голова телохранителя отделена от туловища и лежит на подушке отдельно, только лишь приставленная к плечам. Окровавленная подушка чуть всхлипнула, стоило лишь коснуться её кончиками пальцев, кровь не только не успела застыть, свернуться, но и даже толком впитаться в перья и пух.
Совершенно ошалевшая Анаконда приподнялась, бездумно усаживаясь на постели и внимательным, сумасшедшим взглядом разглядывая свои окровавленные пальцы. Что-то знакомое и неузнаваемое мелькнуло на периферии зрения, и анархистка отвлеклась от своих рук, глянула в сторону кресла… В нем сидел второй драбант, одетый, как для полуночной прогулки, в теплый свитер, пятнистые брюки, высокие, начищенные сапоги. Вот только куртка висела на подлокотнике кресла. Анаконда успела поморщиться, она за эти несколько дней столько раз напоминала своим телохранителям, чтоб ходили по её номеру без обуви… и только тут она смогла заметить в слабых отблесках ночничка, что свою собственную голову, аккуратно, будто по линейке, отделенную от туловища, драбант держит на коленях…
И дикий, полный истерики, ужаса и непередаваемого веселья хохот потряс стены одного из лучших номеров санатория…
— Что вы мне скажете, профессор?
Задавший вопрос был, пожалуй, ровесником седенькому, невысокому и шустрому медицинскому светилу, академику, профессору, автору многих и многих трудов по судебной и не только психиатрии, можно даже сказать — основателю своего собственного, очень сильно отличающегося от предшественников направлению в этой таинственной области человеческих знаний. При этом поинтересовавшийся мнением профессора человек был полной его противоположностью. Высокий, с отлично сохранившейся военной выправкой, горделивой осанкой, хоть и седой, но аккуратно постриженной головой, скупой в движениях и словах. Любой, увидевший его, сразу же делал однозначный вывод: «Генерал!» и, вообщем-то, оказывался прав.
— Вы бы еще попросили официальное заключение, ваше превосходительство, — собирая в горсть свою жиденькую бородку клинышком, чуть насмешливо отозвался профессор.
— Бросьте, бросьте, — с легким раздражением перебил его генерал. — Мы с вами в одних чинах, да и нет смысла в этом… я пришел к вам не за официальными документами или актами экспертизы, а всего лишь, чтобы узнать мнение выдающего светила нашей психиатрии на этот случай…
Профессор, сколь не любил он военных, а уж тем более военных секретных, закрытых от широкой публики и в тайне обустраивающих свои не всегда чистоплотные дела, все-таки был падок на лесть, даже такую неприкрытую.
— Что вам сказать, батенька? Человеческая психика все еще во многом загадочна и непредсказуема даже для меня… — задумчиво, будто рассуждая на семинаре в кругу учеников, сказал психиатр. — В том, что пациентка не симулирует, у меня сомнений нет, да и не возникали они, пожалуй, сразу, с первого взгляда. Поверьте моему опыту, батенька…
Что с ней случилось? Почему она пребывает сразу в двух-трех мирах и изредка возвращается в наш, реальный и родной для нее мир — никто вам сказать не сможет. Рискну только предположить, что её кто-то очень сильно напугал. Хотя, положа руку на сердце, не представляю, кто и как смог бы напугать такую… х-м-м… девушку… Но, во всяком случае, в ближайшие месяцы, а то и годы, адекватного поведения от нее ожидать просто не приходится, хотя, думаю, сейчас для окружающих она не опасна… впрочем, буду настаивать, где только смогу, чтобы ее оставили в нашей больнице для дальнейших исследований… прелюбопытнейший, понимаете ли, случай…
— Напугал? Сильно? Вот даже как… — хрустнул костяшками пальцев генерал. — А вы знаете, профессор, наверное — как он это сделал, останется тайной от всех, а вот кто — я, кажется, догадываюсь…
— Бог бы с ними, вашими догадками, — замахал руками на генерала профессор. — Слышать не хочу, а то снова набегут ваши помощнички, станут требовать всяких подписок о неразглашении и тому подобных глупостей… Вот только интересно, а зачем? зачем понадобилось кому-то доводить до такого состояния молодую женщину, будь она трижды противницей власти и соверши самые немыслимые преступления?
