Захваченные земли (СИ) - Корнаков Даниил

Матвей подошел к краю платформы и заметил, как в блеклом свете огня, под одной из железобетонных шпал промелькнула крыса. До чего же мерзкие создания.

Страшно хотелось выпить. Даже от картофельной бормотухи Йована не отказался бы. Глядишь и заснуть бы получилось. Как никак, но силы на завтра ему понадобятся.

Секунду, кажется у исландца оставался еще виски отца. Быть может…

Вдруг он услышал приглушенные голоса со стороны входа в тоннель, запечатанного гермозатвором. Он медленно направился в ту сторону и заметил приоткрытую дверь в служебное помещение. Подойдя еще ближе он услышал хихиканье. Кажется, это была Надя?

Матвей прижался к стене и прислушался.

— Почему пантера? — едва сдерживая смех, спросила Надя.

Ей ответил Йован:

— Ну ты вся такая… кхе-кхе, сильная, и одновременно грациозная.

Очередной едва сдерживаемый смех.

— А почему не львица? Они, знаешь ли, тоже сильные и грациозные.

— Да у меня книжка была с животными, там была фотография пантеры, а львиц не было. Может, вырвали?

Матвей улыбнулся, найдя эту пускай и глупую, но крайне милую беседу влюбленной парочки весьма занимательной. Ну, Йован, ну котяра! И ведь до девок ему почти никогда не было дело. Всю свою любовь он отдавал «Полярному переполоху», души в нем не чаял. А теперь вот оно как сложилось.

Собиратель, поймав себя в роли невольного слушателя, почувствовал некоторую неловкость и поспешил удалиться, не желая тревожить парочку.

— Простите, Матвей Вячеславович?

Матвей слегка дернулся от неожиданности. Перед ним, словно из воздуха, появилась Маша.

— Ой, извините, ради бога, я не хотела вас напугать…

— Все хорошо, вы меня не напугали, — слукавил Матвей, желая не показаться трусом в ее глазах.

В ответ она смущенно улыбнулась глазами.

— Тоже не спится? — спросила она, заламывая руки. Собиратель давно обратил внимание на этот жест — так она делала, когда начинала чересчур волноваться.

— Да, можно и так сказать.

— Я уже и забыла, когда крепко спала. То холод мешает, то голодный желудок, то… мысли всякие.

— Понимаю, — согласился он.

Между ними повисла неловкая тишина. Оба боялись взглянуть в глаза друг другу.

— Нам самом деле… — замялась она, — я увидела, как вы встали и решила воспользоваться моментом, чтобы отблагодарить вас. — Она подняла взгляд, прежде блуждающий по квадратикам плитки под ногами. — За то, что согласились отправиться с моим отцом в это на первый взгляд безрассудное путешествие.

Матвей лишь смущенно кивнул, пробормотав что-то вроде благодарности. И почему он рядом с ней чувствует эту странную, сковывающую по рукам и ногам неловкость?

— Папа рассказал мне все, про Восток, про вашу беду и про сделку, что вы с ним заключили.

Она вдруг коснулась его руки и слегка ее сжала. Матвей ощутил как по телу пробежали приятные мурашки.

— Понимаю, между нашими станциями всегда были вражда, но, прошу вас, если у вас в сердце есть какие-то сомнения насчет моего отца, отриньте их. Он совершенно не похож на своего брата, ни капельки. Он обязательно даст Востоку провизии на грядущую зиму.

Странно, но слова Маши действительно убедили Матвея в том, что ее отец не предаст Восток. Прежде в голове еще витали сомнения касательно данной Вадимом Георгиевичем клятвы, мол, все это брехня, ничем он восточникам не поможет. Но сейчас все сомнения отпали вмиг.

— Это хорошо, — тихо произнес Матвей. — Осталось только вернуться домой, верно?

Ямочки на ее щеках покраснели.

— Да, дом… — грустно произнесла она. — Никогда не думала, что буду так сильно скучать по температуре в минус пятьдесят и постоянному снегу.

— Мы с вами дети Антарктиды, — подбодрил ее Матвей, — она уже давно стала нам второй мамой, второй родиной. Строгой, порой даже чересчур, но родиной. Как по ней не скучать…

— Верно, верно, — согласилась Маша, спрятав непослушную прядь за ухо. — Я, пожалуй, пойду попробую уснуть. Завтра ответственный день, нужно быть в форме. И вам того же советую.

