Сергей Мусаниф - Имперские танцы
Юлий бегал от лишней ответственности всю свою жизнь. И едва получил под свое командование первый корабль, как сразу же нарисовалось два с половиной трупа.
Половина его первого экипажа.
Как капитан, он отвечал за всех.
Как капитан, он должен был действовать в интересах Империи.
Вряд ли командование флота или руководство УИБ его осудят.
Но дальше ему придется жить с мыслью о том, что он стрелял в гражданских и в Клозе. Если бы не информация о Чужих, которую он был обязан доставить в Империю, он бы всерьез задумался о поисках иного решения.
С учетом потери ксенобиолога сухпайка было даже слишком много.
Эта еда поддерживала тело Юлия в работоспособном состоянии, но не давала чувства наполненности желудку, и Юлию уже больше месяца хотелось есть.
Закрывая глаза, он думал о бифштексах с кровью, дарах моря, дичи, зеленых салатах и горах картофеля фри. Он думал о свежих французских булках, о свежесваренном натуральном кофе и, конечно же, о сигаретах.
Кофе, который варил корабельный автомат, был отвратительным. Настолько отвратительным, что Юлий предпочитал пить чай. На вкус чай тоже был кошмарным, но Юлий полагал, что так и должно быть.
Военные не любят пить чай.
Большую часть времени делать было нечего. Расчеты гиперперехода не занимали Юлия надолго, ибо «Одиссей» шел обратно по уже отработанному маршруту.
Снегову было чуть легче. Он в который раз просматривал короткую запись боя «Одиссея» с Чужими и готовил отчет для Краснова. Юлий ему даже завидовал. Когда человек работает, у него нет времени думать на отвлеченные темы.
Юлий и сам просмотрел запись своего боя. Один раз.
Увидев со стороны то, что он вытворял со своим кораблем, он просто испугался и даже не дождался благополучного окончания ролика. В момент маневра ему казалось, что он поступает единственно правильным образом и контролирует ситуацию. При просмотре же увидел, сколько раз «Одиссею» грозил финальный урон, нашел свои действия суицидальными, подивился меткости Клозе, феноменальной в такой ситуации, и решил больше не думать о том, как он воюет.
Теперь он лучше понимал доктора Остин. Пожалуй, если бы он был гражданским, то и сам бы свихнулся.
Еще он думал об Изабелле.
Он думал, что с течением времени его ненормальная страсть пройдет сама собой. По крайней мере, он надеялся на это. Но его теперешние переживания не были способны забить то чувство, начало которому было положено на Эдеме.
Ему хотелось знать, кто она, как живет, чем занимается и о чем мечтает. Ему хотелось танцевать с ней танго без конца. Ему хотелось прикасаться к ней снова и снова. Ему хотелось знать, о чем она думает каждую минуту. В общем, ему много чего хотелось, и он находил свои желания странными.
Хотя проблем с кислородом и не ожидалось, Юлий достал скафандры и объяснил Снегову, как ими пользоваться. В автономном режиме и при наличии нескольких сменных баллонов запаса кислорода в скафандрах им хватило бы на неделю.
Теоретически Снегов знал о скафандрах все, но оказалось, что пользоваться ими он не умеет. Полдня Юлий убил на обучение и тренировки.
Это было хорошо.
Это помогало отвлечься.
Юлий ожидал, что после полученных повреждений на «Одиссее» возможны дальнейшие цепные неполадки, и даже надеялся, что они возникнут, и придется с ними бороться, но ничего не происходило. Рециркулятор держался, корпус оставался герметичным, двигатели не давали сбоя, и только скудный рацион раздражал и вызывал беспокойство.
У Снегова возникли проблемы с пищеварением. Он похудел, осунулся. А кожа его приобрела серовато-зеленый оттенок. Юлий полагал, что сам выглядит не лучше. Кроме того, у него не росла борода.
Только жидкая поросль на подбородке и несколько клочков по щекам. Вот у Клозе с волосами на лице было все нормально. Юлий не сомневался, что если бы Клозе видел его хилую растительность, разговора было бы на полдня, не меньше. Такого случая поиздеваться над командиром второй пилот бы не упустил.
Чтоб он сдох, мерзавец, думал Юлий. На его месте должен был быть я.
Когда его разбудят, наш полет уже будет закончен. Я бы с радостью поменял два этих чертовых месяца на одну пулю в кишках.
Что за невезение такое? Тотальное невезение, которое сопровождает его последние полгода. А может быть, и год.
Пожалуй, полоса неудач началась с назначения на Сахару. Если не считать самой большой неудачей сам факт рождения.