— Зачем? хороший вопрос, профессор, — тонко, едва заметно улыбнулся генерал краешками губ. — Я думаю, вы и сами могли бы догадаться… но — подскажу, чтобы не мучить вас: «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума…»
И после короткой паузы, не успел еще психиатр до конца оценить откровенность собеседника, генерал добавил:
— «Да вот беда: сойди с ума, И страшен будешь как чума, Как раз тебя запрут, Посадят на цепь дурака И сквозь решетку как зверка Дразнить тебя придут…»
— Вы говорите страшные вещи… — тихонько, будто самому себе, сказал профессор.
Не отвечая и не прощаясь, генерал резко и четко, по-военному, повернулся через левое плечо и быстро вышел из заваленного книгами и рукописями рабочего кабинета профессора…
21
…поднявшись из гостиничного ресторана в номер, Ника едва ли не сразу у дверей выскользнула из своего шикарно-развратного, с обнаженной спиной и разрезами едва ли не до талии на длинном подоле сиреневого, с легкими переливами вечернего платья, избавившись от него, будто фокусник-престидижитатор, одним легким движение рук вдоль тела. Как и положено, под таким платьем никакого нижнего белья на блондинке не оказалось, но это ничуть не смутило шедших следом за ней Антона и Мишеля. Они давно привыкли к пикантной манере своей спутницы обнажаться в любой удобный, а иной раз и не самый удобный момент.
— Мне кажется, я обожралась, — откровенно призналась Ника, не в самой изысканной манере похлопывая себя по ровному, плоскому животику. — Так соскучилась по обычной, земной, человеческой пище…
Впрочем, кроме её откровенного признания ни что в фигуре девушки не свидетельствовало, что она ухитрилась слопать за ресторанным столиком огромную отбивную с картофельным пюре и зеленым горошком, овощной салат, два десятка королевских креветок, примерно столько же мидий, простенький салатик из кальмара с сыром, да еще и запить все это изобилие изрядной дозой коньяка и лимонного сока. Блондинка никогда в жизни не придерживалась каких-то диет или особого питания, без раздумий лопая все подряд и в неограниченных количествах, благо, природные особенности организма позволяли ей сохранять подтянутую, спортивную фигурку, пережигая белки, жиры и углеводы в жизненную энергию и хорошее настроение.
Вольготно и непринужденно расположившись на маленьком диванчике рядом с низеньким сервировочным столиком, скромно заполненным сейчас коньячными стаканами, большой емкостью с янтарной ароматной жидкостью и парой пепельниц, Ника благосклонно подкурила от протянутой Каревым зажигалки ароматную папироску с длинным, «женским» мундштуком. Вошедший в номер последним, Мишель привычно подобрал с пола брошенное платье девушки, небрежно закинул его на спинку кресла и уселся туда же сам.
— …и вот мне кажется, — проговорила блондинка, на выдохе выпустив изо рта клуб сизоватого дыма и продолжая начавшийся еще за ресторанным столиком разговор. — …мне кажется, что мы «здесь» совсем мало отличаемся от тех, кто «там»…
Ника кивнула наверх, будто её собеседникам требовалось какое-то подтверждение, что девушка говорит не о подземных гномах или лесных эльфах, а своих впечатлениях от общения с жителями иных космических миров.
— «…они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди…» — щегольнул цитатой из давнего, полузабытого романа Антон.
— Ты прав, — вполне серьезно кивнула блондинка. — За иных говорить не буду, у них даже физиология другая, но все-таки, думаю, их цивилизации по сути своей мало, чем отличаются от человеческих, как бы они там людей не называли: сапиенсами, неандертальцами, приматами, антропоидами или четверорукими…
