Владимир Петько - Город (СИ)
— Ничего не понимаю, — сообщил мне Давер, оторвавшись от чтения. — Что за странные буквы?
Я заглянул в свою книгу, потом в его, и предвкушение сменилось разочарованием.
— Раньше, до апокалипсиса, кроме всеобщего универсального языка у каждой нации был свой язык, — пояснил я. — Говорили всё равно на всеобщем, но, как дань традициям, изучали ещё и свой, родной. Поэтому видимо книга и сделана в пластике, а не в электронном виде. Тоже как дань традиции.
Давер кивнул.
— Если бы мы были людьми и имели соответствующих предков, из этих книг бы вышел великолепный подарок. А так они похоже бесполезны.
С этим я с готовностью согласился, и мы прямо здесь расположились к обеду. Для очистки совести я проверил книги на наличие информационных отпечатков, но те были девственно чисты. Я не удивился, почему‑то был уверен, что во всём здании не найду ни одной истории. Мы сели напротив друг друга, использовав вместо сидений древние книги. Я покончил с обедом быстрее Давера, вытер руки о куртку и привалился к стене. Навалилась дрёма, я медленно моргнул, борясь с потяжелевшими веками.
— Ничего не работает! — затравленным голосом сказал Давер.
— Что? — я с трудом открыл глаза.
Напротив меня сидел не Давер, а совсем молодой парень лет семнадцати — восемнадцати. Со странной прической — длинные чёрные волосы уложены так, что похожи на перья, и торчат в разные стороны, образуя замысловатый, но красивый узор. Похожий узор пробивался сквозь грязь на флуоресцирующей одежде.
— Ты кто? — спросил я.
— Все линии обрезаны! — с отчаяньем воскликнул подросток и хлопнул по коленке каким‑то устройством. — Даже подключиться не могу!
— Где Давер? — спросил я тупо.
— Да я уже всё перепробовал! — ответил подросток. Смотрел он прямо на меня, но разговаривал словно с кем‑то другим. — Наверно где‑то авария случилась. В городе словно с ума все сошли!
Я встал, и юноша поднялся вслед за мной, вглядываясь мне в глаза.
— Ты чего? — спросил он.
Я не ответил. Мне только сейчас стало понятно, насколько это интересно — изучать реакции живого существа, следить, как меняются его эмоции, как боль сменяет экстаз, как бесконтрольным потоком несутся в его голове мысли и образы. Я стиснул щёки и нижнюю челюсть подростка ладонями и легко, как пушинку поднял над полом. Его затылок стукнулся о стену, юноша что‑то закричал, но я уже не вслушивался в слова. Большие пальцы двинулись выше, уперлись в глазные яблоки парня. Надавили слегка, потом всё сильнее и сильнее…
Я вздрогнул и открыл глаза. Напротив меня сидел Давер, укладывавший в рюкзак остатки обеда.
— Что, задремал? — понимающе сказал он, бросив взгляд на меня.
Я отлично чувствую разницу между сном и историей, и я видел не сон. И ещё я снова чувствовал его — чужака, стоящего внизу на улице. Это его историю я видел сейчас, это он, притворясь человеком, таким страшным способом изучал паренька. Я почувствовал его историю, хотя он был в нескольких десятках метров от меня. Мне стало понятно, почему в книгах не было отпечатков — здесь есть только одна история, история призрака. Может он как город, что породил меня? Всё, что вокруг: здания, мусор на улице, сама улица и даже вот эта книжка, всё — часть него? Может он тоже создал, всё что я вижу, только заселил свой город настоящими людьми? Или наоборот, незаметно для людей подменил собой настоящий город?
Давер что‑то сказал мне, я что‑то ответил. Казалось, я снова смотрю историю, только теперь я в главной роли. Нет, понял через несколько секунд я, это сейчас мою историю смотрит чужак. Оценивает, сравнивает… Через эту незримую связь и я невольно осознал кто он — отнюдь не город, не всесильное нечто, а такой же продукт непонятного эксперимента, что и я. И оценивал он, насколько я близок к нему ментально, насколько наши цели и интересы схожи или может станут схожи в будущем…
Придя в себя, я обнаружил, что иду по улице рядом с Давером. Ференц покосился на меня:
— Всё нормально?
Я кивнул.
— Что‑то разморило вас, Валентин, — добродушно добавил Ференц.
— Угу, — промычал я. — А вы ничего странного не почувствовали?
— Разве что нашего невидимого спутника. — Давер показал большим пальцем себе за спину. — Но он за нами с самого начала тащится. Так что, наверное, нет.
