Андрей Попов - Солнечное затмение
А список претендентов не так уж и велик. Это три королевских сына: Жерас, Лаудвиг и Пьер. Под номером четвертым идет герцог Оранский, брат короля. И... В общем-то, все. Более далекие родственники не в счет. Коадьютор Ламинье и командующий армией Оунтис Айлэр никаким боком к королевскому генеалогическому древу не касаются. Но есть одно "увы" -- у них в руках сила, и их тоже желательно убрать. Хотя бы нейтрализовать.
Жерас практически уже покойник. Альтинор долго колебался, желая самостоятельно отправить его в "настоящий мир", но тут свою роль сыграла банальная алчность -- еще одна его неискорененная слабость. Солнцепоклонники обещали за голову старшего сына короля приличные деньги. В итоге каждый свое и получил. По нелепейшему издевательству судьбы Жераса пришлось отправлять на тот свет дважды. И с тех пор герцог поклялся себе, что впредь будет пользоваться только настоящими ядами.
Итак, Жерас вычеркивается из списка живых. Следующим на очереди Лаудвиг. У герцога уже созревали насчет него сразу несколько планов. Что же касается герцога Оранского, то Альтинор от всей души надеялся, что тот погибнет в битве за Ашер. Кинется спасать дочь... Что ж, выживет, так выживет. Мало ли в жизни несчастных случаев, окруженных счастливыми обстоятельствами? Сам король Эдвур, согласно планов старшего советника, должен умереть предпоследним. Ну а Пьер...
Юродивый Пьер! Даже Альтинору, победителю плотских страстей, было по-человечески жалко убивать это... существо. Ибо умственная и душевная убогость младшего Ольвинга даже у камня внушала сострадание. Впрочем, не исключал варианта, что Пьера он первое время оставит. Управлять им как марионеткой проще, чем играть тряпочной куклой. И в глазах народа все будет по закону: на троне восседает ни кто иной, как сынуля славного Ольвинга.
Нет, Пьера он наверняка пожалеет...
* * *
Гривуазный ветер играл его волосами, как глупый ребенок забавляется погремушками: треплет их, дергает во все стороны, да еще и весело подвывает. В правой руке он держал факел, в левой -- уздечку. Напуганный мрак расступался перед его взором. Топот копыт да сиплое дыхание лошади были единственными звуками во всей округе. В лицо бил жар пламени: то ласково лизнет, то обожжет по-настоящему.
-- Костры! Наконец-то костры!
В беспроглядном океане темноты появились светящиеся точки. Стан франзарской армии. Кей Ламинье пришпорил коня и с величайшим облегчением подумал о скором отдыхе. Вот уже костры совсем близко, стали различимы их теребимые ветром оранжевые космы. Послышались голоса, знакомые звуки и фразы. Потом кто-то из солдат крикнул:
-- Граф Ламинье! К нам едет граф Ламинье!
Вспотевший конь резко затормозил и дико уставился на огромный сноп огня, непривычный контраст тьмы и буйного пламени вызвал у него временную слепоту. Граф подозвал к себе первого попавшегося солдата.
-- Где шатер герцога Оранского?!
Не прошло и трех циклов, как сам герцог вышел к нему с распростертыми руками и обаятельной улыбкой, лишенной даже тени лукавства. Ламинье ответил холодным кивком. Потом спросил:
-- Скажи, это правда?
Герцог слегка сдвинул брови, соображая, о чем вообще речь.
-- Моя дочь у них в заложницах. Бедная Дианелла! Я не вижу иного пути для ее спасения, кроме как...
-- Зато я ясно вижу!! -- Ламинье хотел лишь слегка повысить голос, но не сдержался и злобно рявкнул. -- Не крути языком, герцог! Я спрашиваю еще раз: это правда, что ты укрываешь в своем шатре дочь нашего врага короля Эдуанта?! Да или нет?
Оранский отвел взгляд в сторону. Наконец-то понял... Он слегка покивал головой, но это не являлось жестом согласия. Скорее герцог подумал: "я знал, что именно так все закончится!". Ламинье спрыгнул с коня и продолжил инвективу в его адрес:
-- Позор, герцог! Родной брат короля! Правая рука, на которую он опирается! Заводить любовные романы в самый разгар битвы! Да еще с кем!
-- Граф! Она не имеет к этой войне никакого отношения! Она пришла ко мне... Ей нужно было убежище... Ей...
-- Чего запинаешься? Надо было заранее речь подготовить. Экспромтом вранье мало у кого получается. Тут необходим высший актерский талант: врать на ходу, да еще так убедительно, чтобы это сошло за правду!
-- Это и есть правда, граф!
Немного помолчали, слушая отдаленный гомон солдат. Ламинье глянул в сторону города. На нем, как прежде, светились глазницы прожекторов. Никто ни в кого не стрелял. Ибо сейчас один-единственный выстрел мог повернуть ход истории.
