"Северная корона". Компиляция. Книги 1-13 (СИ) - Ольховская Влада
Вроде как у нее не было причин печалиться о дикаре, которого она даже не знала, но дело было не только в нем. Многое сводилось к той странной, противоестественной форме, которую приняла в этом проклятом месте человеческая природа. Эти люди опустились, Лорена имела полное право ненавидеть их, однако укрыться внутри ненависти тоже не могла, и это противоречие еще больше угнетало ее. Потому что здесь были такие создания, как Глашатай Милосердия – очаровательные на вид, однако получающие искреннее удовольствие от пыток и убийств. А были такие, как Саргон – умеющие убивать, но внезапно способные на умное, хитрое даже спасение.
Лорене было неспокойно, муторно. Когда пришло время сна, она несколько часов промаялась в своей комнате, но ничего хорошего из этого не вышло. Образы жертвоприношения снова и снова накрывали ее, измененные, еще более страшные, чем в реальности. Череп «избранного», прогибающийся под челюстями хищника, как мягкий лист. Саргон, спасающий ее, подающий ей руку – покрытую кровью Невио. И Саргон, отворачивающийся от нее, позволяющий чудовищу забрать ее.
В какой-то момент она больше не могла это выносить, ей нужно было отвлечься. Лорена покинула комнату и пересекла притихший дом, направляясь к выходу. На Нергале никто не спал целый день и не бодрствовал каждую ночь. В Обретенных горах отдыхали в оговоренные часы. У дикарей было почти то же самое, просто время сна каждый дом выбирал самостоятельно, и оно становилось одинаковым для всех его обитателей.
Вот и на территории Глашатая Теней наступил покой, слуги разбрелись по спальным залам – кроме тех, кому доверили ночную уборку и работу на кухне. Однако они не пытались стать у Лорены на пути, после того, как Саргон не позволил принести ее в жертву, они даже смотреть на нее боялись. За ней следом направились только сейкау, однако к ним пленница успела привыкнуть. Какой смысл их бояться? Если они захотят порвать ее на куски, страх все равно не даст ей никаких преимуществ.
Покинув дом, Лорена замерла, огляделась по сторонам. О жертвоприношении уже ничто не напоминало: остатки трупа «избранного» куда-то унесли, кровь замыли, почетные места для жрецов убрали. Чудовищная расправа теперь казалась иллюзией, жизнь на площади шла своим чередом – здесь работали те, у кого еще не наступило время отдыха, а некоторые просто прогуливались, наслаждаясь долгожданной ночью.
Но Лорене эта толпа была не интересна, она слишком хорошо помнила, с каким плотоядным любопытством дикари наблюдали за гибелью мужчины. Ей не нужен был просто какой-нибудь собеседник, подошел бы только один человек – и тут ей неожиданно повезло.
Дала тоже была на площади: устроилась перед тремя плетеными корзинами и перебирала над ними сваленные на землю цветы. Лепестки отправлялись в одну корзину, листья – в другую, корни – в третью. Работа была монотонная, неинтересная, зато способствующая общению.
Лорена подошла поближе и уселась на землю, нисколько не заботясь о чистоте выделенного ей платья. Дала, не отрываясь от работы, спросила:
– Тяжелый день, а? Точнее, ночь.
– Ночь, которая могла стать моей последней…
– Не выдумывай… Хотя ты просто не видела.
– Не видела чего? – удивилась Лорена.
– Он вышел из эвкалориса почти сразу после тебя. Просто задержался возле двери, наверняка приходил в себя после переодевания и спуска. Ему нужно было двигаться уверенно и ни в коем случае не показывать слабость, вот и копил силы. Но он постоянно присматривал за тобой, ты ни на миг не оказалась в настоящей опасности.
Дала не сказала, о ком речь, это было не нужно – Лорена и так знала. В груди мелькнуло непростительное тепло признательности, и пленница поспешила сменить тему:
– Вы говорили, что у любых поступков дикарей есть какое-то разумное обоснование, выгода или что-то в этом роде.
– Верно. Потому что все эти ритуалы придумывают как раз не дикари, а люди разумные, знающие, что они делают.
– Но какая выгода может быть в том ужасе, который они устроили сегодня?
– Двойная, на самом-то деле, – невозмутимо отозвалась Дала. – С одной стороны, сегодня в очередной раз доказали существование Брерис: раз разные люди видят ее, умирая, значит, она есть.