Дальше мы шли молча. Я изредка оглядывался, не то чтобы в надежде увидеть призрака, просто от нервов. Давер иногда заходил в хорошо сохранившиеся дома, в поисках «сувениров». Ближе к вечеру целых домов почти не осталось, зато развалины стали увеличиваться в размерах. Стало прохладнее и пришлось нацепить куртку. Улица постепенно исчезала в завалах, наше движение снова свелось к подъёмам и спускам. Напоследок я оглянулся с вершины одного из холмов. В лучах заходящего солнца уцелевший городок среди развалин чем‑то напоминал ящерку или стрекозу, попавшую с застывшую смолу. Так же застыл в ярко — жёлтом мареве и сохранился до нашего времени… Или его сохранил призрак. Тот был сейчас где‑то там. Наблюдал за нами, ждал… чего? Когда мы станем такими, как он? От этой мысли меня передёрнуло. Ну уж нет!
Когда стемнело, мы отыскали небольшую пещерку в развалинах. Топлива для костра поблизости не было, поэтому Давер после ужина сразу завалился спать. Я же достал из мешочка предпоследний камень.
Из‑под ботинка вырвался камень и полетел в пропасть. Дэнил, стоявший на самом краю, глянул вниз, где сейчас обычно безлюдная пустыня буквально кишела от черноголовых.
— Сколько их здесь? — спросил он по — деловому.
— Около трёх с половиной миллионов, — ответил из‑за спины Чеслав.
Дэнил присвистнул.
— Чем же они кормятся?
— Эту проблему они решили неожиданным и весьма оригинальным способом. Погляди в небо.
Дэнил прищурился. В безоблачном, ярко — синем небе плыли с десяток полупрозрачных дирижаблей, только у них не было гондол, и длинные толстые канаты висели редкой бахромой.
— Что это за летающие медузы? — спросил Дэнил.
— Источники энергии. Поглощают солнечный свет, перерабатывают, а потом каким‑то способом распределяют между теми, что внизу.
— Энергию? — переспросил Дэнил. — Они, что, могут потреблять энергию, как электроприборы?
— Не знаю. — Чеслав встал рядом и тоже посмотрел вниз. — Может они эволюционировали, может их модернизировали. Какое теперь это имеет значение? Они могут спокойно путешествовать по Пустоши — вот что важно.
— Мы такого не предусмотрели, — нахмурился Дэнил.
— Возвратится и помешать им мы не можем, — кивнул Чеслав. — С проблемой нужно разбираться здесь и сейчас.
— Думаешь они пойдут до… — Дэнил помедлил, подбирая слова, — до самого конца?
— А иначе какой смысл в их походе?
— Тогда у нас большие проблемы, — констатировал Дэнил.
— Ага.
— Три с половиной миллиона — это много, — задумчиво сказал Дэнил. — Вдвоем мы наверно не вытянем…
Чеслав хмыкнул.
— … надо что‑то придумать, — невозмутимо продолжил Дэнил, — а то беда случится.
— Беда случится в любом случае, — бесстрастно сказал Чеслав. — Вопрос только в её размерах.
Глава 28
С утра снова похолодало и накрапывал дождь. Нам дали один день лета, шутили мы с Давером. Но настроение у обоих было под стать погоде. И без чужих разъяснений понятно — вчера мы шли через какую‑то аномалию. Кто‑то экспериментировал не только с людьми, но и с мирами. Против воли я чувствовал свою вину за то, что произошло. Может люди сами виноваты, может они полностью заслужили свой апокалипсис, но почему было не помочь им, почему не сохранить остатки человечества? Насколько чуждый разум должен быть у тех, кто пришел из‑за пределов нашей вселенной, если они вместо помощи стали ставить над людьми эксперименты, а когда люди кончились, создали искусственных? Мы для них слишком примитивны и глупы, подходим только на роль подопытных мышей?
Я шёл за Давером, притрагиваясь к последнему камню в кармане. Там была финальная история, и теперь мне не терпелось узнать её. Что она несёт? Отгадку того, как Дэнил и Чеслав собираются уничтожить огромную армию черноголовых? Или эта история должна убедить меня помогать им? Всё равно я не буду на их стороне. Даже если они правы, город — это мои родители и родственники, моя девушка и мои друзья. Не будет города — не будет и их. Наверно и меня не будет, но это уже второстепенно. Конечно умереть страшно и никакого желания умирать нет, но моя жизнь — только моя. Одно дело — умереть самому и совсем другое — стать соучастником убийства тех, кого ты любишь. Разве у меня есть выбор? Даже если из‑за моего бездействия где‑то далеко от рук черноголовых умрут настоящие люди, почему я должен из‑за них жертвовать своими близкими? Какой довод можно найти, чтобы хоть на секунду подумать, что я поменяю своё мнение?