-- Короче, -- граф быстро остыл и заговорил более спокойно. -- Это приказ короля: ты лично берешь свою ненаглядную пассию и подносишь ей нож к горлу. Если все пройдет благополучно, мы просто обменяемся: они отдадут нам Дианеллу, мы им -- Фиассу. Племянница короля должна быть спасена любой ценой. Уж если ты не имеешь сострадания к собственной дочери...
-- Граф...
-- Довожу до твоего сведения: я имею полномочия делать с тобой все что угодно! Ты почти изменник! Взвешивай свои слова и докажи мне делом, что это не так!
Они долго смотрели друг на друга. Поединок на выносливость: кто первый отведет взор, тот признал свое поражение. У герцога, по натуре весельчака и балагура, очень редко глаза были такими затравленными, а их цвет -- таким угасшим. Ламинье упивался собственной властью: хоть разок в жизни он может на него накричать, хоть раз, пусть ненадолго, но может почувствовать себя на голову выше Оранского, любимца солдат и полубога для черни. Когда еще представится такая возможность?
Герцог угрюмо посмотрел на кончики своих сапог.
-- Мне надо подумать...
-- За тебя уже подумал король! Прояви хоть немного ума, не зли его!
Оранский с тяжестью во всем теле, словно вместо крови у него по жилам бежал свинец, вошел в шатер. Пошатнулся и присел на шезлонг. Фиасса глядела на него с детской доверчивостью. Ее волосы были аккуратно подобраны, и лишь несколько локонов небрежно свисали на лицо. Затухающий костер потрескивал, требуя новой жертвы для огня.
-- Я все слышала, -- тихо сказала она.
Герцог крепко сжал в кулаке свою короткую бороду. Дернул и, вскакивая с места, воскликнул:
-- Я же говорил тебе: уезжай! Уезжай... -- Потом он подошел к Фиассе и встал перед ней на колени: -- Любимая, это будет просто спектакль, блеф, мрачный розыгрыш... Все закончится хорошо! Успокойся!
Она мягко улыбнулась. По краям ее глаз образовались симпатичные морщинки.
-- Я все понимаю, Альвур.
Черный купол над головой выглядел сплошным монолитом, в котором нет ни времени, ни расстояний. И ни единого небесного костра. Там, далеко в небе, что-то угрожающе завывало. Опять пробудился диссонанс древнего хаоса. Опять дело шло к дождю. Город был со всех сторон окутан мраком, словно черным заледенелым колдовством. Отдаленные костры франзарской армии были так похожи на галлюцинации, что английские солдаты порой протирали глаза, думая, что сейчас они все исчезнут. На стене города стояла маленькая девочка. Один из солдат держал ее за руку. Ей было тяжело глотать, так как в ее горло упиралось слегка затупленное лезвие ножа. Она стояла и с надеждой смотрела во тьму. Где-то оттуда, из невидимого мира, должны были явиться ее спасители -- отец Альвур или дядя король со своими сильными рыцарями. Редкие слезы охлаждали ее пылающие щеки. Она тихо шептала: "я хочу к маме, она обещала, что сошьет мне новое платье... я по ней сильно скучаю...".
Адмирал Боссони ходил по стене с огромным рупором и периодически говорил одно и то же:
-- Франзарцы! Время нашего ультиматума истекает! Или вы отводите войска и предоставляете нам корабль, или мы перерезаем ей глотку! Нам терять нечего, мы уже победители!
И вот, впервые снизу донесся ответ:
-- Победитель с лысой головой! Опусти свои очи на грешную землю и посмотри сюда!
Зрачки Боссони вяло скользнули вниз. Его губы дрогнули, лысина налилась краской. Он спешно схватил бинокль и прилип к его окулярам: с такой силой воткнул их в глазницы, что они чуть не вошли внутрь черепа.
-- Проклятье... проклятье... Проклятье!! Откуда она здесь?!
Внизу стояла Фиасса, дочь английского короля. К ее горлу тоже был поднесен нож. И ни кем иным, как герцогом Оранским. В стане англичан возникла ажитация близкая к панике. Солдаты забегали, крича друг другу:
-- Не может быть, что это она! Глядите внимательней, адмирал!
Сам Оранский скорбно молчал. Он глядел в лицо своей дочери и ласково шептал на ухо любовнице:
-- Потерпи, дорогая. Это всего лишь маленький спектакль. Сейчас они отпустят Дианеллу, а я отпущу тебя! Я ведь люблю тебя, ты знаешь!
Нож в его руке дрожал. Капли соленого пота попадали на язык. Одной рукой он нежно придерживал Фиассу за талию, в другой сверкала бесчувственная сталь. Лезвие, жгущее холодом как огнем. Мир замер от напряжения. Два беззащитных хрупких создания стояли друг напротив друга. Оба ножа готовы были в любое мгновение лишь единым движением решить судьбу тысяч людей. Достаточно было неосторожно сказанного слова, неосторожного жеста руки или срыва какого-нибудь нерва.
