Василий Сахаров - Мечник
— А что надо делать?
— Сколько заплатишь?
— Кого покромсать?
Полковник приподнял руку, наемники затихли, и он произнес:
— Временным командирам сводных батальонов, выделить по три человека из добровольцев на ночные работы, заплачу по одному золотому «конфу».
Проходит минут двадцать и уже в сумерках, перед палаткой полковника стоят девять человек, готовых поработать мясниками. Еременко отвел их к саням, на которых были свалены замороженные трупы сектантов, дал им какие-то инструкции и указал на стену пятиэтажного дома, на вершине которого вбитые на арматурные штыри торчали головы бойцов капитана Астахова, полегших в этом самом месте. Добровольцы понятливо покивали головами и в сопровождении спецназовцев, вооружившись фонарями, молотками, топорами и пилами, отправились к руинам указанного дома.
Мне никто и ничего не объяснял, а тем, что задумал полковник, я не интересовался. Лег спать, но ночную тишину, то и дело, разрывали громкие удары молотков и противный скрежет пил. В общем, толком выспаться не получилось, а поутру, чуть только развиднелось, и я протер глаза, на стене пятиэтажки увидел картину, которую за одну ночь сделали наемники и спецназ Астахова. Она изображала воина Конфедерации с погонами полковника, который попирал ногами чертенка с обломанным рогом. Красивое изображение, во всю стену, видное издалека и очень убедительное, а выполнено самым обычным углем-антрацитом. Это ничего, вполне нормальная карикатура, главное, что привлекало внимание и несколько коробило, это фон вокруг чертика, который состоял из кусков человеческих тел, приколоченных и привязанных к раскрошившемуся железобетону. Вот, значит, зачем Еременко понадобились трупы сектантов.
Завтракать расхотелось и, наверное, не мне одному, так как караван вскоре собрался и вышел на дорогу к Дебальцево. В полдень, перед обеденной остановкой я подошел к Еременко, который угрюмо сидел на широких санях, и спросил:
— Иваныч, зачем такую картину в Снежном оставил?
— А чтоб знали, суки, что на каждую жестокость и издевательство над нашими парнями, мы ответим еще большей жестокостью. Пусть посмотрят на своих соклановцев и десять раз подумают, стоит ли им с нами связываться. Какие бы они фанатики не были, но от такого и их пронимать должно. Пусть злятся, но боятся.
— Все же жестко получилось.
— Нормально, Саня. Был бы противник стандартный или дикий, этого бы и не было, но враг у нас не простой, а потому и действовать надо не как всегда. Вот посмотришь, весть о том, что мы сделали, вскоре по всем трем Ромбам разнесется. Знаешь, что после этого будет?
— Нет.
— Они все соберутся под Дебальцево и постараются нас уничтожить. Я с Баланом много общался и кое-что в их психологии понимаю, так что, скорее всего, так и случится.
— И что мы с этого поимеем, если они под Дебальцево сойдутся?
— Во-первых, прекратится осада Донецка и Луганска, а это сохраненные жизни мирных граждан. Во вторых, оттого, что мы издеваемся над их богом, сектанты будут в ярости и кинутся штурмовать город, а это шанс ополовинить их силы. Понятно, что полностью Ромбов не уничтожим, силенок не хватит, а вот, накидать им звиздюлей, вполне получится.
— Хм, может быть и так, — я понимал, что теперь до весны, как я того хотел, домой не попаду. Слишком полковник на сектантов обиделся, и пока с ними за бойцов погибших не посчитается, в столицу не вернется, а без него и мне обратной дороги нет. Ну, и ладно, раз так, то так пусть и будет, дома у меня порядок, за делами есть кому присмотреть, а с сектантами повоевать, я не против. Единственное, Чингиза Керимова зря насчет похода в Румынию обнадежил, но это ничего, еще успеется, и корабли Дунайской флотилии никуда от нас не денутся.
Глава 21
Украина. Дебальцево.21.02.2063
В пункт назначения, то бишь городок Дебальцево, наш караван прошел беспрепятственно. Ни одной стрелы из леса, ни одной ловушки, ни одного завала на дороге, и ни одного вражеского разведчика в пределах видимости. Странно? Еще как странно, и вместо успокоения, необычное поведение сектантов, только вселяло тревогу. Впрочем, такое положение дел озаботило всего нескольких человек во всем караване, а для остальных, это было нормой. Как же, такая армия по дороге идет, наверняка, дикари перепугались, обделали от страха свои шерстяные штанишки и разбежались по глухим чащобам. Примерно так думал каждый рядовой наемник и большинство бойцов нашего Отдела Дальней Разведки.