Потом его сбили свои.
Потом был боевой вылет и на его голову свалился целый «деструктор».
Прогулку по болоту с одноногим Клозе на спине тоже нельзя назвать большой удачей.
Во время отпуска на Эдеме он встретил самую восхитительную женщину в галактике и тут же был отвергнут ею без объяснения причин.
А поход на «Одиссее» превратился в одно сплошное недоразумение.
И теперь в перспективе маячила самая грандиозная война, которую когда-либо вело человечество, и будущее уж точно не обещало ничего хорошего.
Под конец полета Снегов ослабел настолько, что не мог даже ходить. Юлию приходилось насильно засовывать в него сухой паек, заливать воду и водить его в гальюн.
Сам он держался на мыслях о «Наполеоне», где он сможет принять ванну, отмыть походную грязь, поесть нормальной еды и не беспокоиться о судьбах второго пилота и последнего пассажира.
«Наполеон» стал для него навязчивой идеей. «Наполеон» заменил собой концепцию рая.
Там было много воды, нормальная еда и временная безопасность. Временная, потому что флот не мог гарантировать постоянную безопасность ни одному своему пилоту.
А «Наполеона» в точке встречи не оказалось.
Сенсоры «Одиссея» не обнаружили присутствия дредноута в назначенном секторе. Юлий просканировал окружающее пространство, провел визуальный осмотр, бухнулся в кресло пилота и заплакал от ярости и отчаяния.
Он мог ожидать чего угодно, но только не этого.
Скорее всего, «Одиссея» вместе с экипажем и пассажирами списали, после того как он не выходил на связь в течение двух месяцев.
Наверное, вернулся какой-то из дублирующих кораблей. Вернулся и известил Империю о грядущих неприятностях, после чего УИБ свернуло операцию и отозвало «Наполеон» туда, где он был больше нужен.
Юлию даже не требовался компьютер, чтобы посчитать остальное. До ближайшей населенной людьми планеты две недели хода. Еды и воды на борту «Одиссея» хватит только на одну неделю полета. Юлий был уверен, что сможет обойтись неделю без пищи, но по поводу воды у него такой уверенности не было. В последнее время он и так старался экономить и страдал от обезвоживания.
Но все это не имело значения. Потому что кислорода хватит только на пять дней. Плюс неделя, которую могут дать скафандры. Этого все равно не хватит. Без кислорода – что два дня, что два часа – все едино.
Можно, конечно, пойти дальше по тому пути, на который он ступил, застрелив астрофизика. Можно использовать запасные баллоны самому, наплевав на Георгия. Тогда Юлий сможет долететь даже до Эдема.
Но, похоже, что информация с «Одиссея» Империи больше не требовалась. А значит, не было и цели, которая могла бы оправдать любые средства для ее достижения.
Не очень-то и хотелось, подумал Юлий.
Это было несправедливо. Четыре месяца, из которых последние два были настоящим адом, не должны были закончиться вот так.
Трепыхаться не хотелось.
Юлий достал из сейфа футляр с сигарой, отвинтил колпачок и переломил сигару пополам. Выкурить целую в такой ситуации он не имел права.
Спичек не было. Пришлось нарушить все традиции сигарокурения и воспользоваться зажигалкой.
У Юлия сразу закружилась голова. Организм успел отвыкнуть от табака и вообще был крайне ослаблен.
А ведь нас, скорее всего, найдут, подумал Юлий. Не буду глушить реактор. В таком случае у Клозе будет хороший шанс. Человеческие тела могут храниться в криокамерах почти вечно, лишь бы энергии хватало. Значит, Клозе повезло.
Хоть кому-то повезло.
Докурив остатки сигары и тем самым заметно понизив качество потребляемого кислорода, Юлий сел в кресло пилота и положил пистолет на пульт перед собой.
Капитан покидает свой корабль последним. Юлий не мог застрелиться, пока на борту находился хотя бы один живой человек. Клозе в этих расчетах не участвовал.
Стрелять в Георгия Юлию не хотелось. Проще было подождать, пока тот умрет сам. Правда, на это уйдут три-четыре дня, и застрелить старика было бы даже гуманнее. Но стрелять в последнего пассажира капитан «Одиссея» не мог.
«Наполеон» прибыл в точку рандеву на пятнадцать часов позже «Одиссея».
Разведчик лежал в дрейфе и на попытки с ним связаться не отвечал. Он выглядел так, как будто вышел из серьезного боя. В корпусе корабля зияла пробоина, а половина аварийных люков оказалась оплавленной.