— Хорошо. Предприму десятую по счету попытку через пять минут.

Она смущенно улыбнулась ему.

— Спокойной ночи.

— И вам, спокойной, Матвей.

Он проводил ее взглядом и, убедившись, что она легла и отвернулась в противоположную сторону, на цыпочках пошел к спальному месту Лейгура, все еще в надежде стащить у него флягу с виски.

Исландец не спал. Он сидел с поджатыми под себя ногами и завороженно наблюдал за языками пламени, танцующими во мраке.

— Лейгур, — прошептал Матвей.

Исландец и бровью не пошевелил.

— Эй! — теперь уже громко шепнул собиратель и коснулся его плеча, пытаясь привести в чувство.

Внезапно исландец вышел из транса и резко схватил Матвея за руку. В оранжевом свете огня его взъерошенная борода и грубые черты лица на мгновение подчеркнули нечто звериное в его облике. Он резко разомкнул пальцы, сжимающие рукав куртки и что-то невнятно промычал.

— Сдурел? — громко прошипел Матвей, едва сдерживаясь от гнева.

Исландец покосился в его сторону и хмыкнул, ничего не ответив.

— Виски еще остался? — выпалил Матвей, мысленно плюнув на выходку этого чудака. — Не могу заснуть.

Лейгур потянулся к внутреннему карману своей куртки и вытащил оттуда флягу. Он тряхнул ей, и, судя по плеску, напитка внутри было еще предостаточно.

— Если не возражаешь, собиратель, я бы тоже сделал парочку глотков. Мне сегодня тоже не спится.

Лейгур открутил крышку и протянул ему флягу. Матвей вдохнул древесный запах, облизнулся и сделал три глотка. Лицо сморщилось, горло стиснула горечь. Он протянул фляжку обратно исландцу.

— Skál*, собиратель.

* Skál — это традиционный скандинавский тост, который произносится при поднятии кубков или бокалов с напитками во время празднований или трапез. Происходит от старонорвежского слова «skál», обозначающего чашу или миску, и символизирует добрые пожелания, здоровье и уважение среди участников тоста.

Исландец приложил горлышко к губам и его массивный кадык, укрытый рыжий бородой, судорожно задергался. С виду он пил простую воду, а вовсе не виски. Прикончив содержимое фляги, он осторожно закрутил крышку и положил ее обратно в карман, ласково похлопав.

— Обыкновенно ты вырубался быстрее всех, — сам не зная почему пробормотал Матвей, вспомнив наблюдения Йована, когда тот упомянул об удивительном свойстве их капитана вырубаться по щелчку пальца.

— Да, но не сегодня.

— Почему же?

Голубые глаза исландца обратились к нему, а затем вновь вернулись к огню.

— Мне было видение.

Матвей устало выдохнул. Видение, значит…

— Вот оно что, — собиратель нарочито демонстрировал свое безразличие, но постепенно одурманивающий мозг алкоголь заставлял его продолжать говорить, — и что ты видел?

— Твоего отца, Вячеслава.

У Матвея невольно сжался кулак.

— И?

— Он говорил со мной.

— Он не мог… — Волна гнева накатила его внутренности.

— Сказал, что ты должен быть готов, Матвей.

— Готов к чему? — выдавил из себя собиратель.

Не отрывающий взгляда от пламени Лейгур тихо промолвил:

— К смерти.

Датчик Арины пискнул, заставив в мгновение ока рассосаться в груди Матвея всю столь быстро накопившуюся злость и сменить ее тревогой и страхом.

Резко повскакивали со своих спальных мест и все остальные. Сержант схватил прислоненную к колонне винтовку; Домкрат, заметивший обеспокоенность на лицах остальных, последовал примеру командира.

— Что это такое? — Маша в недоумении смотрела на датчик, пискнувший во второй раз.

Арина уже стояла возле прибора, наблюдая за экраном. Про сон все резко позабыли.

Незаметно — но не для Матвея, — из тени показались Йован и Надя. Оба выглядели чутка потрепанными. Прогрессистка схватила винтовку, Йован пытался единственной рукой подцепить дробовик.

— Арина? — Матвей подошел к сестре и посмотрел на экран, на котором моргали около пяти красных точек.