Встретили нас в Дебальцево как положено, всеобщей радостью и праздником, хотя в сам город, караван не впустили. Что поделать, горожане и градоначальник опасались за сохранность своего имущества, а потому, гулянка велась сразу в двух местах. Одна проходила за городскими стенами, и на нее были приглашены около полусотни наиболее авторитетных бойцов и командиры, а другая шла в укрепленном лагере Кары, который располагался с восточной стороны города. Все нормально, люди отгуляли, был праздничный ужин и торжественная речь, нападения не случилось, и пришла пора тягостного для нас ожидания, которое продлилось почти три недели.
В эти дни я жил по строгому распорядку. Подъем. Зарядка с личным составом отряда. Завтрак, а после него до самого полудня идет тренинг. Конечно, особо не разгуляешься, за пределы лагеря мы не высовывались, но и так, можно многое освоить, тем более что развалин вокруг нового Дебальцево хватает. После полудня, я отправлялся в домик, где обитало семейство Буровых, и как минимум пару часов проводил в обществе своей новой родни.
Все бы ничего, это приятно, вот только для девушек, младших дочерей Кары, молодой мужчина на расстоянии вытянутой руки, потенциальный жених, и то обстоятельство, что я женат на их сестре, для них было не минусом, а дополнительным плюсом. «О времена, о нравы!» — воскликнул бы древний поэт, но в наше время, это нормально. В общем, посмотрел я на эти движения и решил на время прекратить свои визиты к Буровым. Пока я примерный семьянин, что есть, то есть, жене не изменяю, но когда рядом симпатичные девчонки, которые совсем не против покувыркаться на чем-то мягком, то это серьезное испытание для психики любого нормального мужика. Подальше от соблазнов, и побольше заниматься делами, решение принято, и обжалованию не подлежит.
Итак, сидим мы в обороне, и противника не наблюдаем. Кажется, чего нам опасаться? У Кары теперь опять полторы тысячи бойцов, есть минометы, несколько орудий и два БТРа. В городе триста пятьдесят дружинников и почти тысяча ополченцев, опять же с минометами. Да и нас, воинов ОДР полторы сотни профессионалов. Должны отбиться от этого зимнего наступления, если оно все же случится, дождаться середины весны, когда Внуки Зари вернутся в Харьков, и отправиться в обратный путь. Местный градоначальник улыбается, горожане расслабились, а наемники начинают по мелочи на службу забивать. Посмотрел Буров на эту порочную практику, и принял решение послать по окрестным лесам разведку.
В поиск вышли те, кого не жалко. Разведгруппа наемников, сформированная из залетчиков, и местные поисковики, которых все так же, возглавлял их лидер Зиновий. В ночь выдвинулось тридцать хорошо вооруженных и отлично подготовленных бойцов. Минули сутки, ждем их возвращения или хоть какого-то сигнала. Ничего. Тишина. Наступает следующее утро, и в двух километрах от укреплений, прямо на дороге, по которой пришел караван, обнаружились вкопанные в щебень деревянные колы, а на них головы наших разведчиков, всех до единого. Вот так вот, пошли бойцы в лес, а ни одного выстрела сделать не сумели, их повязали, и с пытками прикончили.
Такая вот обманчивая тишина, и сложилось впечатление, что караван в Дебальцево пропустили специально, дабы не вылавливать нас потом по лесам. Паршивая ситуация, в которой чувствуешь себя мышкой, которую загнали в нору. Вроде бы безопасно, а наружу не выберешься, коты схарчат. Меня одолевали нехорошие предчувствия, и я решил серьезно переговорить с Еременко, который практически не спал, и после гибели разведчиков, ходил мрачнее тучи. Тем более что из города приходил один из поисковиков покойного Зиновия и рассказал кое-что интересное.
Головы разведчиков сняли в полдень, похоронили к вечеру, и я направился в палатку к полковнику. Вхожу, Еременко сидит подле небольшой походной печурки, и чистит свой «стечкин».
— Привет, Иваныч, — обратился я к полковнику, подкинул под себя полипропиленовый коврик, поджал ноги и уселся напротив.
— Виделись уже, — пробурчал он. — Чего пришел?
— Чуйка у меня нездоровая, Иваныч.
— Как у собаки, которая все понимает, а ничего сказать не может?
— Точно так.
— Не у тебя одного, и ты за сегодня уже пятый, кто с такими словами подходит. Были бы обычные бойцы, на мандраж списал, а так, все воины опытные, и не одно сражение прошедшие. Есть над чем подумать и, видимо, опасность совсем рядом, — Еременко собрал свой «стечкин», обтер черный ствол тряпочкой, убрал пистолет в кобуру и спросил: — Ты что-то узнал, Саня?