– Не представляю, как они это провернули… То есть, понятно, что чавунджа использует на своих жертвах какой-то наркотик. Но почему они видят именно Брерис?
– А это колдунья старается. Я не смогу тебе объяснить, как именно она это делает. Но за пару секунд до того, как избранный счастливчик обрел в себе Брерис, Амарсин прекратила наслаждаться представлением, закрыла глаза и сосредоточилась.
– Получается, она действительно колдунья? – растерялась Лорена.
– Ну тогда и Саргон колдун. Но разве он похож на колдуна?
– Как мы все время возвращаемся к Саргону?!
– Разве тебе не этого хочется? – слабо улыбнулась старуха.
– Нет! – крикнула Лорена. Проходившие мимо служанки шарахнулись прочь, и пленница почувствовала, как ее щеки заливает краска смущения. Она потеряла контроль так, как офицеру Обретенных гор непростительно. – Забудем о нем… Вы говорили, что у этого издевательства двойная выгода. Допустим, одна сторона – это авторитет Брерис. А второе что?
– Страх. Они ведь не дураки на самом деле, люди, которые живут здесь. При всей навязанной им любви к Брерис, они не хотят умирать вот так – у всех на виду, превращаясь непонятно во что. Поэтому все стараются побольше работать, поменьше болеть и не гневить жрецов, чтобы однажды не очутиться во власти Глашатая Милосердия. У этой девицы здесь огромные полномочия – и никаких тормозов.
Лорена вздрогнула, вспомнив направленный на нее взгляд прекрасных голубых глаз. Взгляд хищника, не человека, милой маленькой Беллесуну всегда было мало крови, сколько бы она ни получила.
Вот только сегодня ее праздник был неполным.
– Одна преграда, как я понимаю, все же есть, – заметила Лорена.
– И вот мы опять вернулись к Саргону – заметь, не по моей инициативе.
– Да что ж такое!
– Это нормально, что ты столько думаешь о нем, – тихо заметила Дала. – И нормально, что тебе страшно.
– Что? Я о нем совсем мало думаю! И с чего мне должно быть страшно? Считаете, что я боюсь смерти? Так я давно уже не боюсь!
– Считаю, что ты боишься жизни.
– Хватит намекать на то, что мы с Саргоном близки по духу, – раздраженно закатила глаза Лорена.
– Прекрати это отрицать – и мне не придется на это намекать. Ваше притяжение взаимно, и оба вы напуганы. Ты боишься того, что тебе впервые после смерти мужа захотелось по-настоящему жить, но тот, кто пробудил в тебе такое желание, – убийца близкого тебе человека. Поверь мне, я хорошо разбираюсь в таких проблемах – опыт есть. Что же до Саргона, то он и вовсе в ужасе.
Лорена вспомнила, как на Глашатая Теней обозленно пялились и колдунья, и Беллесуну. А он уверенно смотрел в ответ – и плевать хотел на любую месть. Обижать старуху было неловко, но пленница не выдержала, рассмеялась.
– В ужасе? Да он вряд ли знает, что такое ужас!
– Прекрасно знает. Он хорошо сражается и хорошо убивает, но на этом – все. Больше его ничему не научили. Ему хочется, чтобы с тобой было по-другому, а он понятия не имеет, как этого добиться. И знает, что ты уйдешь или умрешь. У него нет навыка, который требуется для понимания собственных чувств и правильной реакции на них. В итоге вы напоминаете мне двух маленьких зверьков, которые могут получить так много – но не выходят из своих нор и не получают ровным счетом ничего. Ему, кстати, это простительно, он-то дикарь. А у тебя какое оправдание?
– У меня нет никакого оправдания, потому что оно мне и не нужно! Что бы он ни сделал, он по-прежнему мой враг, это не изменится никогда!
– Как скажешь.
Сказать это и правда оказалось легко, а вот принять… Тут у Лорены был соперник посильнее, чем старая пленница, привыкшая к чужой реальности, – она сама.
Она не могла больше оставаться здесь, направилась прочь, и Дала не стала ее задерживать. Сначала Лорена и сама не понимала, куда движется, ей просто хотелось избавиться от лишней энергии, порожденной гневом. Потом она осознала, что стоит на кладбище уничтоженных машин.
